...В Маньчжурии железнодорожные станции, как правило, были сделаны из дерева и украшены обезьянами или драконами. На каждой из них Кёппен спрашивал новости об американском вагоне, который отставал уже на три дня. Он был нацелен на то, чтобы добраться до большого города Тчита, расположенного еще в пятистах милях к востоку. Тчита (или "Чита", как ее иногда пишут по-английски) имела особое значение для Кёппена и Шустера. Транссибирская магистраль предложила специальный приз в размере 1000 долларов тому автомобилю, который первым достигнет ее.

Когда приз был объявлен перед самым отъездом гонщиков из Владивостока, администрация железной дороги еще не знала, что в итоге автомобили выйдут на ее трассу. Эта услуга была достаточным призом для любого участника. Или должна была быть. Однажды вечером, около девяти часов, Кёппен заставил свою команду оставаться на рельсах, несмотря на довольно насущный факт, что "Протос" потерял фары где-то в Скалистых горах, и еще более насущный факт, что поезд из Сандаводи должен был прийти в одиннадцать часов. Впрочем, до следующей станции оставалось совсем немного, и Кёппен был уверен, что машина прибудет туда менее чем через два часа.

Однако этого не произошло. Фукс был за рулем; он и Нойбергер сидели впереди, сосредоточившись на путях. Несмотря на все их усилия, "Протос" издавал мучительно медленный ритм "кер-тункс", вместо ритма "патта-патта-патта", который он издавал днем.

Проводником в вагоне в этот промежуток времени был второй лейтенант российской армии, который нервно и почти непрерывно зажигал спички, чтобы сверить часы. Заметно дрожа, он наконец объявил остальным, что уже одиннадцать часов. Эта новость не заставила лейтенанта Кёппена почувствовать себя неловко. Он был уверен, что удача будет на его стороне. И так оно и было. В нескольких милях впереди, в Сандаводи, произошел небольшой сход с рельсов одного вагона, что вынудило поезд остановиться на полчаса. "Это произошло, - заметил Кёппен, - у нас не было крушения".

Второй лейтенант, - добавил он с удовлетворением первого лейтенанта, - за два часа этой смелой поездки по железной дороге пережил больше страхов, чем за всю свою жизнь."

Весть об этой авантюрной поездке разнеслась вверх и вниз по Транссибирской магистрали. На следующее утро Кёппену вручили телеграмму от железнодорожной компании, которая категорически запрещала ему когда-либо еще пользоваться этими путями.

Не успел Джордж Шустер отремонтировать передачу Thomas Flyer в сотнях миль к востоку, как получил такое же сообщение. Он немедленно связался с Феликсом Нойвилем, который оставался в Харбине. По просьбе Шустера, но и по поручению Кёппена месье Нёвиль назначил встречу с командующим Первой русской армией генералом Хорватом.
Если бы гонка от Нью-Йорка до Парижа была простым соревнованием на выносливость, автомобили просто ждали бы его ответа. Но Шустер, конечно, не собирался останавливаться, пока Кёппен продолжал ехать. И Кёппен не собирался останавливаться и позволять Шустеру набрать хотя бы один ярд.

На самом деле, Кёппен не был уверен в том, что делает Шустер, но он жаждал увеличить отрыв от американской машины и поэтому как можно быстрее отправился по наземному маршруту, по крайней мере, до следующей станции. Ему еще предстояло проделать путь, когда солнце скрылось за холмами, которые он пытался пересечь.

С Нойбергером за рулем "Протос" поднялся по довольно крутому склону и подъехал к оврагу глубиной семьдесят пять футов и шириной около пятнадцати. Нойбергер увидел, что через овраг перекинут деревянный мост, и замедлил ход, давая весу машины опуститься на него. На полпути он услышал резкий звук и решил остановиться. Необъяснимо, но вместо тормоза он нажал на педаль газа. Нойбергеру было не свойственно совершать такую ошибку, но с раскатистым ревом "Протос" рванул вперед на другую сторону оврага, на мгновение потеряв управление. Он остановился, как только Нойбергер разобрался со своими ногами на педалях.

