„НЕВЕРОЯТНАЯ СИБИРЬ" Сов.Сиб. № 256-1928-2 ноября
„НЕВЕРОЯТНАЯ СИБИРЬ" ("Incredible Siberia" вy Junius B. Wood, издание L. MacVeagh, The Dial Press, New York, 1928.)

Под таким заглавием вышла недавно в Нью-Йорке большая, хорошо изданная книга бывшего московского корреспондента крупной чикагской газеты «Чикаго Дейли Ньюс», г. Джуниус Вуда. Автор в течение нескольких лет прожил в Москве и в 1926 году совершил путешествие по Сибири и советскому Дальнему Востоку. Результатом этой поездки и является рассматриваемая книга.

О Сибири вообще пишут мало, иностранцы же почти совершенно не знают Сибири и на иностранных языках новых книг о Сибири, о Сибири советской нет, за исключением разве отдельных, в газетах и журналах разбросанных, статей случайно попавших в Сибирь иностранцев, наблюдающих ее большей частью из окна манчжурского экспресса. Поэтому, книга специально посвященная Сибири, да еще автора не ограничившего свои впечатления и наблюдения исключительно по линии магистрали, но забравшегося в разные сибирские города: Барнаул, Бийск, Иркутск, Благовещенск, посетившего много сибирских деревень и проникшего даже в далёкую Ойротию, такая книга невольно привлекает внимание не только лиц, живших и знающих Сибирь, но и иностранцев.

Тем большее разочарованно ждет читателя. Книга написана поверхностно, и наблюдения автора также поверхностны, хотя он гордится тем, что проделал много вёрст по сибирским дорогам, на сибирских лошадях, с сибирскими старыми ямщиками, в доказательство чего приводит даже фотографический снимок и этого ямщика и себя, и сибирского пейзажа, и сибирской коляски, и лошадей. Автор целиком находится во власти обывательщины и мещанства и насыщает свою книгу тысячами мещанских и обывательских сплетен, которым никто в Сибири не поверит. Тут неизбежно фигурируют и чекисты, проверяющие в поезде перед Новосибирском билеты и документы у всех пассажиров, причем проделывают это с особой тщательностью и по несколько раз. Кондуктора также занимаются проверкой документов, но ГПУ не доверяет этому и вслед за кондукторами проверяет их вновь. В книге неизбежные опоздания поездов и пароходов; до того часто эти опоздания происходят; что приходится лишь удивляться, как вообще автор умудриться совершить свое путешествие в десять тысяч миль. Он говорит, что в Сибири никто не знает, когда придет поезд, когда уйдет, сколько будет стоять на станции; хотя по расписанию пароход должен уйти в 5 часов, не может случиться, и часто это случается, что он отходит через день-два. Поезда и пароходы часто в пути останавливаются лишь для того, чтобы кондуктор или машинист смог купить дичь или пирожки.

С удивлением переворачиваешь прекословие автора. Да, он твердо заявляет, что путешествие совершено в августе и сентябре 1926 года, и дивишься не опечатка ли это, не путешествовал ли наш автор в 1922, 23 году, когда и опоздания и неуверенность, и остановки имели место. Вряд ли кто-нибудь из ездивших по сибирским дорогам осенью 1926 года поверит автору.

Вся книга полна описаниями отдельных вагонов, пароходных кают, железнодорожных станций и пристаней. С тщательностью и точностью описывает он на каких станциях какие продаются пирожки и сколько они стоят и, так как американский читатель не знает, что такое пирожок, то он в популярной фор-
ме просвещает американцев на этот счет. Вообще у автора за все время его путешествия был отличный, даже завидный аппетит. Принятием пищи, и на станциях, и на пароходах, и на базарах при станции, и в крестьянских избах, и в вагон-ресторане, этим делом наш автор занимается чуть ли не через каждые две-три страницы. От этого читатель, несомненно, может получить представление о качестве сибирского масла и яиц, о стоимости сибирских кур и поросят; Еще одна страсть заметна у нашего автора, из той же приблизительно области. В каждом городе он с особой охотой посещает все возможные пивные, биллиардные, казино и другие «игорные притоны». Таким образом, нашему новосибирскому казино, что недалеко от Красного проспекта, автор посвящает несколько страниц подробно описывая и внутренний и внешний вид этого учреждения, его оркестр, его посетителей и т. д. С такой же тщательностью автор описывает и барнаульское казино, «единственное место в Барнауле, где кипит ночная жизнь», и «Палермо» в Иркутске, и пивные в Бийске, и медуху в какой-то деревне на Катуни.

Много других фактов, рассказываемых нашим автором вызывают сомнение действительно ли его путешествие совершено в 1926 году. Он рассказывает, например о полнейшем отсутствии рабочей дисциплины среди сибирских водников и приводит такую сценку.

«Во время обеда в столовую (парохода) вошел матрос, представитель всей команды; в рабочем костюме и шапке на голове и без всяких формальностей сел рядом с капиталом, продолжавшим свой обед.

— Рабочие не хотят нагружать пароход так часто, поэтому распорядитесь, чтобы на остановках набирали больше запасов топлива и останавливались пореже».—сообщил он капитану. Капитан был недоволен.

— Некоторые на пароходе знают свое дело, а многие другие ничего не знают и только вмешиваются в дела других, — ответил капитал. Представитель команды достал карандаш и бумагу и составил протокол, жалуясь на капитана высшим чиновникам»...

Таких сценок автор приводит несколько, что заставляет нас думать, что автор или просто высосал их из пальца, во время обильных приемов сибирской медовухи или самогона, или передает эти сцены с чужих слов, или же был в Сибири в какое-либо другое время. В 1926 году подобных сцен ни на сибирских водных ни на сухопутных путях сообщения, ни в других отраслях промышленности быть не могло. И каждый, живший в это время в Сибири и знакомый с работой на производстве, или побывавший на транспорте, это подтвердит.

Нужно сказать, что сказка о протоколах и жалобах, в равных вариациях повторяется весьма часто. То наш автор описывает как кто-то арестован за ношение фотографического аппарата, при чем заявляет что никто не имеет права производить снимков, так как занимающегося этим делом примут за японского шпиона. Однако, противореча, сам себе, автор указывает, что ему никто не только не препятствовал производить снимки, но за все время пребывания в Сибири никто ни разу не остановил его и не спросил предъявить разрешение на производство снимков. И конечно, автор не может не упустить такой благодатной темы, как цензура. Не смотря, говорит он, на утверждения в Москве, я получил полнейшее доказательство существования цензуры на письма. Оказывается какая-то барышня в Благовещенске сказала ему об этом. Наш автор послал из Благовещенска телеграмму в Москву «и представьте себе, говорит он, она дошла до места назначения». Это пишет серьезный журналист о Сибири в 1926 году.

Посвящая специальную главу о «расписании поездов и пароходов», о чем мы уже вскользь указали, он пишет об убыточности дорог, главным образом, потому что только 25 проц. путешествующей публики оплачивают за свой проезд, а большинство едут или по бесплатным распоряжениям властей или зайцами. Кроме того, почти все поезда отправляются пустыми. Думаю, что любой из миллионов граждан, совершавших поездку на сибирских дорогах в 26 году, сможет сказать нашему автору пару теплых, но далеко не лестных для него слов о его способностях наблюдать и правдиво описывать виденное. То же самое можно сказать и о той части книги, где автор «с ужасом» описывает миллионы беспризорных, стоящих тучами перед ресторанами, в ресторанах перед столиками и попадающихся вообще на каждом шагу с протянутой рукой и с жалобной просьбой «подайте копейку».

***

Знания нашего автора Сибири вообще замечательные. Оказывается сибирские крестьяне не курят в тех комнатах, где развешаны иконы. Эти же крестьяне глубоко убеждены, что Николай кровавый не казнен, а бежал за границу л ныне пребывает в Америке. В новосибирских газетах введена полностью система Форда и редактор получает за двенадцать статей в месяц 225 рублей, репортер за то же 12 статей 150 руб. Каждая газета» кроме того имеет секретаря, который обязательно должен быть членом компартии, следить за сотрудниками и за правильным ведением газеты, «его слово является решающим».

***

В таком духе вся эта книга. Конечно, как хороший американский журналист, вечно и всюду ищущий сенсаций, автор не мог не найти в одной из пивных Сибири бывшего царского камергера, ныне играющего в этой пивной не то на рояле, не то на флейте. Сосланная буржуазия и разорившееся дворянство также конечно занимаются в Сибири увеселением трактирной публики. Право, книга американского журналиста была бы не полна без этих персонажей,
для которых он, однако, не имеет никаких утешительных слов и про которых с большим раздражением заявляет: «Если это всё, что они способны делать теперь» когда случайности рождения не имеют значения, то приходится удивляться насколько неспособными они были в управлении страной». Приходится даже удивляться как это наш автор сумел познать это за своими обильными восприятиями пищи и пития, в ожидании «вечно опаздывающих» сибирских поездов и пароходов.

Новосибирску автор посвящает специальную главу, в которой, помимо уже упомянутого казино описывает свой разговор о строительство с тов. Щукиным, одним из тех «людей, которые не смотря на свою молодость, выплыли на поверхность жизни, из хаоса, в котором большевики начали свое дело», ведущим в Новосибирске «большое жилищное строительство и которого необходимо послать в Москву для превращения строительных «планов и проектов в действительность». Автор поражен строительством в Новосибирске, «ведущимся в большем размере нежели в Москве». Он рассказывает о новых домах Сибкрайисполкома, Госбанка, Текстильсиндиката, Дом Ленина об электрической станции, мосте через Каменку, Дворце Труда, намерениях мостить улицы и провести водопровод и т. д.

Интересна глава об Ойротии и о том, как посредством лампочки Ильича борются в Ойротии с шаманами и предрассудками старины.

Мы не «можем обвинять автора в злонамеренном искажении фактов, так как в общем книга, несмотря на вышеуказанные большие погрешности и оплошности, искажения и неправдоподобия, все же оставляет благоприятное впечатление. Это не серьезная и не научная книга. Это описание одного путешествия иностранца, обладающего средним умом и обывательским мещанским характером. Отсюда все его ошибки и впечатления. Отсюда и его погрешности.
Сов.Сиб. № 256-1928-2 ноября

Отредактировано alippa (30-05-2023 01:03:44)

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Эти зарисовки могут дать новую и более яркую картину Сибири, этого обширного, но малоизвестного участка Азии Они охватывают события поездки в августе и сентябре 1926 года в Союзе Советских Социалистических Республик, где политика доминирует над всей деятельностью промышленности, человека или природы, а отеческое правительство предписывает своим гражданам каждое действие, каждое слово или каждую мысль. Вездесущему чиновнику должно быть место везде.
Дж. Б. У.
Москва, США.
30 марта 1927 года.

ГЛАВА II НОВОСИБИРСК

"Если наш идеал хорош, мы можем заставить нашу практику соответствовать ему", - сказал молодой чиновник, с которым я обедал сегодня днем, выражая часто повторяемый советский принцип. Он поднял вопрос о государственной монополии на торговлю, и я признал, что в теории это хорошо. Мы находились в маленьком ресторанчике, расположенном недалеко от грязной главной улицы Новосибирска, который назывался "Казино" из-за того, что правительственный игорный дом, открытый двадцать четыре часа в сутки, находился в другом бревенчатом здании в том же дворе.

Каждые несколько минут один из оборванных бездомных детей, которые вездесущи в Советской России, проскальзывал в дверной проем, выпрашивал кусок хлеба у одного из посетителей и снова выбегал на улицу, преследуемый официантом с размахивающим полотенцем. За углом, на главной улице, весь день дымил асфальтовый котел. Его остатки теплой древесной золы служили спальным местом для оборванцев в прохладные ночи. Но игорный дом на заднем дворе, где разношерстная компания мужчин и женщин сидела вокруг потрепанного chemin de fer (стол для игры во французский аналог баккара) стола, управлялся правительством, якобы с благотворительной целью заботы о бездомных детях. Такова разница между идеалами и практикой.
Теория молодого человека была верна при условии, что человеческая природа и механизмы, воплощающие идеалы в жизнь, могут быть признаны совершенными на 100 процентов. За два года с тех пор, как Новосибирск был переименован из Новониколаевска, его население выросло с 60 000 до 120 000 человек, и этот рост характерен для новой эпохи в России.

В прежние времена - "мирное время", как называют его русские - строились церкви. Самым внушительным сооружением в каждой бревенчатой деревне была многоступенчатая церковь.

Теперь они строят общественные здания, и Новосибирск, столица огромного западного района Сибири, превышающего по площади всю Европу, является примером новой практики.

Она отличается от американской теории, согласно которой в растущем городе на первом месте стоят дома. Российская психология иная - город ценится своими внушительными общественными сооружениями, хотя его жители живут без комфорта, удобств и чистоты.

Накануне вечером, когда я шел в город от железнодорожной станции в морозном лунном свете, новые здания и строительные леса других выделялись на фоне горизонта, формируя программу города, который только создавался. На железной решетке за разбитыми подвальными окнами телеграфной конторы спали три маленькие фигурки, впитывающие тепло машинного отделения, - бездомные мальчики. Их нет в программе.

Прогресс в Советской России кажется копированием или прикрытием, начиная сверху и предоставляя низу возможность позаботиться о себе самому.

"Время - деньги", - говорил Товарищ Щукин. "Это американское выражение, и мы пытаемся привнести американские методы в Сибирь. Мы называем Новосибирск Сибирским Чикаго".

Товарищ Щукин - глава государственного строительного управления, чьи сооружения, некоторые из которых завершены, а другие находятся на стадии завершения, являются наиболее заметными чертами новой столицы Западной Сибири. Он мошенник и русский, возможно, редкий экземпляр, один из тех, кто, хотя и молод, вышел из хаоса, с которого началось большевистское правительство. У него была небольшая контора в Бийске.

