По случаю пятницы и если не будет возражений модераторов (если будут - удаляйте сразу и без вопросов) - весёлый рассказ, основанный на реальных событиях. Все персонажи проживали в далёкие уже 60-е гг. в Новосибирске, и описанные события пересказы были мне от лица одного из участников.
СИБИРСКИЙ ЛЕСНОЙ ЧАЙ
1
Дядю Костю я запомнил высоким нескладным добряком с большой и немного виноватой улыбкой на лице. Есть такие люди, которые боятся доставить неудобство одним своим присутствием. Они искренне переживают, что подставили ногу под чей-нибудь каблук или неудачно стали у обочины, так что машина вынуждена была окатить их грязью из лужи. Они – те самые гвозди, которые Бог вбивает молотком в наш мир, когда мир начинает в очередной раз трещать и разваливаться. Дядю Костю Бог вбил в металлургический завод, прямо в доменную печь. Ничем в своей жизни: ни работой, ни внешностью, ни судьбой, ни временем появления на свет сибирский мастер по ремонту доменных печей не напоминал французского повара Люсьена Оливье, чьё имя благодарные потомки присвоили новогоднему салату. Тем не менее, было в их судьбах обстоятельство, сроднившее этих непохожих людей: оба унесли тайну кулинарных рецептов с собой в могилу. Люсьен Оливье — салата, а дядя Костя — сибирского лесного чая. Говорят, что повару-гастарбайтеру Люсьену сулили в России большие деньги за его секрет. Дяде Косте тоже предлагали двести восточных марок! Но оба они ответили отказом. Помощники Оливье воскресили его блюдо, потому что знали ингредиенты - им оставалось только экспериментировать. Ингредиенты чая дяди Кости стали известны мне недавно, и сейчас я расскажу вам о них, а вы уж экспериментируйте сами.
2
Жил-да-был в середине шестидесятых годов молодой человек по имени Яша.
- Я работаю во сне, - говорил Яша. – И получаю за свои сны деньги. Учитесь, молодёжь.
Он действительно работал во сне, раз в трое суток, сторожем на овощебазе. Когда на исходе лета он просыпался в конце рабочего и начале светового дня, то открывал окно и в помещение на окраине города вплывал мягкий августовский туман. Стояла такая тишина, что казалось задремал сам Всевышний... Яша поудобнее устраивался с кружкой горячего чая за столом и писал письма. По национальности он был немцем и переписывался с гражданами дружественной Германской Демократической республики. Словно Толстой «Войну и мир», он переписывал письма по восемь раз, поправляя каждый умляут над головами немецких букв. Если бы проводился чемпионат по художественной переписке, то Яша победил бы за явным преимуществом. Ни сочинения зачинателя жанра Эпикура, прославившегося посланиями к Менекею, ни одно из шестидесяти пяти писем Джонатана Свифта к Эстер Джонсон, ни карамзинские «Письма русского путешественника» не годились творениям безвестного миру сторожа овощебазы даже в постскриптумы. Образы в его посланиях получались выпуклыми и объёмными, как в 3D-кино. И когда немцы читали эти послания в своих чистеньких игрушечных домиках, то над клеточками листов, вырванных из тетради, вырастали корабельные сосны, пробивая верхушками потолки комнат, в синих волнах чернил, вытекших ровной строкой из перьевой ручки, плескались осетры и стерлядь, а на мягких сгибах страниц спали утомлённые кострами и походами туристы-таёжники. Язык Яши был сочным, литературным, на таком в Германии последний раз разговаривал Гёте, и потому у немцев от восторга округлялись глаза. Они решили ехать в Сибирь.
