10 сентября 2023 – 75 лет со дня рождения Жёнова Владимира Гавриловича (1948, г. Новосибирск),

одного из инициаторов создания Межрегиональной ассоциации руководителей предприятий и Новосибирской городской ТПП,
председателя правления НГТПП.

Окончил Новосибирский институт народного хозяйства (1973), затем
– аспирантуру в Московском институте народного хозяйства им. Плеханова (1978).

В его биографии множество крутых виражей.

Играл профессионально в футбол,
из футбола – в науку,
преподавательскую сферу
и стройотряды,
оттуда – в бизнес,
в деловую и
общественную жизнь.

Потом в банковскую сферу, где он с нуля создал Новосибирский Муниципальный банк и потом 18 лет руководил им.

В числе многих почётных наград:

Золотой Почётный знак Национального фонда «Общественное признание»,
медаль «За заслуги в укреплении конкурентоспособности России»,
знак отличия Торгово-промышленной палаты России за содействие развитию отечественной экономики
и другие.
Дважды (2002–2003) был признан одним из «1000 лучших менеджеров России».
В 2005 г. удостоен звания «Лучший банкир России»,
в 2006 г. награждён дипломом «Лучший топ-менеджер в банковской сфере» национальной премии в области банковского бизнеса «Банковское дело».

©Календарь знаменательных и памятных дат по Новосибирской области,2023 год_Гос.архив НСО, НГОНБ_состав. О.В.Выдрина и др._Новосибирск_НГОНБ_2022_208с

Антон Веселов 19 октября, 2018

Банкир универсальных данных (ksonline.ru)

Владимира Женова можно считать героем нашего времени. Футболист, стройотрядовец, кандидат наук, коммуникатор и банкир — к его лидерской биографии нечего добавить. В проекте «Люди как книги» президент Новосибирского банковского клуба рассказал о костях, черных металлах и миллионах долларов.

Владимир Женов — коренной новосибирец, родился в Закаменке. Недавно ему исполнилось 70, но «своих годов» банкир не чувствует — «возраст мужчины определяется только женщиной».

— Владимир Гаврилович, вы в футбол играли ради удовольствия или за деньги?

— Сначала в удовольствие, а потом это стало профессией, играл в классных командах. Когда в «Плехановке» на защите кандидатской начали перечислять мои «трудовые» подвиги по трудовой книжке и дошли до строчки «принят футболистом в команду мастеров», профессора дружно расхохотались — в СССР никто не понимал, что футбол может быть профессией. Я лет семь получал за игру деньги. И весьма приличные.

— Сколько?

— По нынешним временам больше миллиона рублей в месяц. И это мало! Спорт калечит людей, особенно в те времена. Если потянул связки — максимум можешь рассчитывать на ампулу с хлорэтилом. Здоровье стоит гораздо дороже. И я прекрасно понимаю ребят, которые сейчас бьются на поле, — Володю Тарасенко, скажем, моего крестника. Не надо обывательски судить: «А за что они такие деньги получают?» Есть за что. Одним словом, у меня как у спортсмена все было хорошо. Только однажды я вдруг понял, что… как бы сказать поделикатнее к себе… становлюсь дураком, что ли. Пустопорожнее времяпрепровождение…

— Один день похож на другой…

— Я так спустя много лет после футбольной карьеры говорил про работу директора банка: «Однообразие разнообразных ситуаций». А тут все просто. Прилетаешь, например, на матч и не можешь утром вспомнить, в каком ты городе. Тренировка, потом, как ребята говорили, «по товару прошвырнуться», игра, отлет. Помню, когда в первый раз в Бухару прилетели, предложил: пойдем, там крепость, старые кварталы… Все: «Да брось ты, жара такая…» За эти годы я между делом закончил техникум. И вдруг как-то наткнулся на вывеску: «Вечерняя школа». Зашел, спрашиваю: «Как бы мне школу закончить?» Представьте себе школу в узбекском совхозе «Пахта-Арал»! Между прочим, это был не только в Союзе самый крупный хлопкосовхоз, но и в мире. Там уже тогда все дороги заасфальтировали, а основной стадион на 15 тыс. гостей (наш «Спартак» — на 12 тыс. — «КС»). Нас, футболистов, одевали с ног до головы… И вот я отправился к старшему тренеру за благословением: «Хочу 10 классов окончить!» Он не сразу ответил. Через два дня вызывает: «Почта, зайди». В команде всем клички дают — на поле ведь некогда имя орать. А на почту я постоянно бегал за письмами от любимой девушки. «Ты комсомолец?» — строго спрашивает. Ну, думаю, начинается… И продолжает: «Давай размен. Во-первых, будешь комсоргом, а то нас укоряют, что в команде нет комсомольской организации. Во-вторых, учиться будешь вместе с Зинэтулой из «Пахтакора»». Я даже заорал: «У него же три класса образование!» «Ничего, — отвечает мне тренер. — Подтянем, с директором договорились». Сашка страшно обрадовался — я на занятия, он режим нарушать: выпить любил, хоть и играл классно…

— С футболом и школой разобрались. А причем тут нархоз и высоколобая экономика?