Хотя он прожил там всю свою жизнь, он видел, что ручьи грязной жижи, которые называются улицами, можно было бы улучшить, если бы их вымостили.

Он начал, местные жители очень удивились такой экстравагантности. Затем он взял бывший магазин Второва, такие были в каждом крупном городе Сибири, и переоборудовал его в гостиницу с одной ванной комнатой (санузлом).

Его слава дошла до Новосибирска, и он получил там более широкое поле для своей деятельности. Строительный сезон всегда закрывается из-за холодов 15 октября, но он добивается результатов в летние месяцы, и новые творения сибирских архитекторов фактически завершены. Его надо послать в Москву, и претенциозная строительная программа, которая провозглашается каждый год, может быть воплощена в кирпич и камень, а не просто заполнена пачками бумаги.

«Теперь мы платим Госбанку [Госбанку СССР] 12% по строительным кредитам, тогда как до войны госбанк брал только 6%», — пояснил другой чиновник, практически все кредиты даются другим государственным учреждениям, которые строят. «Новосибирск приветствовал бы американскую строительную фирму, которая создала бы акционерное общество с государством, привезла бы современную технику и опыт. Это было бы выгодно. Железобетонное здание, которое мы возводим на новой площади, первое в своем роде в Сибири, для офисов, театра и жилых домов, будет стоить 700 000 долларов. Все помещения в нем уже сданы в аренду за $125 000 в год. Стоимость строительства сейчас высока, потому что все приходится делать вручную".

Это подняло неизменную тему восстановления дипломатических отношений между двумя странами. Россиянин твердо убежден, что как только дипломатические отношения будут возобновлены, последуют неограниченные кредиты от Соединенных Штатов. . Он усвоил некоторые устоявшиеся теории, преподаваемые официально, в отношении старых русских долгов.  Отказ от уплаты долгов также пользуется популярностью в России.

"Если вы придерживаетесь принципа неуплаты долгов, как вы можете рассчитывать на дальнейшие займы?" - спрашивали его.

"Франция не будет выплачивать свой долг Соединенным Штатам, так почему Россия должна это делать?".

"Вы не примете капиталистическую страну в качестве образца для своего пролетарского государства?".

"Нет, но эти долги были взяты для военных целей, и социалистическая партия во время русско-японской войны сделала заявление, что они не будут выплачены. Советское государство не объявляло дефолт по своим долгам.

Если мы заплатим эти старые долги, то мы станем колонией капиталистической Европы или Америки».

Аргумент всегда один и тот же. Естественно, Советское государство не объявило дефолта ни по одному из своих долгов, поскольку не было ни необходимости, ни возможности сделать это. В массах народа отказ от старых долгов, по-видимому, воспринимается как искуснейший дипломатический прием советских руководителей. У лидеров есть основания утверждать, что даже если они и готовы были бы изменить свою позицию отказа от всех долгов, общественность обвинит их в предательстве принципа, который пользуется огромной популярностью..

Новосибирск, который 30 лет назад представлял собой несколько бревенчатых домов в сосновом бору на восточном берегу Оби, демонстрирует огромную строительную активность, даже бОльшую чем Москва. Главная улица города, которая протянулась от реки до окраины, с парковой аллеей в центре улицы, где сидят и мечтают влюбленные и бездельники, вымощена.

Разбросанные лачуги на месте бывшего рынка в центре города были снесены для создания парка и плаца, вокруг которого будут сгруппированы новые здания. Уже построены здания почты и телеграфа, Всесибирского исполнительного комитета, Госторга (государственной торговой корпорации), Госбанка и Дома живого ленинизма.

За последним, где похоронены жертвы экспедиции Колчака, стоит памятник, представляющий собой руку, держащую факел свободы, выходящую из скалы. Государственная программа строительства в 1926 году составила $3 000 000, частные лица вложили $500 000

Сибирские архитекторы спроектировали здания и дали волю революционной фантазии. Конструкции странные. Когда выходишь на улицу после грязной двадцатиминутной тряской поездки от железнодорожного вокзала в центр города, создается впечатление, что попал в кубистический город мечты. Здания выкрашены в стальной серый цвет с огромными квадратами и полосами темно-синего цвета. Внешне они похожи на крепости или мавзолеи, хотя построены из кирпича, чтобы выдержать температуру 55 градусов ниже нуля зимой, и облицованы цементом. Через реку Каменка, до сих пор переходимую вброд по грязи, построен бетонный мост длиной 455 футов и высотой 95 футов.

Строится рабочий дворец  со странными кубическими башнями и панелями для офисов профсоюзов, большое здание для офисов текстильного синдиката и еще одно здание банка. В прошлом году была построена электростанция, все машины российской конструкции, с двумя 500-ваттными динамо-машинами, которая работает ночью по цене 8,5 центов за киловатт, и ее мощность должна быть увеличена в четыре раза. Планируется добавить водонасосную станцию (фильтры были заказаны в США). После того как будут проложены трубы, за ними последуют тележки. В настоящее время тележки поднимают воду по крутому склону из сомнительной Оби, текущей на север к Северному Ледовитому океану.

Новосибирск называет себя Чикаго Сибири, так же как Барнаульский район называет себя Канадой Сибири. Новосибирск поднимается из грязи. Так же, как и Чикаго.

Через несколько часов дождь прекратился, сквозь тучи изредка пробивалась полная луна, по истертым дощатым тротуарам можно было передвигаться, не соскальзывая в невидимые грязевые ямы, и все было готово для веселой ночи в столице Западной Сибири. Ливень на закате превратился в облачность, и влага под ногами была густой и глубокой. По сравнению с кинотеатрами, фильм Нормы Талмадж (Norma Talmadge), чей прокат, должно быть, достиг сотни сеансов, итальянская прическа и оперный концерт артистки, которая рекламировала себя как премьеру после успешного турне по Японии, Китаю и Монголии, делали кафе "Казино" более предпочтительным. В любом случае, было 9 часов и время поесть.

Кафе рекламировало оркестр до 2 часов ночи, если кто-то из посетителей остается допоздна.

Кафе "Казино" предлагает обед из трех блюд - суп, одно из двух мясных блюд и сдобное печенье за 45 центов. В кафе для деловых людей обед стоит 35 центов.

Первое кафе находится в частной собственности, второе кооперативное. Первое платит высокие налоги, второе практически не платит. Еще одно часто встречающееся различие между частными и государственными заведениями заключается в том, что первые стараются привлечь посетителей как качеством предлагаемых блюд, так и обслуживанием, в то время как вторые склонны идти по принципу предоставления как можно более скудной и некачественной еды за деньги, пока официанты либо заняты едой, либо сами заняты разговором. Заведение работает на их благо, а не на благо посетителей.

Оркестр - фортепиано, скрипка и виолончель - исполнял оживленный "Еврейский свадебный марш", одесский шедевр, к большому удовольствию сидевших за столом граждан с украинскими чертами лица. Бизнес в основном заключался в торговле пивом, унылым, плоским, чуть тепловатым варевом. Кафе – летнее заведение, с деревьями, растущими сквозь крышу, и щелями между крышей и грубыми дощатыми стенами.

Зимой посетители, когда ртуть остывает до 55 градусов ниже нуля, надевают пальто. В этот вечер было прохладно и комфортно, в отличие от обычной герметично закрытой российской столовой. Присутствовала элита. Обеденное время прошло, и остались только гуляки. Свиная отбивная стоила 50 центов, что очень дорого для Сибири, где на каждой деревенской улице свиней больше, чем жителей.

Подошел официант в синем халате, вытирая рот уголком фартука. Он любезно согласился прервать трапезу. Бритье в Сибири, похоже, является субботним мероприятием. Сегодня был вторник, и его щетина была короткой. Меню было внушительным. Большинство блюд было только в меню - ни рыбы, ни курицы, ни сибирского рябчика, ни турецкого шашлыка. Была ли у них свинина? Конечно, поймать такую можно, просто выйдя почти из любой входной двери. Поэтому, как обычно, это была свиная отбивная.

За боковым столиком сидел молодой человек в новой фетровой шляпе. Он повернул свой стул лицом к залу, чтобы все могли его видеть. Шляпу он не снимал. Она была новая. Также на нем был один из двух белых воротничков и галстуков в ресторане. Девушка и юноша заказали чай. Стакан чая и оркестр - хороший повод для часовой беседы. Она сняла белую холщовую шляпу, обнажив копну вьющихся светлых волос. Стили доходят даже до Сибири.

Обветренный «товарищ» в грязном холщовом плаще, с полинявшей большевистской фуражкой на голове, с бахромой рыжей бороды, нетвердой походкой вошел и пристроился за ближайшим столиком. Когда он засовывал фуражку в оттопыренный карман, показалась стриженая голова. Официант принес бутылку унылого пива К нему присоединился товарищ, волосатый мужчина, с взлохмаченной бородой и волосами, не причесанными с тех пор, как его мать завязала их лентами. и заказал еще, но другу ничего не предложил.  Скрипка мучительно всхлипывала воспроизводя русскую классику. Слезы попали в пиво, и он вытер глаза тыльной стороной руки в перчатке. Он больше не мог этого выносить. Шесть футов роста пронеслись через весь зал и шлепнулись на оркестровую платформу, когда он с улыбкой умолял сменить мелодию.

Оркестр был беспощаден. Он исполнил всё до последнего тоскливого аккорда. Его музыка и его литература передают ту меланхолию русского духа. Приятель пижона вернулся к своему пиву и начал спорить со своим волосатым другом. Последний, не имея пива, мало что мог сказать.

Пианист в рубашке с рукавами закончил есть яблоко, и оркестр заиграл "Тореадор". Ожили два кафе-матадора. Пока один отбивал такт ножом и вилкой, другой разразился песней. Официант тщетно пытался сдержать веселье. Энтузиасты захотели еще по одной. Один из них достал смятый бумажный рубль (50 центов). Официант грустно покачал головой, как делают все знающие официанты. Второй рубль был получен. . Эта сумма соответствовала оркестру из трех человек, и официант сделал презентацию. «Тореадор» вышел на бис
Свиную отбивную ждали долго. Возможно, сначала нужно было поймать свинью, а любящие дом свиньи в это время на улице отсутствовали. За рестораном, в отдельном здании, находилась гостиница, а за ней, в другом бревенчатом здании, правительственный игорный дом. Пока отбивная готовилась с гарниром из картофеля и моркови, я пробрался в игорный дом - вход и шляпы были бесплатны.

Дюжина мужчин сидела за засаленным столом и играла в chemin de fer (французский аналог баккара). За спиной крупье, на всю стену, висела огромная табличка с двадцатью девятью правилами, одно из которых гласило, что нельзя делать ставки на деньги, взятые взаймы, - если разорился, иди домой. Ставки были небольшие, в рублях и копейках. Дородный, преуспевающий монгол с моржовыми усами, единственный из всей партии, кто не обманывал цирюльника, выиграл скромную кучку, потянулся и ушел. Мужчина с сандалиями на босых ногах занял его стул и поставил 15 центов на следующие карты.

"В этом году было много дождей, необычная погода", - сказал официант, убирая остатки отбивной. Это звучало знакомо, как в Лос-Анджелесе или Майами. Ливень начался снова, и обрывки тротуара имели привычку заканчиваться грязевыми ямами, пока я пробирался обратно в отель. Была полночь. Тихие парочки тянулись домой после двух киносеансов. У входа стоял продавец сигарет. Вокруг еще тёплой асфальтовой печи на улице ютились бездомные мальчишки. Скамейки в парке были пустынны. Новосибирск - серьезный город.

Отредактировано alippa (30-05-2023 00:12:49)

ГЛАВА Iv

ЧЕРЕЗ СТЕПИ В КОРОБКЕ

И хотя название столицы Ойротского автономного округа, охватывающего российскую часть Горного Алтая, - Оолала - может навести на мысль о парижском кафе-шантане, это совсем не так. Возможно, это единственная в мире столица с таким музыкально-комедийным названием, но для тех, кто живет в округе, название столицы не наводит на мысли о чем-то забавном или музыкальном. То, что ойроты живут в юртах, также не является следствием экономии букв. Просто так получилось, когда их язык, практически до того неизвестный, был переведён на английский. Этимологи, возможно, смогут объяснить, почему.

На местном наречии это довольно трезвое название, "оо-л-л" означает "стоянка погонщиков лошадей", место, где в старые монгольские времена ждали погонщики, чтобы отвезти чиновников через горы. Ойротский район расположен вдоль границы с Монголией. Часто используемый и сильно изношенный "Чуйский тракт", или дорога тянется вдоль реки Чуи от Бийска в Сибири до Кобдо во Внешней Монголии, нового растущего центра политического влияния и торговли московитов.

95 верст того, что называется дорогой, около 64 миль, от Бийска до Оолалы, - это все, что подразумевает последнее название. Неудивительно, что старые ойротские кучера ждали приезда чиновника, а не ехали за ним. Дорога - это тропа, петляющая по равнинам и огибающая холмы, глубокая в грязи после дождей и столь же глубоко в пыли несколько дней спустя. Наш ямщик, как извозчик в российском городе или извозчик в любой другой стране, сказал, что доедет за 8 часов. Не доехал. Любое другое транспортное средство, кроме двух сибирских лошадей и коробка, не справилось бы за день. Лошади редко сбавляли ход, скача галопом по каменистым склонам на протяжении всех 64 миль.

Коробок родом из Сибири. Его центральная часть представляет собой большую корзину с низкими стенками, сплетенную из ивовых прутьев с корой.  Она привязана березовыми прутьями к двум березовым жердям, соединяющим две оси. Они обеспечивают необходимую упругость конструкции. Корзина набивается сеном, которое служит подушкой для двух пассажиров днем и кормом для лошадей ночью.