Узнав об этом, Яша пришёл в ужас. За свои тридцать с небольшим лет за городом он бывал три или четыре раза, когда филфак института вывозили на сбор турнепса. Он даже в армии не служил из-за своих минус восьми диоптрий и толстых круглых стёкол, закрывших глаза ещё в пятом классе. Корабельную сосну он в последний раз видел на пятьдесят второй странице приключенческого романа. Пухленький как колобок, в узких светлых брючках, с галстуком, стекающим на круглый животик по разноцветью луга-рубашки, с пышной шевелюрой кудрявых волос и квадратными очками в роговой оправе, закрывающими половину лица — все свои письма про походы в тайгу он просто выдумывал. Но у Яши были друзья, а среди друзей – мастер по ремонту доменных печей Константин и обладатель моторной лодки рыбак Григорий.
– Немцы обязательно попросят отвезти их в лес! – срываясь на фальцет, заявил Яша Косте.
– Немцы потребуют осетров и туристов-таёжников! – чуть не плача, пожаловался он Грише.
– Выручайте!! – взмолился Яша, падая на колени под тяжестью ящика водки.
Это был русский немец, он умел убеждать.
Разработка плана операции под кодовым названием «Бибиха» заняла три дня. За Бибихой — посёлком на берегу Оби — было решено устроить недельный палаточный отдых. Костя и Гриша обеспечивали моторные лодки, палатки и рыболовные снасти, Яша закупал продукты и бензин.
– Всё будет на высшем уровне, – заверил Гриша. – Разве может их Германия сравниться с нашей Бибихой?
Он вырос в лесу и мог поймать рыбу голыми руками, но предпочитал бредень и закидушки. Десять лет его ловил Рыбнадзор, но удача раз за разом отворачивалась от Рыбнадзора. Гриша мастерил мебель, строил избы и клал печи. Наконец, он разговаривал по-немецки и умел готовить настоящую сибирскую уху.
Немцы прилетели на самолёте, были погружены в такси и отвезены из аэропорта на берег Оби. Там их, не дав переодеться и посмотреть город, загрузили в моторную лодку и увезли по реке на север. Со стороны это было похоже на тщательно спланированное похищение. Шли на трёх моторках, тяжёло гружённых снедью, людьми и собаками. Одну лодку вёл Гриша, другую — его жена, третью — Костя.
–Посмотрите, какая река! – кричал Гриша, сближаясь с лодкой, на которой везли немцев. – Разве в Германии вы по такой реке поплывёте? Нет там таких рек!
Заботливо укутанные в долгополые брезентовые плащи поверх костюмов немцы сидели на дне лодки, прижавшись друг к другу и боязливо крутили головами по сторонам. Когда правый берег Оби вырос до размеров девятиэтажного дома, на крыше которого шумел, покачиваясь сосновый бор, из их глоток вырвался восторженный возглас людей, своими глазами увидевших чудо. Почвы в этих местах песчаные, и берег был жёлто-зелёным, словно стена замка, построенного из песка и поросшая кустарником. Но место, выбранное для отдыха, оказалось низким, с небольшой песчаной отмелью-пляжем, островом напротив и протокой, где можно поставить сети и рыбачить на закидушки.
–Чувствуете, какой воздух?! – спрашивал Гриша у помогавшим ему ставить палатку немцев. – Разве Германии вы такой воздух отыщите? Вы будете скучать по нему до самой смерти!
В первый же день радушная Обь подарила туристам двух стерлядок и ведро чебаков, которых в европейской части страны отчего-то именуют воблой. В наступающих вечерних сумерках ужинали ухой, запивая её водкой. На верёвке над костром сушились мокрые вещи, впитывая в себя дым от сгорающего сушняка и запах дикой смородины. Яша рассказывал гостям, как следует охотиться на медведя. Те с опаской поглядывали по сторонам. В промежутках между охотничьими байками никогда не бывавшего на охоте Яши, поднимали тосты — за сибирскую природу и дружбу между народами. Сидели допоздна: сумерки сгустились и в небе одна за другой вспыхивали звёзды — прямо над головами, как всегда в это время в Сибири.
– Эх, товарищи-камерады! – воскликнул Гриша, разливая по последней. – Вечер-то какой, а? Разве бывают такие вечера в Германии? Костя, завари чайку! Нашего, сибирского, со смородинным листом!