— Когда я вернулся в Новосибирск, друзья рассказали мне про новый вуз, увлекли, хотя НИНХ никто не знал. Я пошел поступать на факультет планирования промышленности. Отговорили буквально на крыльце — дескать, лучше на факультет материально-технического снабжения, там спортсменов много. Так что, можно сказать, вуз я выбрал случайно. И очень горжусь, что прошел все этапы его становления с 1969 года по 1990 год.

— Вы же замечали, насколько отличались потребности снизу и возможности управления сверху?

— Это далеко не так. Не стоит свысока судить о советской экономике. На мой взгляд, советская кадровая система была лучшая в мире. Система здравоохранения, система образования — тоже. Мне партия много дала — товарищи внимательно следили за теми, кто растет профессионально и как организатор. Да и в экономике все не так плохо было, как сейчас описывают. Реформа Косыгина 1965 года много сделала для преобразования советской экономики — ввела основы хозрасчета, например. Это дальше, в конце 80-х, начался развал, и мне стало стыдно преподавать студентам те тухлые истины, которые рождались в высоких кабинетах. И я ушел. Во-первых, потому что стыдно. А во-вторых, мне надо было кормить семью. На дворе уже маячила перестройка.

— Все же удивительно, как вы в советские годы такие инновационные темы, в том числе своей диссертации «проталкивали»…

— Я три года учился в базовой аспирантуре «Плехановки» — для меня это была настоящая школа научной жизни, школа управления. Я до сих пор горжусь своей кандидатской на тему «Исследование отраслевых и региональных особенностей развития нетранзитных поставок». Мне трижды выговоры влепляли за использование иностранных терминов в преподавании советской экономики. Тезаурус, инкотермс, лизинг, логистика… Позже известный бизнесмен Дима Терешков у меня первый в Советском Союзе писал диплом по лизингу. А меня потом вызывали в партком и заставляли все перевести на русский. Но я не мог отказаться от международных терминов, так как базовая экономика границ не имеет. Так и сказал секретарю парткома: «Вы языков не знаете, так что не вмешивайтесь». А поскольку число благодарностей у меня каждый год на одну превышало число выговоров, он не смог меня зацепить.

— Где для своей аналитики брали данные? Разве статистика тогда ими на самом деле располагала?

— Хороший вопрос… Не знаю… Где угодно! Я писал на примере Управления материально-технического снабжения Западно-Сибирского района. Все приходилось обрабатывать вручную, брать «снизу». Десятки и даже сотни шоколадок ушли девочкам-специалисткам. Потому что в советской открытой статистике не было абсолютно ничего, все данные были «ДСП». Такой анекдот-притча. По сравнению с 1913 годом число писателей в Тульской губернии возросло в 59 раз. До революции там был всего один писатель. Правда, это был Лев Толстой. Вот и мы писали такие статьи «Товарооборот черных металлов по Западной Сибири возрос в 1,3 раза». После этого пять инстанций проверяло. И они сами не понимали, что проверяют. Требовали: «Напиши в 1,48». Ну хорошо… Я горжусь нархозом и «Плехановкой». За то, что вузы дали мне базовые знания. И еще за то, что я чуть ли не наизусть выучил Маркса. Его уважают во всем мире — кроме России.

— С чего началось ваше знакомство с реальным рынком?

— Я вырос в прямом смысле на краю Лескова лога, возле центральной городской свалки. Первые мои деньги я заработал «в полях» — мы сдавали кости, макулатуру. Кости, между прочим, важное сырье! Старьевщики меняли их на самый нужный пацанам товар: шарики, свистульки. Мы тогда от души хохотали над учеными — когда приходила машина мусора из СО АН СССР, всегда находили целые стеклянные молочные бутылки по 15 копеек. А их ведь можно было обменять на любой молочный продукт в магазине! Я так и делал, а мама мне говорила: «Вот ты — добытчик для семьи».

— Это вы больше играли в экономику, а когда погрузились в нее, в товарно-денежные отношения?

— Еще когда в техникуме учился — зарабатывал на списанных боксерских перчатках. Из них шили куртки, цыганам продавали. Выражаясь современным языком, рентабельность 500% получалась. А в институте начал ездить в стройотряды. В 1972 году в Искитиме очень уж круто заработали. К тому же ребята мне бонус дали за то, что я это как командир организовал. Поехал за тряпками в Москву — только там можно было нормальный костюм купить. Поселился в общежитии МГУ. Это был конец августа — как раз День первокурсника, а апофеоз — футбол, сборная МГУ играет против первокурсников. Меня просят: «Сыграй?» Я сыграл, и вроде неплохо. Тренер подходит: «Как со стипендией, как с общагой?» Я честно сдался: «Подставной!» Он потащил меня к декану. И тот принялся меня уговаривать перевестись к нему учиться. Я написал бумагу, получил визу академика Петровского на перевод. Но сначала решил посоветоваться в Новосибирске. Мама вздохнула: «Ну вот, картошку в Москву придется посылать…» А ректор Виктор Александрович Первушин ничего не сказал, только в гости к себе домой позвал. Я обалдел. Скромный студент третьего курса к ректору домой! И вот он мне несколько часов рассказывал про аспирантуру, карьеру преподавателя. У него на меня были виды… В итоге я стал первым выпускником нархоза, которого оставили преподавать.