Корзину пополняют каждое утро с поля какого-нибудь крестьянина, если его нет поблизости. Сзади корзина выше, чем спереди, а багаж крепится на ось над задними колесами. Повозка легкая, и с двумя лошадьми и парой звенящих колокольчиков, или тройкой лошадей, за день можно проехать невероятное количество километров. После того как путешественник привыкнет к царапинам на спине, к кочками ухабам через каждые несколько футов и к сидению с вытянутыми вперед ногами, поездка становится вполне терпимой.

"У вас в Америке есть такие дороги?" - спросил ямщик после нескольких часов непрерывного преодоления камней и грязи. Я признал, что, возможно, они есть, но добавил, что по бетонным дорогам автомобиль может проехать 3 000 миль через все Соединенные Штаты.

"Почему Америка так далеко опережает Россию, которая намного старше?" Ямщик считает, что культура и развитие страны определяются состоянием ее дорог.

"У вас слишком долго был царь", - предположил я. Он с сомнением покачал головой. Сейчас налоги выше, чем при царе.

"Может ли автомобиль проехать по этой дороге?"

Это не удалось бы даже тому автомобилю, который умеет валить деревья.

"У нас в Бийске есть один автомобиль, - продолжал он, что значительно превышает обычную квоту для российского города с населением в 60 тысяч человек, - но им пользуются только чиновники, и он никогда не ездил в Оолалу".

60 000 жителей, - продолжал он, - но им пользуются только чиновники, и автомобиль никогда не был в Оолале".

А если и доедет, то этого не хватит, чтобы запустить швейную машинку". Наш ямщик предложил свои услуги по поездке в Оолалу за 30 рублей (15 долларов).

"Это его цена", - сказал мой переводчик, который, по западным представлениям, считает, что джентльмену не подобает торговаться из-за денег. У меня не было таких предрассудков. Мы наняли его за 25 рублей; с каждой милей, начиная с улиц Бийска с жидкой грязью на ступицах и кончая такими же грязными улицами Оолалы, это представлялось все более выгодной сделкой.

После того как в Бийске мы переправились через Обь на  пароме-барже, который тянул буксир. Достигли на противоположном берегу вершины холма, откуда открылся  вид на длинный ряд ожидающих телег, груженных бочками с маслом, стал виден гребень горы Бубудан. Оолала находилась за ее дальним отрогом на реке Майма. Мальчики стояли у ворот высоких заборов, собирая копейки с возчиков, которым было лень спускаться и самим открывать ворота. Заборы, ограждающие пастбища всех деревень, находятся в пяти милях от домов, а крестьянские поля - за ними. Когда начинается весенний сев, крестьянин берет свою семью и разбивает лагерь на поле, пока не закончится сев. Сейчас был сезон сбора урожая, и большинство деревень опустели, за исключением детей и стариков, а также чиновников, которые жнут, не сея.

Ямщик знал женщину в Сростках, второй по счету из бревенчатых деревень, которые мы проезжали. В течение двух часов после нашей остановки она разогрела самовар, который обеспечил нам достаточное количество вареных яиц и чая на троих за 50 центов. По меньшей мере 5 000 мух разделили трапезу. Женщина сидела и ворчала, пока мы ели и боролись с мухами. Она так и не прихлопнула ни одной. У нее было меньше земли, чем в "мирное время", как называли дни перед революцией, но налоги были выше. Сколько у нее было десятин, она не знала, возможно, 100, довольно много, учитывая, что 2,5 - это количество, разрешенное правительством на западе России.

Громкие и продолжительные крики разбудили паромщика на противоположном берегу, и наш коробок был переправлен. Снова тряска по грязи и ухабам, и тут нас нагнал юноша верхом на лошади. Проехав молча за нами пару миль, он обрел дар речи.

"Какая цена на пшеницу в Бийске?" - спросил он.

"Не знаю, мои лошади едят овес", - отшутился ямщик.

"А сколько здесь стоит лошадь?".

"Сорок пять долларов".

«Они здесь стоят больше, на прошлой неделе продал одну, а корова стоит всего 17 долларов 50 центов.».

Всадник плелся по берегу реки с милю. Юноша уперся пятками в бока лошади и приготовился свернуть на раскисшую тропу.

"Не могу достать мешки для овса, и все волнуются", - таковы были его последние слова.

Наш ямщик заметил впереди несущуюся рысью фермерскую повозку и гаркнул на своих еще живых лошадок. В Сибири звук между вздохом и хрюканьем заводит лошадь, а кудахтающая трель останавливает ее. Мы спустились с крутого холма и с грохотом влетели на паром переправы через быструю Катунь. Паромы движутся под действием силы течения, прикрепленные канатом и шкивом к тросу, закрепленному на реке, а течение гонит их в любом направлении в зависимости от угла наклона длинного руля. Четыре повозки стояли под разными углами, но мы вклинились. Крестьянин, мимо которого мы только что проехали, остановил своих лошадей на берегу.
"Отойдите и дайте мне подняться на борт", - крикнул он. Другие крестьяне только переглянулись, но не пошевелились.

"Мне придется ждать целый час", - запротестовал он.

"У тебя пустая повозка, и у тебя много времени", - ответил один из них.
На пароме же было много места, и передвинуть повозки было бы легко.

"Ты же старик, так куда тебе спешить?" - засмеялся другой из молодых крестьян.
Братская любовь, или взаимопомощь, не является национальной чертой в России, особенно среди крестьян. В городах дело обстоит немногим лучше. Не то чтобы русский стремится обременять других, но он считает, что прежде всего нужно заботиться о себе. Новому социальному порядку будет трудно изменить эту привычку, культивировавшуюся веками. Старый крестьянин, у которого исчезли шансы попасть на борт, сменил тон.

"Ты красавчик, поэтому тебя и берут", - поддразнил он нашего кучера. Ямщик усмехнулся, зачерпнул ведро воды из реки, попил сам, а остаток отдал своим лошадкам. На борту не наблюдалось ни одной победительницы конкурса красоты. Местный Харон неторопливо отчалил. Между нами и сердитым крестьянином, стоящим на берегу, широко расставив ноги, с кулаками на бедрах и кустистой рыжей бородой, сверкающей в лучах заходящего солнца, расширялось водное пространство.

ГЛАВА Vi
НЕИЗВЕСТНАЯ АМЕРИКА

Мой ямщик был жизнерадостным малым, никогда не жаловался на усталость ни своих лошадок, ни на свою, готов был остановиться или ехать в любое время и всегда улыбался, но рассмеялся от души только после того, как мы выехали из Оолалы. Он сказал, что это самое смешное, что он когда-либо видел на этой дороге, а он ездит по ней с шести лет, за исключением тех случаев, когда служил в армии. Поскольку дороги не было, а были лишь колеи вдоль полей и выщербленные колесами валуны на склонах холмов, возможно, он был прав.

Мы неслись вниз по склону холма, набирая скорость с каждым валуном. У сибирских лошадей есть одно правило для холмов - бешено мчаться на спуске с холма и не важно какого размера холм и какой длины спуск. Это был длинный спуск по склону  большого холма, и накопленная скорость не оставляла шансов остановиться перед подножием. Внезапно коробок налетел на огромный валун, корзина провисла на боку, мой спутник стремительно выкатился и, казалось, зацепился ухом за косогор, колесо с несколькими спицами налетело на него, набирая обороты на ухабах, пока не перепрыгнуло ручей и не уперлось в дерево на противоположном берегу, в четверти мили ниже.

" Ай, ай, ай!" - завыл ямщик, который остался сидеть на своем месте, переваливаясь с ноги на ногу, как толстая резиновая кукла. Если бы молодой человек, горестно пытавшийся смахнуть пыль с колен и одновременно потереть ухо, последовал за колесом, шутка была бы закончена, хотя, возможно, он не укатился бы так далеко  как колесо и не разбился бы на столько кусков.

"Но ваше колесо", - запротестовал я, ожидая, что извозчик будет страдать от потери.

"Ничево, ничево! Ай, ай, ай!" - прокричал он, начиная вставать, а затем с грохотом падая обратно на сиденье.

Почему человек за 40 миль от места назначения и с тремя колесами у телеги должен кричать "Хорошо, хорошо!" и громко смеяться, знает только ямщик. Он посмотрел на далекую вершину, и у него случился очередной приступ смеха. Солнце садилось, а мы были только на полпути вниз с четырехмильного холма.

Он медленно сел и посмотрел на ступицу с несколькими оставшимися спицами.

"Подложи под ось деревце и доедем до следующей деревни", - предложил я.

"Ничево, ничево!" - небрежно махнул рукой. "У меня нет ножа, чтобы срубить дерево".

Ямщик гаркнул во все горло, и лошади пустились в путь, ступица тащилась по земле и с каждой кочкой сбрасывала еще одну спицу. Я пошел пешком в Перспектиль, следующую деревню. Она находилась у подножия холма. Ямщик все еще смеялся, пока мы тащились туда. Я остановился у первого дома, чтобы поговорить с толстым ойротским крестьянином, который кричал достаточно громко, чтобы его услышали на другом конце деревни. У него был глухой зять, и его голос был постоянно настроен на радиус в одну милю. Ойрот готов был одолжить нам свой коробок за 4 рубля (2 доллара), а наш трехколесный оставлял у себя  для охраны. Затем ему пришла в голову идея бизнеса получше. Он побоялся одолжить нам свою повозку-корзину, но за 8 рублей готов был довезти нас до места назначения. Наш ямщик мог бы забрать свой коробок, когда приобретет недостающее колесо. Ямщик оставил свой коробок и пошел по деревне искать колесо.

"Где твой дом?" - спросил ойрот.

"Америка", - ответил я.

"Это часть России?"

"Нет, дальше, за океаном". Он никогда не был дальше от дома, чем в Оолала, и не видел ничего более влажного, чем река Катунь, и ничего не знал об океанах. Он повторил название.

"Америка, о, да, там сейчас царь", - вдруг вспомнил он. Большинство русских на Алтае, как и ойроты, считают, что Николай Ii жив и находится в Соединенных Штатах. Другие спрашивали, встречался ли я с ним перед отъездом.

"Сколько урожаев пшеницы вы получаете там за год?" - спросил он, переходя к делу.

"Один".

"Хм, здесь то же самое", - теряя интерес. "Не хотите ли выпить кислого лошадиного молока?".

После двух миль ходьбы под солнцем я бы выпил. Его жена с лицом в тысячу морщин, курила длинную трубку с медными вставками, а ее руки были покрыты мукой. Она вышла из бревенчатого дома, когда я вошел во двор. Дым поднимался от верхушки юрты, но она пекла на кирпичной печи в доме. В доме было чисто, но не в юрте. За ней шел их 12-летний сын, а за ним его столь же "пожилая" жена с ребенком на руках.

Чистенький миндалеглазый мальчик принес два стакана молока. В других местах у него причудливое название, но вкус тот же. Глухой зять пришел с поля с лошадьми, и с ним  несколько женщин из этой семьи с граблями и косами.

"Ты нашел эту трубку на дороге?" - спросила старуха, имея в виду мой американский кукурузный початок.

"Может, поменяемся?" предложил я. Она взяла ее, искренне хихикая, ее лицо растрескалась, как перегородчатый камень. Початок передавали по кругу. К счастью, никто не пытался ее курить. Такая трубка была в новинку. Кукуруза здесь не выращивается.

"Это мужская трубка, а моя - женская", - таков был ее вердикт.

"Ты набиваешь ее доверху, это правильный способ, так курят татары", - прокомментировал старик. "Никогда не курите сигареты, от них чахотка".

Он взял мой кисет с курительным табаком, открыл и закрыл его. Так же поступили и остальные.

"Я не понимаю, очень загадочно", - сказал он. "Принесите еще молока".

Старушка хотела разжечь самовар для чая. Ямщик вернулся. Он не мог найти в деревне ни колеса, ни мастерской. От чая отказались, и я принял предложение старого Ойрота. Зять правил коробком в темноте. Глаза видимо у него были хорошие, хотя уши, возможно, плохие. На переднем сиденье, несмотря на ветер и холод, он сидел уверенно. Ойроты купаются по собственному желанию, только когда попадают под дождь. Под изменчивым лунным светом и тенями рассеивающихся облаков ехать было прохладно. Два путника-певца с ямщиком, добавившим в свой тенорок водки, отстали у первой деревни. С одной стороны серебряным полотнищем раскинулась Катунь, с другой - холмы и темные облака. Один раз вдалеке мелькнул красный огонек, где бригадиры разбивали лагерь, потом волк перебежал дорогу, затем донеслось слабое эхо лая собаки, но в остальном вокруг нас царило сибирское безмолвие. Чамал представлял собой россыпь черных домов, без единого проблеска света. Мы постучали в дверь, и хотя было уже за полночь, нам открыла женщина. Она зажгла свечу и провела нас в голую комнату. Запах карболовой кислоты, оставшийся от предыдущего жильца, ещё не выветрился, что перебило ароматы моложавого зятя Ойрота. Я отдал ему свои 8 рублей. Он поверил мне на слово, не сумев сложить 3 и 5, попил воды и отправился в свой долгий одинокий путь обратно. Я открыл окно и уснул.

На следующий день днем мой ямщик приехал на всех четырех колесах. Старый Ойрот и все маленькие Ойроты развлекали его всю ночь на вечеринке с кислым лошадиным молоком в семейной юрте, которое было перегнано, пока не заиграло, как мустанг. Когда рассвело, старый Ойрот продал ему за четыре рубля наличными подержанное колесо, которое первоначально стоило два рубля, а также  за две железные ступеньки от его коробка, бутылку с водой и холщовый башмак в придачу. Кроме того, ямщик потерял свой кнут. Ойрот может быть бизнесменом, не зная географии и не зная, где находится Америка.