– О, да, да! – оживились немцы. – Лесной сибирский чай!
Про особую таёжную заварку они знали из в Яшиных писем. Как-то отпаивая себя с похмелья крепким чефиром, он написал, что состав заварки сообщили спустившиеся с таинственной горы Beluha шаманы, чтобы жители тайги могли согревать души от злых северных ветров. И вот теперь, в далёкой Сибири, в глухом лесном углу, на берегу одной из величайших рек мира, немцы могли попробовать лесной сибирский чай сами. Костя, не знавший немецкого и оттого больше других в тот вечер налегавший на водку, пошатываясь, отправился с котелком по воду. В те далёкие годы воду для питья брали прямо из Оби, и никому не приходило в голову продавать и покупать её в магазине. По пути Костя нарвал листьев дикой смородины. Котелок был водружен на костёр, в кипящую обскую воду высыпана пачка чая, сверху брошен ворох листьев, и через некоторое время вся компания пила горячий ароматный чай, причмокивая от удовольствия. Письма ли Яши тому виной или просто сильные впечатления и таёжный воздух, приятное опьянение или необычный привкус от смородинного листа, но лесной сибирский чай произвёл на немцев фантастическое впечатление. Они стали настойчиво просить рецепт.
– Заварка и листья смородины! – клялся через переводчика Костя. – Больше ничего!
Гости ему не верили.
– Натюрлих, это большой тайна! – многозначительно переглядываясь, произносили они на смеси немецкого с русским.
– Никакого натюрлиха! – горячо убеждал их Костя. – Только слоны и листья!
«Слонами» он называл популярный в те годы индийский чай с изображением трёх животных-гигантов на ярко-желтой упаковке.
Утром Константин проснулся раньше всех. Вылез из палатки, пробежался по выпавшей росе босиком до кустов и, вернувшись обратно, принялся одеваться. Вся одежда была на месте, кроме носков. Некоторое время он рылся в палатке, затем ходил вокруг , но потом вспомнил: вчера он промочил ноги и повесил носки сушиться над костром на верёвку. На верёвке, однако, их не оказалось. Костя машинально приподнял крышку на котелке и....
– Натюрлих! – услышал он громкий возглас проснувшегося немца, вылезшего из палатки. – Вы что-то заворачивали в маленький тёмный тряпка.
– Никакого натюрлиха! – испуганно закричал Костя и с мокрыми носками бросился напролом через колючий кустарник, подальше от котелка с чаем.
– Стойте! – кричал ему в спину немец. – Я дам вам двести марок!
Увы, желанию этому не дано было исполниться. Вернувшись, Костя молчал, совершенно подавленный чувством вины. Его несколько дней лечили водкой, пока, наконец, он не обрел душевный покой, но провожать немцев в аэропорт всё-таки не поехал. Он уплыл по-английски, не прощаясь, рано утром, когда над Обью стоит полная тишина и кажется, что сам Всевышний задремал вместе с созданным им миром. Ни один заваренный в последующие дни чай не произвёл на немцев никакого впечатления. Они поднимали крышку, искали глазами «маленький тёмный тряпка» и не найдя, уныло отходили в сторону.
Настал последний день, гостей погрузили в лодки, довезли до города, пересадили в такси и отвезли в аэропорт, не снимая брезентовых плащей и изрядно помятых спортивных костюмов. Город они так и не увидели, зато на всю жизнь запомнили путешествие в настоящую сибирскую тайгу. Дома, в Германии, они часто вспоминали сибирский лесной чай и ностальгически цокали языками. Иногда, в слабой надежде обрести секрет вожделенного напитка, немцы слали Яше умоляющие письма, но он так и не прислал им этого простого рецепта: пачка индийского чая на котелок речной воды, листья смородины по вкусу и пара тёмных мужских носков не более одного дня носки.
(с) И. Маранин