Нойбергер вышел из машины, чтобы проверить ее, а затем позвал остальных, чтобы узнать, что он обнаружил. Они вылезли наружу, чтобы присоединиться к нему. "Мост исчез", - сообщил Кёппен. "Все было разрушено, включая опоры и стойки". Никого из четверых мужчин не удалось уговорить вернуться в машину. Они оставили ее на месте и пробирались в темноте до станции, все еще гадая, кто или что надавило на ногу Нойбергера, которая нажала на педаль газа.

На следующее утро генерал Хорват оказался невосприимчив к победным реляциям месье Нёвиля. Фактически, он едва позволил Нёвилю вступить в разговор, как тот недвусмысленно пожаловался, что автомобили, особенно немецкий, вызвали серьезные задержки на Транссибирской магистрали. Почтовый поезд, отметил он, однажды был задержан на целый час. Соблюдение расписания не было чертой, которая обычно ассоциируется с российской гражданской службой, по крайней мере, у американских и европейских путешественников, но Транссибирская магистраль устанавливала новые стандарты во многих отношениях - в том числе и в пунктуальности. Генерал Хорват не был склонен относиться к этому легкомысленно, равно как и к опасности для вагонов и поездов. Нойвилль попытался перейти к обсуждению международной известности железной дороги в связи с гонкой. Ему это не удалось. Тогда он сосредоточился на более конкретной теме: интерес великого князя Сергея Михайловича к гонке.

Сергей Михайлович был членом семьи Романовых, которая правила Россией почти триста лет. В тридцать девять лет он пользовался большим влиянием в Москве, будучи генералом артиллерии, председателем Русского театрального общества и двоюродным братом царя Николая II. Его имя также произносилось шепотом. Будучи женатым, он недавно приобрел роскошный загородный дом для Матильды Кшесинской, прима-балерины Мариинского театра.

Помимо всего прочего, великий князь Сергей Михайлович был членом российского комитета по наблюдению за гонкой Нью-Йорк - Париж. Более того, он оказался в поезде, направлявшемся из Москвы на восток, в поездке по осмотру военных объектов во Владивостоке и его окрестностях. Генерал Хорват знал все это, даже когда Нейвиль напомнил ему об этом. По его мнению, великий князь скорее обвинит его в том, что он бросил поезд, чем иностранных автомобилистов. Поэтому запрет остался в силе. В течение нескольких дней Кёппен и Шустер упорно преодолевали дороги, которые не ремонтировались с тех пор, как Транссиб начал ходить. Даже там, где грязь не представляла опасности, путь преграждали камни, деревья и канавы.

На Касаншо, одной из станций, ведущих в Харбин, чиновник отвел лейтенанта Кёппена в сторону, чтобы рассказать ему последние сплетни. Великий князь Сергей Михайлович приближался и уже отдал приказ, чтобы поезд, в котором он ехал, немедленно останавливался, как только будет замечен один из вагонов, следующих из Нью-Йорка в Париж. Он хотел сам увидеть эти вагоны. Кёппен небрежно спросил, когда великокняжеский поезд должен прибыть в Харбин.

Кёппену нужно было пересечься с Сержем Михайловичем, чтобы изложить свои доводы, а это вряд ли могло произойти, когда "Протос" плутал в каком-то глухом лесу, вне видимости рельсов. Он решил быть в Харбине, чтобы встретить поезд. Однако в то утро, когда должен был прибыть поезд великого князя, "Протос" остановился в небольшой деревне, более чем в пятнадцати милях от города, нуждаясь в небольшом ремонте.