"Что это?" - крикнула девушка, ехавшая на сибирской телеге в Чамал, когда услышала щелчок моего фотоаппарата.

"Это новый вид стрелкового оружия", - объяснил ее более искушенный отец, ее спутник на трясущейся телеге. Поскольку оружие было направлено прямо на нее и никто не попал, она, возможно, усомнилась в объяснении, поскольку жители Чамала знакомы с действием огнестрельного оружия. Чамал - это Ойротская автономная область в горах Алтая, куда не проложены пути цивилизации. Оолала, его столица, находится в 64 милях от Бийска, ближайшей железнодорожной станции, а Чамал - в 44 милях от Оолалы. Здесь находится последнее телеграфное отделение, последнее почтовое отделение, до которого ежедневно добираются на коробках, запряженных двумя лошадками, и последний магазин, в котором есть несколько тюков хлопчатобумажных изделий, бочка с осевой смазкой и керосином, а также ограниченный ассортимент кухонной утвари.

Винтовок на Алтае много. В каждом достаточно зажиточном доме есть ружье, якобы либо для охоты в горах, либо для защиты от волков на равнинах вокруг их базы. Сколько сотен ружей зарыто для дальнейшего использования, неизвестно. Антиправительственная деятельность была подавлена только в 1924 году, когда была объявлена всеобщая амнистия. До этого времени в горах было полно вооруженных банд, которые называли себя революционерами, а правительство называло их бандитами. Шестеро из них на скалистом перевале через реку Катунь продержали красные войска одну зиму, а весной 400 красных солдат были утоплены в той же бурной реке во время боя у Белобома, в 100 верстах от Чамала.

Воевать было дорого и небезопасно, и правительство предложило помилование всем, кто сдаст оружие. Их предводитель, бывший русский офицер Кайгородов, был случайно убит, и командовал ими ойрот, ныне ямщик, который возит путников по Чуйскому тракту. Он с поручиком приехал в Оолалу, чтобы все обсудить с властями. Узнав, что их не арестовали и что они вернулись, за ними пришли и их последователи. Всего было сдано около 600 винтовок, остается только гадать, сколько еще винтовок, а также пулеметов спрятано.
В тот же день, что и я, в Чамал приехал профессор Томского университета со своим братом. Он возвращался из своей десятой летней экспедиции на гору Белуха, высотой 15 990 футов, самую высокую вершину Русского Алтая. Он начал экспедицию в 1912 году. Каждый год он разбивает лагерь на базе и, когда погода становится благоприятной, совершает двухдневное* восхождение на вершину в надежде сфотографировать хребет. Каждый раз за все эти годы его ждало разочарование: вершина всегда оказывалась окутанной снежной бурей или туманом, заслонявшим соседний хребет к моменту его прибытия. Однако он упорствует и планирует вернуться в следующем году. Ему всего 30 лет. Эта фотография будет ценной, если она будет сделана.

"Через Кристову я два дня шел, не встретив ни одного человека, только дикие козы, овцы и менее ласковые животные", - говорит он, имея в виду низкорослую гору с внушительным названием Святой Крест, которая нависает над Чамалом.

"Однажды на Алтае со стороны Монголии я путешествовал две недели, не встретив ни одного человека. Однако в большинстве долин есть стоянки ойротских юрт, полные грязи и паразитов, в которых не может жить никто, кроме ойротов".

Охота на горностая, белку и лису - главный промысел в горах. В октябре, когда в первый месяц зимы меха лучше всего, покупатели приезжают в Буск, а горцы привозят свои шкурки. Шерсть и овчины в Бийск и Иркутск поступают через горы из Монголии.

Гамаль - разбросанная деревня, на самом деле две деревни на правом берегу Катуни, но разделенные рекой Чамал, старый и новый Чамал. Потрескавшиеся от непогоды бревенчатые дома не дают никакого представления о возрасте. Две реки соединяются в ущельях, и на обрыве стоит большая летняя дача, которая в "мирное время" был местом отдыха учителей, а теперь является домом отдыха рабочих, откуда открывается вид на старый город. Рабочие нуждаются в отдыхе после 104 миль поездки по скалам от ближайшей железнодорожной станции.

Вездесущий чиновник есть даже в Чамале. Он ждал, когда я вернусь с утренней прогулки в сосновом лесу. Его тактика была несколько более ловкой, чем обычное тупое требование предъявить документы. Он объяснил, что он грек, который, вероятно, предпочитает Чамал тюрьме в солнечных Афинах.
"Вы можете дать мне американский адрес профессора Лихтмана?" - спросил он. Я не смог.

"Но он хорошо известен в Сибири как ботаник", - настаивал молодой человек.

"Каково положение трудящихся масс в Америке?" - был его следующий вопрос. На этот вопрос было легче ответить, чем на вопрос об американских сельских жителях.

"Арестовывает ли американское правительство коммунистов?".

То, что оно этого не делает,  стало еще одним сюрпризом.

"В Америке гражданин может принадлежать к любой партии, к какой пожелает - это не дело правительства!" - воскликнул он. "А в Греции правительство запрещает своим гражданам состоять в коммунистической партии". Он не упомянул о своей родной стране, о СССР, где их арестовывают, если они принадлежат к какой-либо другой партии кроме коммунистической.

"Что думают американские рабочие об английской забастовке угольщиков*?" - имея в виду ту борьбу, ответственность за которую взяли на себя российские профсоюзы, даже в далеких алтайских горах.
Свидетельствует ли тот факт, что эти горные крестьяне, очевидно, настолько оторванные от суетного внешнего мира современности, проявляют больший интерес к рабочей ситуации в Англии, чем предположительно хорошо информированные американские рабочие, о более широком мировом сознании в России? Или это указывает на то, что американский рабочий, более эгоистичный или более разумный, более внимательно относится к своим собственным делам? Возможно, это не доказывает ничего из перечисленного - симпатия, мировое сознание и все эти туманные философские лозунги одинаковы для человечества во всем мире - но в данном конкретном случае, как и в других, лидеры по своим собственным причинам определили политику, и толпа с энтузиазмом следует за ними, как овцы в любой стране.

"Могу ли я поехать в Америку?" - спросил молодой человек. Наверное, можно, если он не собирается свергать правительство и уложится в иммиграционную квоту. Он покачал головой. Вопросы всегда одни и те же.

Он рассказал о работе местного исполнительного комитета, членом которого он являлся, в основном, о том, почему он не может открыть новые школы, о том, как это сделать.

Обсуждались вопросы открытия новых школ, коллективизации и распределения крестьянских земель - проблемы, с которыми эти новички в правительстве, надеюсь, борются, прилагая все усилия в соответствии со своими идеями.

Отредактировано alippa (31-05-2023 22:33:37)

ГЛАВА Viii

ДЕНЬ ДОМАШНЕГО ПИВОВАРЕНИЯ

У русского крестьянина есть два развлечения: спорить с женой и выпить "налимониться", что означает " набрать лимонов" и является русским эквивалентом "напиться в стельку". Оба эти развлечения являются исключительно домашними, организующими семейный досуг. И для того, и для другого у крестьянина достаточно времени. В остальном жизнь скучна, поскольку деревня ничего не предлагает. В воскресенье в деревне устраивают иллюминацию. Эти споры заполняют свободные часы выходного дня. Это было воскресенье.

Когда мы выехали в 8 часов, необычно рано для нашего неторопливого ямщика, пастбища были покрыты росой и инеем. Естественно, он что-то забыл. Мы остановились у первого ручья, и он набрал воды для каждой из лошадок в свою кожаную торбу, объяснив, что они предпочитают пить из ёмкости т.к. пьют слишком много, если их морды оказываются в ручье. Обратно мы ехали более длинным путем, вдоль Катуни, но это его не беспокоило.
"В двух местах все идут пешком, а одну лошадь приходится распрягать, так как тропинка вдоль края горы слишком узкая для обоих", - объяснил он.

Он разговаривал с жителями деревни. Их информация о дорогах и расстояниях меняется, чтобы угодить собеседнику. Между собой они не сходятся. Мало кто из них когда-либо был в 20 милях от своей собственной хижины. Ямщик никогда не ездил по этой дороге за свои 30 лет стажа извозчика. Я тоже, поэтому я заверил его, что это отличная дорога.

"Ниетчево, для меня это все равно", - сказал он.
Он не спешил. Мы были на небольшой поляне, заваленной сосновыми бревнами. Пыхтя и ворча, он подкатил одно бревно к крутому берегу и сбросил его в реку. Оно исчезло со скоростью 10 миль в час. Леса теперь принадлежат государству, и заготовка бревен производится правительством. Их сплавляют по Катуни, чтобы сделать плоты или распилить на дрова в Бийске или Барнауле, а затем на баржах отправляют в Новосибирск или на местные лесопильные заводы. Каждый крестьянин вдоль реки также помогает себе всем необходимым, отрезает государственную марку с конца бревна и строит себе дом, демонстрируя полезность государственной собственности на природные ресурсы.

Когда мы остановились спросить дорогу у первой деревни Ост-Муна, к нам подскочили пять молодых всадников, один из которых играл на аккордеоне, а остальные задорно пели (это были характерные признаки русской субботы). Чапалы, следующая деревня, была трезвой. Девушки в чистых воскресных платьях сидели на большом плоском камне, а внизу стояли парни, и гармошка, как обычно, исполняла свою партию.

Дорога была грязной, петляла по болотистому лесу, это были просто тропинки, каждый возница выбирал свой путь между деревьями. Ямщики считают грязные дороги плохими, потому что они утомляют лошадей. Каменистые дороги и еще более каменистые холмы, которые грозят сломать спину пассажиру, не так уж плохи. Мы проехали через деревенские ворота, и я прошел не менее 6 миль, от ворот до первого дома, через бесконечный лес призрачно-белых берез, изящных мраморных колонн под освещенной солнцем листвой. Береза так же полезна для России, как бамбук для тропиков, за исключением того, что она не дает пищи. По бокам каждого бревенчатого дома, прикрепленные к выступающим углам, стояли березовые стволы, концы которых загибались в полозья для саней на следующую зиму.

Табличка перед первым бревенчатым домом сообщала всем путникам, которые могли бы проехать по этой дороге, что Кержалы - это деревня из 10 домов. Женщина в доме, по-видимому, единственный человек в деревне, сказала, что может дать нам что-нибудь поесть. В доме было грязно, а во дворе еще грязнее: свиньи валялись в грязи у ступенек, собака и несколько таких же грязных детей бегали туда-сюда. Большая кирпичная печь была горячей, и она объяснила, что приготовит нам немного мяса, а вскоре и самовар будет готов к чаю и вареным яйцам. Запах сушащегося хмеля, которым была покрыта верхняя часть печи, наполнил жарко натопленную комнату. Мы сели на ступеньки перед домом. На западе России крестьянские семьи спят на печи. В Сибири у них сбоку от печи, не выше 18 дюймов от потолка, есть лежанка, на которую они заползают, задыхаясь и летом, и зимой.
"Где все?" спросил я.

" Вот они", - ответила она, когда эхо песен и смеха донеслось из гущи деревьев на склоне холма над деревней. Из рощи на главную дорогу вышла босоногая женщина средних лет в короткой красной юбке, размахивая ведром, она пела и пританцовывала на пыльной дороге. Самовар пыхтел и не нуждался в дальнейших уговорах. Наша хозяйка исчезла в направлении сарая.

"Вчера я сварила восемь ведер", - объяснила она, возвращаясь с ковшом крестьянского пива, приготовленного из ржи и хмеля. "Одно ведро - это все, что осталось. На этой неделе деревня помогала нам на полях, и я приготовила пиво на воскресенье. Сама я не пошла, потому что у меня родился ребенок. Это уже  пятый".

Пиво было далеко не игристое, но вкус его был приятным, а крепость - тем более. Государственная монополия на алкоголь не волнует крестьянина. Он делает свой собственный, дешевле и лучше, чем у правительства. Нуждаясь в доходах, правительство расклеивает по деревням плакаты о том, что самогон, домашнее пиво, опасны. Крестьянин только смеется и делает еще одну бочку - воскресенье наступает каждую неделю.

Из переулка вышли еще три сестры-матери из общества домашних пивоваров и присоединились к певице с ведром. Их появление сменило ее радостное пение на горестный плач. Они гладили ее по спине, утешали и пытались петь, но ведро было пусто, и она села на землю на гладкое бревно перед домом и завыла так, что содрогнулись склоны холма.

Наша босоногая хозяйка оставила свои приготовления и вышла на крыльцо. Уперев кулаки в широкие бедра, она наблюдала за происходящим. Когда страдальческие вопли усилились - а русская крестьянка не имеет себе равных в мастерстве плакальщицы, - уголки ее усталых тонких губ сложились в улыбку. Это не выглядело сочувствием.

"Это мое пиво плачет", - наконец вырвалось у нее. Улыбка была всего лишь улыбкой добросовестной домохозяйки, честно гордящейся качеством своего пива. Ни один повар не смог бы получить лучшую похвалу, ни одна королева не смогла бы больше гордиться своим пиршеством. Она снова сходила в сарай и принесла нам еще один полный ковш, держа в нем большой палец, омытый плавающим хмелем мутного варева. Но она продолжала улыбаться, ее талант был доказан.

Из переулка вышло несколько усатых мужиков, и компания скрылась в доме неподалеку. Плач прекратился, и начался праздник. Оставалось еще одно ведро. Мы съели яйца и мясо - женщина обошла всю деревню и нашла одну ложку и три вилки - подсластили чай медом, так как у крестьян нет сахара, и мы не заметили ни мух, ни грязи.