Известный бизнесмен Дима Терешков у меня первый в Советском Союзе писал диплом по лизингу. А меня потом вызывали в партком и заставляли все перевести на русский.

— И все же трудно мостик к МАРП проложить, а тем более к бирже и банку!

— После 1986 года мне стало не хватать свободы в институте. Мне повезло, что я встретился с Абелом Гезевичем Аганбегяном и его командой. Это был глоток вольного свежего духа в экономике. Я тут же начал в их семинарах участвовать. Так вот, они разработали деловую игру, главное в ней — перелом сознания при переходе на хозрасчет. С этой игрой мы отправились по стране. Эти гастроли приносили нам колоссальные заработки. Сдуру первые полгода платил честные партийные взносы. Потом меня вызвали в партком и начали допрашивать: «Как ты можешь получать больше ректора?» Я сказал им: «Хорошо, буду платить как все». И с этого момента платил по 3 руб. с сотни.

— Какую максимальную сумму вы держали в руках?

— Наличными 10 млн долларов. Я Виктору Александровичу Толоконскому, помню, рассказывал, сколько входит в мой портфель — 1,2 млн долларов. Сотками… Так вот, в те же 80-е я познакомился с первым прообразом деловых клубов — Международным клубом директоров, который создал Абел Гезевич. В 1990 году я выступал на заседании этого клуба — а слушали меня, пацана, ярчайшие личности — директор Красмаша, Герой соцтруда Кузнецов, Борис Савельевич Галущак, Алексей Николаевич Горб, Глеб Алексеевич Ванаг… Я выступал с докладом о том, как работать в условиях наступающей дезорганизации материально-технического снабжения. И вот тогда впервые прозвучала слово «биржа».

— Неужели вам поверили?

— Дело не в этом. Когда я закончил свою речь на 20 минут, воцарилась жуткая тишина. Спортзал завода «Актюбрентген». И все 200 человек смотрят на меня и куда-то в потолок. И вдруг директор какого-то нижнетагильского оборонного завода громко произносит: «Буровишь много. Скажи лучше, где задвижки достать». Я собрался и отвечаю: «Диаметр какой?» А Абел Гезевич добавил: «Володечка, не тушуйся — ну что вы напали на молодого?! Ваши станки уже никому не нужны. Выпускайте бартероспособную продукцию!» Я быстро добавляю: «Настало время производить то, что покупается, а не покупать то, что производится. Это не я сказал — это западные товарищи». И пошли разговоры… Сначала мы создали Московскую товарную биржу, потом Сибирскую. У нас она просуществовала три года, выполнила свои функции.

— К тому времени вы уже развили идею клуба директоров — создали МАРП?

— Первыми в СССР, на следующий год будет как раз 30 лет. А спустя несколько лет многие члены МАРП стали учредителями и участниками биржи.

— Так много всего впервые, наверное, эти рекорды отражены в Книге Гиннесса?

— Нет, у них свои критерии — им нужно шоу. Мне когда-то объяснили, что в СССР сенсация — это когда собака укусила гражданина, но человека спасли. А в Америке сенсация — это когда человек укусил собаку. Мозги тогда повернулись, мне стало легче понимать и принимать американцев. Потом уже я в Америке чаще бывал, чем на Затулинке.

— Остались вопросы о банке. Долгие годы вы были генеральным директором Муниципального банка. Название обязывало, мне кажется, коммерческой структуре прислушиваться к чаяниям депутатского корпуса!

— Многие говорили: «Это же наш банк!» Дня не проходило, чтобы какой-нибудь депутат не звонил с требованием дать кредит на льготных условиях. Я всегда отвечал: «Проблем нет — удостоверение в залог, и вперед». Спесь пропадала начисто. Мы много раз спасали городской бюджет. Вы не поверите, но я помню дни, когда счете мэрии оставалось 10–12 тыс. рублей…

— Для вас перемена в структуре собственности этого банка стала личной трагедией?

— Я пережил ее очень болезненно, но… «Пришли иные времена, пришли другие племена».

— Рад бы обойти тему вашей утраты, но не могу. Зайду с другого фланга. Чем сейчас живет Фонд памяти им. Володи Женова?

— 16 лет назад мы потеряли единственного сына в авиакатастрофе в горах Алтая. Восемь ребят погибли по вине летчиков, которые полетели без всякой подготовки. Мы с женой создали Фонд их памяти. Помогаем сиротам, малообеспеченным. Помогаем и никого не спрашиваем, не просим. Меценатство, благотворительность, любовь к ближнему — сложная тема для России. По сравнению с другими странами мы все еще в каменном веке с точки зрения отношения к ближнему. Это еще одна из причин депрессивности нашего общества. Остальные я вам называть не стану. Вы и сами все знаете.