Поскольку шанс увидеть великого князя ускользал, Кёппен обратился к мэру деревни, который одолжил двух лошадей, чтобы они могли вместе поехать в город. Перед самым отъездом Кёппен сказал Фуксу и Нойбергеру следовать за ним, как только машина будет отремонтирована. Это была типичная манера Кёппена - оставлять других за работой, но быть одиночкой - значит быть эгоистом. И вот он уехал, оставив сломанный вагон позади. Когда поезд великого князя подъехал к вокзалу, лейтенант Кёппен был наготове и в своей армейской форме. Естественно, его вывели вперед, чтобы представить. Генерал Хорват также был там, чтобы встретить вельможу.

В общении Сергей Михайлович был вежлив и не особенно властен. Стройный мужчина, он был одет в армейский китель и носил модную острую бородку. Встретившись с Кёппеном, он выразил удивление, что в Харбине находится один из участников конкурса "Нью-Йорк - Париж", и с энтузиазмом принял предложение Кёппена показать ему вагон. После этого скоростной поезд перестал следовать по расписанию. Он остановился на обочине, и великий князь сел на лошадь, чтобы повторить маршрут Кёппена. Генерал Хорват, которого тоже пригласили поехать с ним, воспользовался случаем, чтобы продемонстрировать свой повышенный интерес к скакунам из Нью-Йорка в Париж.

Вскоре королевская свита обнаружила, что "Протос" застрял в болоте и по самые ступицы в грязной воде. Сергей Михайлович вскрикнул, потрясенный тем, что массивная машина беспомощно лежит в грязи, как поваленное дерево.

Внутренне Кёппен был в восторге. Лучшего зрелища он и придумать не мог. Заверив великого князя, что такие ситуации происходят ежедневно, он вслух пожелал, чтобы генерал Хорват смог разрешить гонщикам пользоваться трассами. Сергей Михайлович тут же повернулся к генералу и сурово разрешил ему позволить вагонам вернуться на рельсы.

"После фотографий и очень дружеского прощания, - записал Кёппен, - великий князь продолжил свой путь. Теперь мы, к счастью, снова были на железнодорожной насыпи".

Власть великого князя в таких вопросах была абсолютной, но небезосновательной. Согласно новым правилам, в каждом автомобиле должно было быть место для железнодорожного чиновника с портативным телеграфным оборудованием, чтобы можно было регулярно сообщать о положении дел.

Макадам описал еще одно разочарование. "Железная дорога, - писал он, - настаивает на том, чтобы задерживать вагон на разных станциях до тех пор, пока путь до следующей станции не будет полностью свободен. Вследствие этого происходит много задержек, и более быстрое продвижение невозможно".

К тому времени, когда Георг Шустер достиг Харбина, он отставал от Кёппена на целых шесть дней. В сложившихся обстоятельствах было трудно наверстать время. Кёппен чувствовал себя так же стесненным новыми правилами и все реже и реже прибегал к помощи трасс после Харбина, в западной части Маньчжурии.

К западу от Харбина земля выровнялась в пологие холмы и превратилась почти в пустыню. Низкие травы покрывали холмы, и в целом земля была вполне пригодна для езды на автомобиле. В дополнение к Фуксу и Нойбергеру в "Протосе" ехал риттмайстер фон Альбрехт, веселый молодой железнодорожник, приставленный к вагону, а также местный проводник.

Когда до Тчита оставалось около 250 миль, "Протос" вышел из Маньчжурии в уголок северной Монголии. Официально эта территория контролировалась Китаем, но российская армия разместила там посты, как и на всем остальном протяжении железной дороги. Не опасаясь особых опасностей, лейтенант Кёппен расслабился на своем месте на заднем сиденье, размышляя о том, что его машина проезжает по точно таким же маршрутам, по которым ездили во времена великой империи Монголии еще в начале 1200-х годов. Глядя на пустой пейзаж, было трудно представить, что Монголия может собрать армию, способную захватить крошечную деревушку, не говоря уже обо всей Азии и значительной части Европы. Но они собрали именно такую армию, и именно на тех участках, которые окружали Кёппена и его команду.