Пока американец не побывает за границей или хотя бы к югу от Рио-Гранде, он никогда не осознает, что наша в остальном здравомыслящая и практичная страна помешана на микробах. Каждый прикосновение руки, полотенце, буханка хлеба, бутылка молока, чашка для питья или другая прозаическая вещь вызывают в американце ужас перед микробами, атакующими его, единственного свободного от микробов человека в порочном мире. Эта паранойя повлияла на национальный менталитет, и американец дрожит от страха перед мыслью, что он может заразиться новыми идеями, непристойным искусством, мировой политикой или даже самой природой.
Наша хозяйка довольствовалась 50-тью центами, пивом и мухами бесплатно. Маленькая девочка, которая проводила нас к дому, ждала на дороге. Не смогу ли я сфотографировать ее и ее подругу? Я их сфотографировал, и все жители деревни, кроме самых маленьких, подбежали, чтобы помочь мне и дать совет. Маленькая девочка старательно выговаривала свое имя, с гордостью подчеркивая каждую букву.

"Я буду ходить на почту каждый день, пока не придет наша фотография", - пообещала она.

Фотография была отправлена, но есть сомнения, дошла ли она. Вероятно, вся внешняя политика деревни держится на этом факте, они убеждены, что все нации, кроме советской, лживы, на основании того, что иностранец, который проезжал в разгар воскресного праздника, единственный иностранец, которого они когда-либо видели, не сдержал своего слова.

В соседнем лесу мы наткнулись на пробегавшую охотничью собаку. Затем на угрюмого рыжебородого крестьянина, который пытался перебежать нам дорогу, что в случае с ямщиком сделать не легче, чем с таксистом на городской улице. Крестьянин сидел на первой из трех своих телег, остальные ехали следом. Наш ямщик поднес бутылку к губам и отпил. Это была всего лишь вода, но она была похожа на водку. Крестьянин с надеждой окликнул его. В надежде на выпивку он гостеприимно свернул на обочину, и мы проскочили между деревьями. Наш ямщик усмехнулся успеху своего трюка и помахал бутылкой. Что сказал в ответ крестьянин, было не очень вежливо.

" Берегись, ты еще свалишься с козел", - крикнул он.

Мы проехали мимо него. Он крикнул на лошадей и не отставал от нас несколько верст, потом замедлил ход, чтобы спеть. В деревне, пока мы ели, он задержался и, очевидно, не просто так.  Когда в лучах заходящего солнца мы выехали из леса, до нас сквозь деревья доносился его истошное пение. Даже самый голодный волк убежал бы в ужасе от такой песни.
Понедельник - тяжелый день в России, будь то промышленный город или крестьянская деревня. Неутомимые статистики, у которых есть цифры на все случаи жизни, программы и формулы для принятия мер по тому или иному поводу и тонны теорий, доказывают, что производительность труда в стране в понедельник составляет примерно половину от производительности труда в любой другой рабочий день. Поэтому они говорят о том, что понедельник снижает производительность, но ничего не могут с этим поделать, потому что понедельник всегда следует за воскресеньем, так же как головная боль всегда следует за весельем, когда в качестве лекарства прописывают еще больше того  отчего болит голова "укуси собаку, которая укусила тебя".
В этот понедельник паром в Ия работал. Как и большинство паромов, они принадлежат местному крестьянскому кооперативу. В понедельник они не были сильно забиты. В Ия работают два парома с островом между ними. Мы заплатили последнему Харону 15 центов за две поездки и в конце встретили «трёх почтальонов из Бийска» - не такую великолепную, как "тройки" из книг и сказок, но все же достойное трио.

Когда около полудня мы въехали в Сростки, ямщику было поручено найти место, где можно было бы поесть. Ему было рекомендовано найти место, где не слишком много мух. Найти место без мух было невозможно. Поиски еды требовали времени, а ямшик не мог заблудиться в деревне с одной улицей. Я вышел и сел в тени дома, на обычную скамейку из одной доски, которая стоит у каждых сибирских ворот или дверей, если двор не огорожен.
В некоторых странах поэты усаживают семью вокруг старого камина. В Сибири семья, вся или по отдельности, сидит в течение нескольких праздных часов лета, а зимой часто хорошо закутавшись, на скамейке за воротами и созерцает мир. Здесь ребенок приобретает свой первый взгляд на то, что находится за стенами спальни, здесь молодые люди назначают свидания, соседи останавливаются, чтобы поспорить об урожае и политике, древние старухи засиживаются, чтобы посплетничать - вся жизнь в Сибири происходит на скамейке за воротами.

Из дома через дорогу доносилась песня - сплошной шум и никакой гармонии. Из ворот вышла молчаливая женщина и, покачиваясь, пошла по дороге и обогнула угол забора. Песня приближалась, и вот появились двое широкоплечих мужчин с окладистыми бородами, развевающимися в такт песне. Они тоже исчезли за углом.
Появился еще один бородач с бородавкой на затылке, подергал калитку и обнаружил, что она заперта, бросил на нас один из тех злобных взглядов, которые, как подозреваю, достаются полицейским
по всему миру, и деревенская улица опустела..

"У вашего ямщика есть дом в конце деревни", - сказал толстый крестьянин, подъехавший с телегой, женой и мальчиком. "Я боялся, что вы не сможете найти его, будучи приезжим", - продолжал он, явно довольный размерами своей деревни.

"Был здесь с пятницы, навещал друга, теперь еду домой", - закончил он, подмигнув и проведя рукой по лысой голове.

Столовая была такой, какую мог бы выбрать наш ямщик: большой двор с грязью, лошадьми, свиньями, собаками и маленькой девочкой, чистящей рыбу руками; и маленький домик, в котором старушка готовила еду. Это была контора троих почтовых служащих, один из которых еще не приехал. Они были разночинцами, ямщиками, почтальонами, кулаками или богатыми крестьянами. Двое, босоногие, сидели за столом на маленьком крыльце, прямо в дверях, между ними стояла жестяная кружка пива, они напевали и боролись с миллионом мух.

"Заходите, пожалуйста, пожалуйста", - крикнул тот, что побольше, тоже хозяин.

Ямщик подошел после того как дал корм своим лошадям. Ему не терпелось поесть, но я предложил ему сначала смазать коробок, чтобы мы могли отправиться в путь, как только расправимся с чаем и яйцами. Это была мудрая мысль. Я прошел за угол в тень дома и сел за стол во дворе. Мух было не так много. Копошащиеся свиньи ничего им не оставляли. Подошла лошадь и начала есть свежую траву, нашу подстилку, из коробка. Ямщик с криком прогнал ее через весь двор.

Маленький почтальон с босыми ногами и пеной в рыжей бороде, свидетельствующей о выпитом за день, неуверенно зашел за угол, продолжая петь, и опустился на шаткую скамью у стола. Ближайшая свинья задела его, и он упал, свиньи завизжали, а песня закончилась. Он выпрямился, оперся рукой о стол, вытер рот тыльной стороной ладони и начал.

" Ты немец? Нет? На прошлой неделе я возил немца в Чамаль, врача, потому что он носил очки, и он меня сфотографировал. На этом все. Фотоаппарат сломался, и снимка не получилось.
Вы хотите меня сфотографировать? Потом отправишь в Америку".

Я не сделал этого, и он начал плакать, смахивая слезы все той же грязной рукой.

"С его русским языком все в порядке, он совершенно трезв", - настаивал мой собеседник, Николай Константинович, добавив к множеству стандартных тестов на трезвость еще один.
Может быть, в русском понимании он был трезв, но в любом другом понимании он был пьян. Это сказал бы даже лингвист Лиги Наций, что говорит о том, что знание русского языка может спасти репутацию многих, когда пиво льется рекой. Здоровенный почтальон, тоже босой, подошел с бутылкой пива и кружками. Он объяснил, что варит свое пиво из ржи, хмеля и меда. Как и все местные пивовары, он с гордостью рассказывал подробности рецепта, пока черно-бордовым пальцем спасал двух утонувших мух и наполнял стаканы. Правительство прислало в деревню водку государственного производства на 250 долларов, но чиновники всю ее выпили. Ничево - крестьяне умели делать свое пиво, более дешёвое и более качественное, с такой же крепостью, как и водка. Я бы сказал, что у него был авторитет старшего сержанта.

"Вы меня извините, но я боюсь, что вы подумаете, что в Сибири все пьяные", - объяснил маленький почтальон, падая со скамейки во второй раз уже без помощи свиньи. Мой ямщик опорожнил свой стакан. Лошадь снова ела свежую набивку коробка. Ямщик вскочил, закричал, замахал руками, но в этот раз не погнался за ней.

Маленькая женщина вышла из-за угла дома с дымящимся самоваром и поставила его на стол. Здоровенный почтальон спокойно подхватил пустое жестяное ведро и исчез в том же направлении. Было ясно, кто в этом доме хозяин. Скоро поступил приказ: "Сегодня пива не пить!"

"Извините, Мария Иванова, но я сегодня пил", - пробурчал маленький почтальон.

"Не бери в голову, ты всегда пьян", - ответила она, протирая стаканы для чая.

Она вернулась за мясом. Маленький почтальон снова был на грани слез. Его речь становилась все более извиняющейся - за себя, за погоду, за почтовую службу, за нацию и за мир в целом.

Появился здоровяк-почтальон, с несколько туманным взором и с очередной кружкой пива. Стакан моего ямщика, как обычно, был пуст. Лошадь вернулась к яслям коробка. Я указал на нее. Ямщик повернулся и посмотрел и просто крикнул на лошадь, даже не вставая с места.

"Никто не может ходить прямо после трех стаканов этого пива - разве что почтальон", - объяснял гордый пивовар, когда появился третий почтальон. Маленький почтальон приподнялся и расцеловал своего усатого приятеля, после чего уселся на свинью. Он завизжал как  свинья,  так же пронзительно. Почтальон-здоровяк вернулся в дом с пустой двухквартовой банкой.
Летом и зимой, в дождь и снег, иногда с пассажиром, но обычно в одиночку, почтальоны доставляют почту из одной деревни в другую, затем ее забирает другой почтальон, и так далее, пока до каждой деревни в Сибири не доберутся лошади, собаки или олени. Железная дорога находится на расстоянии 1000 миль от некоторых из них, а реки скованы льдом восемь месяцев в году. Волки и бандиты для них - одно и то же. Иногда они исчезают. Иногда тающие снега обнажают их кости следующей весной.

"За Америку", - сказал здоровенный почтальон, потому что пиво ещё было. Ямщик был преисполнен энтузиазма, потому что в Соединенных Штатах лучшие дороги, чем в Сибири, где их вовсе нет.

"Эта лошадь опять съела мое сиденье", - сказал я.

"Ничево, пусть съест весь коробок, если хочет", - сказал ямщик, даже не оглянувшись.

Огромный почтальон снова был в доме. Он уверял жену, что приезжий хочет пить после долгой дороги. Казалось, просьба доброго самаритянина принесла свои плоды. Яйца и мясо были готовы, посуда вымыта. Я поспешил заплатить ей 50 центов за еду - пиво было бесплатным. Ямщик разрешил не спешить, пассажир может спокойно спать в коробке до самого Бийска. Однако я подошел и забрался внутрь коробка и улёгся на то, что осталось от подушек из сена. Другие, кроме почтальонов, тоже могут ходить прямо после четырех стаканов. Ямщик с сожалением последовал за мной.

Свинья и скамейка снова столкнулись. Маленький почтальон лежал на спине, задрав кверху рыжую бороду к небу, перекинув ноги через лежащую скамейку. Здоровенный почтальон, когда мы проходили мимо, выходил из двери с очередной кружкой пива.

"Еще пива", - с надеждой спросил ямщик. Я помахал рукой на прощание, хозяин крикнул, чтобы мы остановились, но мы выехали через ворота на двуколке и понеслись по дороге в облаке пыли.

ГЛАВА X. БАНЯ В БИЙСКЕ

"С мирного времени в этом кресле не сидел ни один иностранный гражданин", - объяснял разговорчивый парикмахер в Бийске, намыливая мне макушку. При этом он был практически немым по сравнению с дамой-парикмахером за соседним креслом, деревенским репродуктором.

"И тогда они были другими", - продолжал он, когда бритва начала соскабливать песок, что раздражает любого цирюльника. "Когда-то они были хорошо одеты и чисты. Времена изменились".

Как человек может быть чистым и одновременно с этим пребывать в Бийске, он не объяснил. В дни, когда грязь не стоит по щиколотку, уши и глаза забиты пылью. Сегодня как раз было сухо, а я только что проехал 180 миль по стране и неделю спал на дощатых полах, где в качестве ванны были только ручьи из растаявших горных ледников. После того как листва и земля были удалены выше моей шеи - парикмахер попросил меня оттянуть ухо вперед, пока он прикрывая пальцем отверстие  дул через смешной распылитель в укромные уголки. После всех этих процедур я отправился в общественную баню. На входной двери висел замок размером с две ладони. Босая женщина с ведром, что говорило о ее связи с баней, загорала на ступеньке.

"Закрыто до четверга", - сказала она, а сегодня был вторник. Она указала на табличку, сообщавшую, что жители Бийска могут купаться только в четверг, пятницу и субботу.

"В другие дни воду греть не надо, никто не приходит", - объяснила она. "В гостинице есть ванна".

В этой гостинице была только одна ванна. Она будет доступна для гостей в 8 часов вечера. Будет ли она занята до этого времени? Конечно, нет, только приезжий в Бийске мог бы задать такой вопрос, никто другой во вторник в Бийске ванну принимать не будет. Другая причина заключалась в том, что в городе до 7 часов вечера не было горячей воды. После 19-ти часов горячая вода появилась только к 8-ми часам вечера. Ее подали с электростанции, куда послали гонца, чтобы ее включили по особому случаю. Теперь у входа стояла толпа. Баня во вторник - это то, что в России можно получить только в выходной день, не стоя при этом в очереди.
Бийск был основан изгнанниками, верующими-раскольниками (старообрядцами) более 100 лет назад. Они крестились двумя пальцами вместо трех, и Священный Синод, не сумев добиться их уничтожения, как это пытался сделать царь Алексей в 17 веке, вынудил их покинуть родные места. Правительство дало им землю и деньги, чтобы они смогли наладить свою жизнь на новом месте. Их потомки и по сей день живут здесь  во всех деревнях вплоть до Алтайских гор. Они такие же отшельники, как и их предки после завершения долгого пути из России, но стали зажиточными крестьянами. Поголовье скота большинства из них намного превышает те ограничения, которые советское правительство предписывает крестьянину. Мало кого можно увидеть без высоких кожаных сапог, даже в деревне. На западе России крестьянин покрывает ноги корой, подвязанной ремешками.

Бийск на реке Обь - житница Западной Сибири, так же как Минусинск на Енисее, разделенный небольшим горным хребтом, является житницей Восточной Сибири. В голодные 1919 и 1920 годы, после революции, когда в Восточной Сибири и на Украине еще шли бои, Бийский уезд спас Россию от голодной смерти. Зажиточность города видна по его рынку с его тесными рядами крестьян, телегами и прилавками с овощами и фруктами. Большинство из них - частные торговцы, конкуренты государственных и кооперативных магазинов.

"Фотографируют нас, спекулянты, интересуются, что да как", - хмуро заметила одна пожилая женщина, увидев нацеленный фотоаппарат на ее торговое заведение - корзину с помидорами.
Специалисты говорят, что 90 процентов всего сливочного масла, экспортируемого из Советской России, производится крестьянскими домохозяйствами между Бийском и Алтаем. Многие деревни вырабатывают по восемнадцать тонн в неделю, и половина телег на пароме в Бийске каждое утро загружена полными флягами масла, соленого или сладкого, которые везут за несколько миль, чтобы добраться до железной дороги. Мед - еще один продукт, в большинстве случаев ульи представляют собой выдолбленные бревна, уложенные на настил. Соль здесь также добывается, но ее транспортировка нерентабельна.

Даже пшеница сталкивается с этой большой экономической проблемой России - транспортировкой на огромные расстояния. Перевозка пшеницы из Бийска по железной дороге и на судах в Ленинград практически то же самое, что перевозка пшеницы по железной дороге из Калифорнии в Нью-Йорк. Осенью, когда убирают урожай, реки маловодны и через пару недель замерзают до следующего лета. На них нельзя полагаться как на судоходные пути. Масло можно перевозить с прибылью, но с пшеницей всегда есть риск, а с дальнего востока, простирающегося еще на 2 000 миль до Японского моря, редко что стоит перевозить, иначе крестьянин будет получать ничтожные деньги. Владивосток - это единственный выход, но он в судоходном плане находится слишком далеко от Европы. Япония, конечно, может в конечном итоге стать покупателем, поскольку японцы едят все больше хлеба.
"Убит ли царь в Европе?" - спросил крестьянин в одной из деревень под Бийском. Это была аккуратная деревня с ухоженными заборами и домами, за исключением полуразрушенной церкви и кладбища, в поваленной ограде которого копошились свиньи. Леса на Алтае давно перевелись, и дров здесь мало. Во дворе каждого дома были сложены брикеты из навоза и соломы, которые сушились на топливо. Новости о внешнем мире, даже о том что происходит сразу за околицей деревни, были скудными.

"Ну, кто-то сказал нам, что он сбежал в Европу и что там его кто-то застрелил", - упорствовал он.

Он был местным богачом с косилкой, веялкой, граблями и современным плугом. В этот день проехало не менее дюжины телег с важничающими крестьянами, на которых сидели улыбающиеся члены семьи, везущие домой какую-нибудь новую машину, купленную в городе. Их использование поощряется, но на большинстве полей стояли ряды мужчин и женщин, которые махали старыми косами, а молодые шли позади, подвязывая снопы.

Дороги - проблема Сибири. Несметные гектары плодородных земель еще ждут возделывания, потому что заселены только территории, что расположены вдоль железной дороги или рек. Остальные земли недоступны, и даже те, что находятся в нескольких милях от железной дороги, имеют только тележные пути, непроходимые после дождя. Поскольку даже в городах лишь немногие улицы асфальтированы, строительство проселочных дорог - дело далекого будущего. До тех пор, пока дороги не появятся, а тарифы на грузоперевозки не станут разумными, Сибирь с ее богатыми запасами зерна будет сильно ущемлена как конкурент на мировых рынках.

"Раньше на строительстве дорог работали заключенные, кроме того крестьяне в той или иной местности были вынуждены содержать дороги в порядке", - объяснял председатель Западно-Сибирского исполнительного комитета Клевер. "Оба эти метода ныне отменены, и на нужды содержания дорог отчисляется 3 процента налогов. Это мало что дает. Оплата труда рабочих высокая, так как дорожное строительство должно производиться летом, когда крестьяне заняты на своих полях и не хотят работать где то еще.
"Наши главные усилия сейчас направлены на повышение производительности труда крестьянина. Пусть это не приведет к тому, что он будет меньше времени работать на своих полях, но это будет означать, что у него будет больше посевов, и налоговые поступления будут больше". Правительство завезло племенной скот, пока всего несколько сотен голов, но это только начало, читает крестьянам лекции по сельскому хозяйству, и интерес к этому необычайно велик. Некоторые из крестьян объединяются и нанимают агронома, другие кооперируются и покупают технику, и мы призываем всех, у кого есть хотя бы 100 акров земли, обзавестись собственной сельскохозяйственной техникой. Спрос на неё растет с каждым годом".

Сибирский крестьянин не испытывает тех ограничений на землю, которые накладываются на крестьянина на западе России, где на каждого члена семьи приходится всего лишь от 4 до 5 акров земли. Кооперативная система была хорошо развита в Сибири задолго до революции, крестьяне собирали урожай, хранили зерно и другие продукты и совместно занимались сбытом. Новый порядок не сильно изменил эту систему и не привел к сокращению индивидуальных наделов.

ГЛАВА Xii СОЦИАЛЬНАЯ БОРЬБА

Когда-то он был почетным камергером царя, а теперь вечерами бренчит на рояле в сибирской "пивной", или пивнушке. Когда-то он был председателем акционерной компании всех угольных шахт Московского района, основателем и президентом крупнейшего цементного завода, а теперь считает день не совсем потерянным, если перед рассветом скучающие извозчики бросят ему 25 копеек.

На улице двигалась факельная процессия, ведь завтра в Барнауле должно было состояться "Воскресеник юных коммунистов": оркестр, отряд красноармейцев, размахивающих руками и корчащих суровые физиономии при пении, еще больше  знамен и стука барабанов, тук-тук-тук, мальчики и девочки поют, их восторженные молодые лица сияют, их глотки напряжены, девочки в красных косынках и голоногие мальчики в красных галстуках поют  революционные песни, обличающие царское прошлое и восхваляющие новый социальный порядок и обещающие грядущую Утопию. Возможно, они на самом деле не знают и не понимают, что все это означает, но старый "профессор" точно был в курсе. Посетители столпились у дверей, чтобы посмотреть. Он опустил руки, рояль замолчал, вспоминая дни, которые навсегда ушли в прошлое. Парад прошел. Зазвучали аккорды старинной арии.

Вчера вечером те же самые аккорды и соблазн посидеть в теплом месте и спокойно подождать открыли мне "Профессора". Мой речной пароход должен был отплыть в 9 часов, согласно расписанию, и я нанял дрожки, чтобы быть там к этому времени. В 9 часов пароход еще не пришел, и я брел обратно по пыльным улицам города. Он должен был прийти в 11; в 11 он должен был прийти в час ночи; в 1 час время перенесли на 3. Другие пассажиры протопали обратно примерно с километр до Поворотной - к креслу, к "профессору" и к его изысканным аккордам.

Худой, сутулый, с глубоко осунувшимся лицом, выражение которого никогда не менялось, он казался таким же неуместным в этой шумной толпе, как и его музыка. Отрывки из классических произведений, некоторые веселые, некоторые грустные, такие, какие можно исполнить, когда играешь на пианино в одиночестве - никаких предварительных выступлений, ничего законченного. Затем он закуривал сигарету и молча сидел, глядя на клавиши. То, что происходило в этой комнате, его не интересовало.
Признания молодого человека по имени Якович, выпившего много бутылок пива, носившего внушительный портфель и что-то неразборчиво рассказывавшего, загадочно размахивая руками, обращаясь ко всем, включая дежурного милиционера, не произвели на "профессора" никакого впечатления. Он просто кивал, когда Якович что-то шептал ему на ухо, играл и курил. Рассвет был всё ближе, пустые бутылки у общительного Яковича продолжали прибывать. Тут еще двое молодых людей вызвали его гнев, тыча в него пальцами и обзывая его словами, которые часто используются в пивнушках, но не могут быть здесь приведены. Профессор" на всё это не обращал ни малейшего внимания, хотя Якович стоял буквально у его локтя, тыча пальцем в сторону двери и строя страшные лица, которые стоило бы увидеть.
Когда молодая женщина, торгующая пивом, т.к.  Якович был постоянным клиентом, схватила одного из его мучителей за шкирку и стала выталкивать его на улицу, сцена оживилась. Жена владельца, телосложением напоминающая канонерскую лодку, в туфлях без каблуков подплыла на помощь своей младшей помощнице, и молодой человек вылетел вон вверх ногами, секунда тишины, затем послышался треск и щепки застучали по дощатому тротуару на улице. Профессор" задумчиво курил. Он даже одним глазком на всё это не взглянул.

Толстый, холеный "товарищ" с мальчишеской трубкой ласково обнял "профессора" за плечи и обратился к нему с просьбой. Тот взял аккорды грузинского танца с его синкопированной гармонией, всего лишь фрагмент, и все было кончено. Другой "товарищ" в измазанном брезентовом плаще и грязных сапогах, которые нетвердо ступали, хлопнул его по спине и разрыдался, услышав знакомую народную кавказскую песню.
Шумные мальчишки вернулись, смеялись и доводили Яковича до истерики. Он постучал по столу, подзывая двух рослых девиц, поднял свой портфель и многозначительно сунул руку в задний карман брюк, усиливая общее веселье.  Полиция уже спала. Наказание за драку на пивной - 6 месяцев лишения свободы. За ее пределами штраф составляет всего 50 центов для рабочего человека или от 5 до 50 долларов для нэпмана, возможно, это зависит от соотношения умственных способностей - деловой человек должен лучше соображать. Поэтому когда начинается драка, пивная заботясь о своих посетителях, выставляет их на улицу, где расценки ниже.

Толстая девушка в юбке, слишком короткой для ее кривых ног, взяла "профессора" за руку и прошептала ему какую-то просьбу. Он улыбнулся, это вечное женское прикосновение, и снова заиграл. Ссора возобновилась. Две добродушные женщины были в отчаянии. Все человеческое достоинство Яковича куда-то испарилось. Вдруг появился белобрысый, низкорослый мужчина в рубашке с рукавами, с трудом разлепляющий заспанные глаза. Это был управляющий, и он не стал тратить попусту слов. Мучителей быстро выпроводили за дверь и назад они уже не вернулись. Он заткнул рот Яковичу, который, насупившись, подхватил свой портфель и решительно ретировался.

"Убирайтесь на свои дрожки", - приказал он полудюжине извозчиков, блокировавших дверь. И те тут же стушевались перед властным авторитетом мужчины.

"Извините, что музыка не очень", - извинился он, остановившись у моего стола на пути ко сну, - "но старику нужно было как-то жить, и я взял его на работу".

"Да, он из старой знати, сейчас ему нечем заняться, кроме как играть на пианино в пивной", - объяснил пожилой и словоохотливый местный житель. "Ему 62 года, и парад для него уже прошел, и он никогда уже не наверстает упущенное. Довольно хороший старик, но он буржуй, поэтому его и отправили в Сибирь на три года. Должен был ехать в Нарым. От холода он бы там погиб, поэтому его на время перевели к ойротам, пока он не приплыл сюда и не устроился работать на кухне. Теперь же он настоящий профессор музыки".
На следующий вечер мой пароход все еще стоял на пристани. Я остановился у "Пивной" и заговорил с "профессором".

" Вам было весело вчера вечером?" - спросил он. "Я заработал всего 25 копеек, т.к. многие просят сыграть, а потом забывают заплатить, но я рад, что получил хоть что-то. Моя жена в Москве совсем ослабла, и я ей нужен. Еще два месяца, и я смогу покинуть Сибирь и вернуться к ней".

В этом весь патриотизм. В Париже, Константинополе, Шанхае есть и другие, подобные "профессору" из Барнаула которые открывают двери кафе, продают попкорн, играют на рояле или даже хуже. Сентиментальность вздыхает, а здравый смысл говорит: "Если это всё, на что они способны, когда все привилегии удачного появления на свет в богатой и влиятельной семье уже не в счет, то насколько же они были некомпетентны, чтобы управлять страной и нацией".

По улице проходил парад; факелы и песни снаружи, "профессор" со склоненной головой внутри - две картины нового общественного строя.

ГЛАВА XIV

УМЕРЕННЫЙ КОММУНИЗМ

В Китае Камень назвали бы торговым городом, он больше обычной деревни и является своего рода районным центром, пересечением дорог, где встречаются торговцы. Здесь есть кинотеатр, магазины, пивные и всевозможные рабочие клубы. Это был "День рождения комсомола" - воскресенье, ежегодно отмечаемое в Советской России в честь будущих членов партии, на которых коммунисты возлагают свои надежды. Этот день означает парад, речи и обычное веселье.

После большинства парадов пивные магазины делают отличную кассу, смывая пыль. Обычный воскресный день в сибирской деревне способствует значительному росту производства домашнего пива. Камень, пыльные улицы которого заполнены молодежью, сегодня был трезв. Трое мужчин, обнявшись, с песнями выходили из пивной, казалось, единственные, кто свернул с привычного консервативного курса. Моралисты могли бы возразить, что в настоящее время воздержание легко обеспечить, обеспечив отдых или обучение в соответствии с законом. Во всяком случае, Камень был трезв, что необычно для Сибири в воскресенье после парада, независимо от того по какому поводу было шествие.

Проповеди о вреде крепких напитков печатаются во всех стенгазетах на речных пароходах, что свидетельствует о широком движении за трезвость и необходимости в ней. Стенгазета - это порождение советской России со всем ее изобилием обычных газет. Стенгазета предназначена для удовлетворения местных или личных потребностей цеха, конторы или конкретной группы.

Это "Daily Dinosaurian" (Ежедневный динозавр) каменного века, отредактированная современными средствами, полноценное периодическое издание в единственном экземпляре. Периодичность выпуска зависит от группы. Стенгазета служит средством для того, чтобы напечатать похвалу или высказать порицание в адрес отдельного человека там, где это прочтут его коллеги, и в то же время это издание самое эффективное средство для того, чтобы донести до рабочего печатное послание политиков.

Как видно из названия, это настенный плакат. Его форма предписана как и определено, в значительной степени свыше , его содержание. Нестандартность идей  ограничивается практически только личными мотивами. А их немало, в основном это жалобы на условия труда или персональные выпады в адрес тех, кто выше по должности. Однажды в моей гостинице в Москве покончил с собой молодой человек.

"Он отвечал за воспитательную работу на фабрике в пригороде", - пояснили в полиции. "Рабочие постоянно распекали его в стенгазете. Это стало для него единственным выходом".

Заголовок в верхней части стенгазеты - это рисунок, выполненный одним из сотрудников редакции, желательно в цвете. Всегда используются стандартные советские символы, но расположение может меняться. Ниже стенгазета делится на колонки, материал для чтения пишется о руки или на пишущей машинке. Каждая газета должна распределять свою площадь в соответствии с определенными пропорциями между мировой политикой, внутренней политикой и местными новостями. Оригинальное стихотворение, несколько шуток и тому подобные  полезные советы даются редакторам-любителям, чтобы украсить содержание газеты. Редакторы полны энтузиазма, но не проницательны. Один добросовестный редактор, пропитанный идеей, что пролетариат должен бороться и бороться за что-то, взялся за поэзию. "Капитализм" было единственным словом, которое подходило по рифме, и его поэма увещевала рабочих бороться за капитализм на земле. Ему посоветовали перейти на прозу и поберечь свою больную голову.

Крестьянские газеты, которые есть почти в каждом уездном центре - просвещают  своих читателей в сфере сельского хозяйства и политики и контролируют большинство стенных газет.  Издаваемая в Москве "Крестьянская газета" имеет самый большой тираж среди всех газет Советской России. Крестьянские газеты - это не только органы, в которых преподаются крестьянам уроки сельского хозяйства и политики, но и огромные организации, в которых отражаются настроения жителей страны. Газеты поощряют читателей присылать в редакцию свои письма. Те немногие из них, которые печатаются, оплачиваются. Московская "Крестьянская газета", получающая тысячи писем каждую неделю, имеет штат сотрудников, которые читают каждое из них, затем составляют таблицы и подшивают их в папки в соответствии с темой. Партийные лидеры, взглянув на еженедельный отчет, могут легко узнать, какой вопрос больше всего волнует умы страны, какова популярная точка зрения, и могут формировать свои речи так, чтобы они соответствовали чаяниям народа.
В Новосибирске, столице Западной Сибири, государственная типография издает две ежедневные, две еженедельные и шесть газет на национальных языках: татарском, мордовском, латвийском, латышском, эстонском и немецком. Тираж "Крестьянской газеты" составляет 60 000 экземпляров, что равно тиражу всех газет Сибири до войны. Тираж ежедневной утренней газеты - 25 000, самый большой в Сибири, но есть еще шестнадцать других газет. Новости во всех практически одинаковые, предоставляемые правительственными информационными агентствами, с небольшим количеством местных репортажей, но большим количеством политических эссе по установленной для всех форме.

Редакционные коллективы достаточно хорошо обеспечены как зарплатами, так и идеями. В крупнейших газетах главный редактор получает 115 долларов в месяц, его помощник - 105 долларов, а репортер - 75 долларов. Каждый должен написать за месяц двенадцать статей объемом не менее 900 слов каждая. Все дополнительные статьи оплачиваются в размере одной двенадцатой части месячной зарплаты. Сравнительная ценность статей на рынке такова: во-первых, политика, во-вторых, новые идеи, в-третьих, наука. Редактор не может принимать к публикации любые статьи, в том числе и собственного сочинения, даже если они касаются политики, без одобрения комитета. У каждой газеты также есть секретарь, который обязательно является членом коммунистической партии. То, что он не понимает в вопросах руководства газетой, он восполняет с помощью политики партии, и его слово является решающим.

На речном пароходе стенгазета находится на нижней палубе, где локтями толкаются друг с другом грузчики, команда и палубные пассажиры. Пассажиры первого класса имеют отдельную каюту и кровать, могут есть на скатертях, которые в начале рейса чаше всего чистые, и получают половину бумажной салфетки с каждым обедом стоимостью более 50 центов. У второго класса каюты поменьше, на столе клеенка и никакого намека на салфетки. Третий класс сходит на берег, когда судно останавливается, покупает еду и ест ее, сидя на своих деревянных койках, а четвертый класс стоит и хрустит семечками. Еда на берегу дешевая и домашняя, часто более вкусная, чем в столовой первого класса, и всегда дешевле.
Типичная стенгазета с неизменным цветным заголовком "крестьяне с серпами", "рабочие с молотами", "корабли", "фабрики", "поля" и "красноармейцы" начинается с рассказа о реальных или воображаемых бедах Англии, Франции, Германии, Японии и Польши. Затем газета переходит к домашним делам. Редактор на протяжении половины колонки пишет, что его не ценят, сурово упрекает чиновников, начальников и офицеров корабля, которые не обращают внимания на жалобы, появляющиеся в его колонках. Как и все редакторы, он говорит об отсутствии интереса к стенгазете, которая выходит недостаточно часто из-за нехватки материалов.

Следующая половина колонки иллюстрирована длинноносым профилем чиновника, который настолько похож на оригинал, насколько хватило таланта художнику  это сделать. Редактор называет имена и даты поездки этого начальника на корабле. Судя по ярким деталям, он все время был пьян, хвастался, что может бить крестьян, если захочет, и шумел так сильно, что другие пассажиры не могли заснуть, - а для того, чтобы не дать русскому уснуть когда он этого хочет, необходимо ужасно много шума.

С работниками столовых на кораблях (а все они находятся в частной собственности), которые грубо обращаются с посетителями, затем проводят беседу. Приводится печальный случай о честном путешественнике, который нашел в хлебе паука (мертвого и запечённого), что иллюстрируется рисунком, на котором вышеупомянутый обедающий держит паука между большим и указательным пальцами. Ничего не говорится о других животных, которых можно было бы обнаружить в хлебе, но они не были найдены.

Затем внимание уделяется коллегам-редакторам, городским пижонам, занятым нелегким трудом по выпуску иллюстрированных еженедельников. Похоже, они собирают с трудом заработанные копейки с доверчивых пароходчиков, которые хотели бы посмеяться над шутками или полюбоваться фотографиями диковинных мест, а потом не присылают журнал.

Редакторов предупреждают, что больше подписки они не получат.

Другой анонимный автор имеет претензии к одному из лоцманов, настаивает на том, что тот уже достаточно стар, чтобы быть на пенсии, и однажды был замечен за болтовней с женщиной-пассажиром. Правительство снизило зарплату, удлинило рабочие часы и отменило зимние отпуска для лоцманов и офицеров, а стенгазете предоставлена дополнительная привилегия ругать этих людей, и все это, вероятно, способствует упадку некогда обширного речного сообщения в России.
Реки Сибири текут на север в Арктику. Петляя по густонаселенным равнинам, они кажется дышат этой суровой неизвестностью, не намекая на подводные камни под своей спокойной гладью, на притопленные бревна и на тайных контрабандистов, всегда тихо ускользающих мимо в ночи. Они неудержимо стремятся вперед, на замерзший север, оглашая окрестности раскатами хохота, оставляя позади севшие на мель суда из пара и стали.

ГЛАВА Xvi ИРКУТСК, ПАДШИЙ

Шестеро офицеров Красной армии разразились бурными аплодисментами после исполнения последней песни. Извозчик ("извостчек"), подвозя меня с вокзала, гордо ответил, что в Иркутске есть два хороших ресторана. Потом он добавил, что один из них закрыт, но на днях будет открыт "нандняк". Поэтому я пошел в "Палермо", который оказался не только открыт, но и шумен. В песне рассказывалось о комиссаре, который демонстрировал длинный официальный документ, дававший ему право распоряжаться железнодорожными составами, захватывать здания для собственных нужд, расстреливать врагов республики и вообще вести себя как абсолютный монарх. Хор поведал, что его посадили в тюрьму, несмотря на документы. Отсюда и аплодисменты армии.

"В Москве такие песни запрещены - в Сибири мы более свободны", - пояснил мужчина за моим столиком.

"А в царское время пели такие песни про чиновников?" - спросил я.
"Думаю, что нет, я бы сказал, что нет", - ответил он благоговейным шепотом. "Но эта песня посвящена комиссару 1918 года", - и тактично добавил: "Возможно, офицеры не стали бы так громко аплодировать, если бы она относилась к одному из нынешних комиссаров".

Оркестр снова заиграл, и пара вокалистов вернулась, исполнив на бис шесть куплетов о Живой церкви, особом приспешнике советского правительства. Суть песни заключалась в том, что церковь настолько нуждалась в служителях, что всем, кто присоединялся к ней, разрешалось делать все, что им заблагорассудится. Публика, не слишком болезненно реагирующая на добродушные насмешки над своим правительством, с энтузиазмом аплодировала.

В Иркутске молодые люди в ботинках и фланелевых рубашках и их белокурые спутницы с косынками на головах собираются вечером в первом (и единственном) ресторане местного кооператива, чтобы набить живот "перайжками", подобно тому, как золотая молодежь в других странах стекается к фонтанчику с газировкой в аптеке на углу. "Перайжок" - это горсть рубленого мяса или капусты, окруженная тестом и затем сваренная в жире, как пончик. Он вкусен в горячем виде и размещается в желудке с уверенностью мешка с песком.

Местные иркутяне идут на свои "перайжки" как второкурсники на горячие пироги. Наблюдать пару, расположившуюся за столом с тарелкой, на которой лежат двадцать этих жареных "мешочков балласта" и две бутылки пива, - трогательное свидетельство сибирской выносливости. Обычные люди едят их только в пути, в те моменты, когда поезд останавливается и каждый бросается к очереди поджидающих поезд крестьянок и хватает два "перайжка" в одну руку и бутылку молока в другую и таким образом спасается от голодной смерти до следующей станции. В Иркутске же их едят для удовольствия и они имеют высокое общественное значение.

Иркутск - лишь разрушенная оболочка своей былой славы, когда-то он был самым гордым городом Сибири. Некогда он был конечной целью тех длинных обозов ссыльных, которые тянулись за 3 300 миль из Москвы, даже после того, как была построена железная дорога. АлександроФская тюрьма, расположенная недалеко от города, до сих пор является одной из крупнейших в России, и там они ждали отправки дальше на промерзший север. Город вырос в один один из самых красивых и уютных к востоку от Урала, с величественными церквями, мощеными улицами, широкими бульварами и хорошими гостиницами.

Теперь все это превратилось в руины и находится в упадке. Над тротуаром перед Государственным банком СССР висит полотнище с надписью "Здесь покупают золото", так как Иркутск находится на одном из маршрутов на Алдан. Это мог бы быть город, растущий благодаря золотой лихорадке, а не город, который жил и умер.

Он так и не оправился после боев 1919 года, когда его обстреливали большевики, преследуя отступающего Колчака. Царский двор, который Англия и покладистые союзники при поддержке свирепых казаков пытались обустроить в сибирских степях, растаял перед плохо обученной ордой, мчащейся по снегу на санях. В Иркутске чешские союзники Колчака выдали его красным, как сообщается, за наличные 500 000 долларов, а через несколько часов бывший адмирал и его премьер-министр предстали перед расстрельной командой за городом.

Почерневшие и осыпавшиеся стены, отметины от пуль на каждом здании на центральных улицах - вот память об этих событиях более чем восьмилетней давности. Сгоревшие здания не были восстановлены, а следы от пуль на других не замазаны ни штукатуркой, ни краской. Даже там, где кафельный пол почтового отделения обветшал, грубые кирпичи были свалены в кучу, как при ремонте проселочной дороги.

С тех пор Иркутск неуклонно приходит в упадок. На больших магазинах и общественных зданиях появились новые вывески, но это всего лишь смена владельца. Здания еще больше обветшали, ассортимент товаров стал меньше, а пыль на витринах - гуще, расшатанные доски на изношенных тротуарах отброшены в сторону, а не заменены на новые, недостающие булыжники с мостовой превратились в дыры, на которых дрожки раскачиваются, как лодки в шторм. Редеющий поток транспорта платит центы за проезд по некрашеному понтонному мосту, который летом перебрасывается через быструю Ангару между железнодорожной станцией и городом. Полуразрушенные остовы лодок, которые когда-то усеивали реку, вытащены на берег. Над всем витает дыхание упадка.
Председатель исполкома предложил посетить пивоваренный завод и кожевенную фабрику в нескольких милях от города. Это единственные предприятия местного самоуправления.

"Александровская тюрьма такая же, как и до революции, посмотрите ее", - сказал он. Уверенный, что тюрьмы и кладбища не следует посещать добровольно, я отклонил приглашение. Они не могут быть хуже, самого Иркутска.

ГЛАВА Xviii

ШЕСТЬ ЛЕТ ПРОГРЕССА

Даже в Сибири, где ресторан со скатертью - новинка, салфетка - потрепанный сувенир из давно ушедшего прошлого, а обедать в шляпе или без нее - дело исключительно индивидуальных предпочтений. Существуют определенные правила маркиза Куинсберри для состязаний на арене общепита. Сибиряк ловко подцепляет вилкой кусок мяса, который лежит в каждой русской супнице, кладет его в суповую тарелку, намазывает мясо горчицей, а затем заливает все это супом. Русский же накладывает все сразу в суповую тарелку и, в конце концов, ножом и вилкой расправляется с куском мяса.

Это всего лишь местные обычаи. В Обине орехи подаются первыми, а суп - последним, в то время как по другую сторону Тихого океана порядок обратный. В Японии воспитанный гость за обедом поглощает суп или чай с упоением, причем количество шума указывает на степень его признательности. Всегда осторожный англичанин разрезает пончик вилкой, а свободный сын Монтаны презирает технику ради куска пирога. Такие вариации не оцениваются как социальные ошибки, как это случилось на железнодорожной станции в Верхнеудинске. Поезд прибыл с трехчасовым опозданием. Было темно, но всепоглощающая вонь была такой же, как и 6 лет назад, когда я был в Верхнеудинске. Я знал, где мы находимся.

Все бросились к маленькому привокзальному буфету. Там ждала толпа. В центре прилавка стояли четыре маленькие тарелочки с ассорти из нарезанных помидоров, ветчины, копченой селедки и картофельного салата. Я взял тарелку с помидорами, опередил китайского пассажира и занял место за столиком, взял тарелку супа с подноса проходящей мимо официантки и заказал гуляш из баранины. Почтенный бурят в аляповатом красном халате и высоком черном тюрбане мягко запротестовал на непонятном мне языке, печально покачал головой и вернулся к своим обязанностям - следить за стойкой. У него были и другие заботы, главная из которых заключалась в том, чтобы найти немецкого коммерсанта, который вышел из поезда в Верхнеудинске и, вместо того чтобы зайти в буфет, как полагается всем путешественникам, скрылся в толпе.

На перроне вокзала раздались два звонка. Официантка начала собирать деньги за еду. Мой чек был на 30 центов, хлеб бесплатно.

"Но она забыла салат из помидоров", - сказал я.

"Не обращайте внимания на салат", - посоветовал мой сосед. "За это не берут денег. Это же закуска. Она ваша".

В итоге оказалось, что дело обстоит именно так. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что посудина с нарезанными овощами, в которых я заподозрил салат, была лишь форпостом для соприкосновения с шеренгой пустых бокалов, размеры которых варьировались от обычного винного бокала до стакана для воды. Дальше в глубине, но вне досягаемости клиентов, находились главные силы наступления - ряд графинов с водкой. Процедура заключалась в том, чтобы взять закуску, выбрать стакан, емкость которого соответствовала тому насколько путешественник хочет согреться, и съесть несколько ломтиков закуски, предварительно одним глотком поглотив водку. Неудивительно, что почтенный Бурят был удивлен и огорчен тем, что я закуску взял, а водку не выпил. Однако я обрадовался именно салату, это был единственный салат, который я нашел в Сибири. Я не знал, что это закуска. Овощи, особенно в сыром виде, в России не очень ценятся как еда.

Когда я шесть лет назад был в Верхнеудинске, его железнодорожные дворы были забиты вагонами, в которых проживало несколько тысяч человек. Остатки китайской армии, которую безумный барон Унгерн фон Штернберг изгнал из Урги, отходили на восток, а сотни мирных жителей ждали разрешения перейти границу на запад, в Российскую Социалистическую Федеративную Советскую Республику. Верхне-Удинск тогда был самой западной станцией недолго просуществовавшей Дальневосточной республики.

Эмигранты, приехавшие из многих стран, в том числе сотни из Соединенных Штатов, возвращались на родину после падения царизма. Другие были чужеземцами, рабочими из США и Канады, которых манила надежда на новую рабочую утопию, громко обличли капиталистические страны, которые они покинули, и щедро расхваливали условия, которые они собирались найти в новой советской республике. Те, кто вернулся в Россию после долгих лет жизни в Соединенных Штатах (один из 70 человек был там с юных лет), не испытывали ожесточения молодых энтузиастов по отношению к Америке, а только надеялись, что Россия будет такой же хорошей страной для рабочего человека, какой были Соединенные Штаты. Ночью все разъехались, и время покажет, сбылись ли их мечты.

Железнодорожные дворы снова были заполнены вагонами, новыми из мастерских и груженными зерном. Все это и запах были знакомы. Добродушный старый китаец с молодой рыжеволосой русской женой, его шаткие кровати в комнатах с незакрывающимися дверями, представлявшие собой единственную гостиницу, канули в Лету то ли от возросшей зажиточности жителей и гостоей города, то ли от конкуренции. Верхне-Удинск оживился как столица Бурят-Монгольской автономной республики. Шесть лет назад, он был своего рода границей, последней остановкой перед Советской Россией, в то время страной во многом иллюзорной, его улицы были заполнены красной пехотой и казачьей кавалерией, наступающих на Юг, через китайскую границу, чтобы уничтожить барона Унгерна и его бандитов.

Верхнеудинск стал базой для новой политической политики СССР на китайском направлении. Некоторые говорят, что это всего лишь продолжение традиционной имперской политики России, которая все время расширяется на восток и юг, проникая все дальше в Азию. Воздушное сообщение связывает Верхнеудинск с Ургой, ныне переименованной в Улан-Батор, который является столицей монгольской республики со своим послом в Москве, ее покровитель, Союз Советских Социалистических Республик, - единственное государство, которое ее признает.

Еще дальше на запад, также к югу от границы, находится Танну-Тува, еще одна советская республика на китайской земле, дипломатическому корпусу кочевников которой некуда податься, кроме как в Москву. Это, если не самая маленькая, то уж точно самая малоизвестная республика в мире, площадью около 60 квадратных миль, с постоянной армией в 160 человек, обмундирование и вооружение которой подарено Москвой. Надежная армия, пока обмундирование не износится.

"Просто праздник", - сказал извозчик, который вез меня с читинского вокзала по улице, где все магазины были наглухо заперты.

"Но какой праздник?"

"Не знаю, просто праздник", - повторил он.

"День защиты детей", - объяснил официант в ресторане при горсовете, заметив полдюжины маленьких девочек в воскресных нарядах.

"День рождения Сталина", - настаивал хозяин ресторана в саду, предлагая выпить водки.

"Какой-то церковный день", - пояснил секретарь местного комитета. "В любом случае, он был перенесен еще две недели назад, и я не помню, какой тогда был праздник".

Я так и не выяснил, кого следует благодарить за этот праздник - за его рождение, политические деяния или что-то еще. В любом случае, поскольку на следующий день начиналась учеба в школе, этот день можно было бы назвать днем детей, потому что они выходили на улицу, чтобы в последний раз порезвиться. Все взрослые платили по одному центу за вход в общественный парк, почтенный учитель в кавказской вышитой тюбетейке и со слабыми легкими руководил играми малышей в манеже, а в старом деревянном театре для них бесплатно показывали спектакль "Красная шапочка и медведь", русский вариант "Красной шапочки".

Вспомнился другой "День защиты детей", когда я был в Чите 6 лет назад. В тот день у них был парад, один из самых печальных парадов, которые я когда-либо видел. Его возглавлял солдатский оркестр в рваной форме разных фасонов, их потрепанные со вмятинами медные трубы духовых инструментов поддерживали бодрый ритм, и это была единственная веселая нота в той колонне. За оркестром шли дети; мало кто из них был в обуви, да и та пестрела заплатами всех цветов, одежда была чистой, но старой, свидетельствующей о том, что она прослужила несколько лет, пока росли молодые ноги и руки, на худых лицах детей читались тревога и лишения, ведь в те дни в Сибири не было изобилия еды. Мало кто из учителей и матерей, шедших в колонне, носил чулки. Все, что они могли спасти, было продано в барахолке, чтобы купить еду.

Семенов, приняв от царя титул атамана всех казаков, жил в Чите, пока его солдаты опустошали страну, а его бронепоезда сновали туда-сюда, похищая женщин и девушек и расстреливая американские фактории. Семенов дарил мужчинам бриллианты, а женщинам-членам Американского Красного Креста шелка и драгоценности, отобранные у его жертв, и настолько контролировал работу этой организации по оказанию помощи в Сибири, что ею руководила его любовница, бывшая харбинская артистка кабаре Маша. После того как Семенов завладел золотом Каппеля, он поручил одному американскому врачу, особо крупному получателю бриллиантов, вывезти Машу и все награбленное в Китай, в безопасное место, на поезде Американского Красного Креста. Врач получил медаль от Семенова за храбрость и три дюйма орденской ленты в качестве стандартной платы полковнику Красного Креста или нижестоящему чину за каждый вагон с гуманитарной помощью, доставленный атаману для реализации на рынке. Семенов с его казаками, выгребавшими у населения все ценное, подчинялся приказам только Японии и союзников, Семенов жирел в Чите до того момента, пока не бежал на аэроплане от наступающих большевиков и крестьян.
Шрамы от его злодеяний остались. В большом колодце на заднем дворе его штаба лежали тела мужчин, женщин и детей, которых бросали туда живыми, а сверху на них бросали трупы лошадей. На окраинах города выкапывали и с почестями предавали земле тела расстрелянных и наспех присыпанных песком жертв.

Читинские развлечения не были легкомысленными. Тогда это была столица Дальневосточной республики, которая в течение года жила в тщетной надежде на признание со стороны внешних держав, пока не была присоединена к России. Это были опасные дни. Унгерн, Семенов и другие безжалостные налетчики угрожали ее границам, а деревни были разорены, железные дороги и заводы разрушены многолетними боями. В Чите общественный питательный пункт с его ежедневной порцией супа и куском черного хлеба спас от голодной смерти 5 000 человек. В тот "детский день" рабочие, которых было немного, пожертвовали несколько копеек на помощь малышам. Работала только железная дорога. Министром путей сообщения был Билл Шатов, некогда организатор I.w.w. в США.

"День защиты детей" в этом году был другим. Старый общественный питательный пункт теперь стал муниципальным рестораном, чистым и в полуденное время особенно многолюдным, на столах лежали горки свежего белого хлеба, первого вкусного хорошего хлеба, который я ел за более чем год пребывания в России. Дети не участвовали в парадах, но они были на улицах, здоровые, оживленные, хорошо накормленные и аккуратно одетые, с отцами и матерями, которые не выказывали никаких признаков нужды. Шелковые чулки обтягивали многие ножки, которые 6 лет назад были абсолютно голыми.
Улицы Читы все еще представляют собой моря песка, но уже начато асфальтирование одной из улиц. Четырехэтажный отель, магазин и театр Самсоновича, который когда-то был самым большим зданием к востоку от Иркутска, до сих пор представляет собой руины с почерневшими от времени стенами. Администрация железной дороги продолжает занимать некогда прекрасное здание "Победы", которое сегодня разваливается на куски, стоит обшарпанное, грязное и некрашеное, с неровно заколоченными грубыми досками входными дверьми. На главной улице Читы можно увидеть маленький чистенький магазинчик с вывеской, сообщающей, что он "принадлежит бывшим работникам "Второва" - это все, что осталось от некогда престижного торгового заведения, напоминание о тех временах, когда "Второв" был самым большим магазином в каждом городе Сибири.

На этот вечер был объявлен концерт в рабочем зале, названном Луначарским - Луначарский - в переводе означает "лунная магия" , что наводит на мысль о некоем магическом танце - но зал был назван в честь ученого Луначарского, который является министром образования в Российской Социалистической Федеративной Советской Республике. После концерта начались танцы, которые продолжались и в три часа ночи. Приезжим из Москвы, где танцы не одобряются, а то и вовсе запрещены, такое легкомыслие показалось необычным. В Чите всегда любили танцы. Даже в самые голодные времена стойкий оркестрик из четырех человек ни на один вечер не покидал потрескавшуюся и осыпающуюся цементную танцплощадку в городском парке, переполненную вальсирующими парами, которые еще больше разбивали свои и без того хорошо разношенные туфли.

"Танцы каждый вечер до трех часов, только сегодня вечером мы не участвуем в концерте", - объявила толстая девушка, продающая билеты в городской парк.

"Но в Москве это запрещено", - сообщил я ей, полагая, что информация непосредственно из резиденции правительства может произвести впечатление.

"Здесь только холодная погода может остановить танцы", - ответила она, и пара солдат от души рассмеялась.

В Чите действительно бывает холодно - 60 градусов ниже нуля, что может помешать танцам на открытом воздухе. Город находится далеко от столицы с ее партийными мероприятиями и ораторами, выдающими слова, как автомат-фонограф. Частный бизнес платит налоги и процветает. Частные рестораны дешевле, а еда там лучше. Государственный отель занимает самое большое здание и почти не платит за аренду. Опытные путешественники предпочитают частные отели, которые чище, дешевле и предназначены для размещения гостей, а не для обслуживания политических функционеров. Государственный бизнес вынужден бороться с конкурентами, даже несмотря на огромные налоги на частников и  постоянное вмешательство чиновников в их работу.

ГЛАВА Xx.

АМУРСКИЕ СИЛУЭТЫ

У нас на корабле всего семь ножей, и одному из вас придется подождать, - звонко объяснила Галя восьми пассажирам, расположившимся за столом в столовой солидного судна "Комиссар", курсирующего по Шилке и Амуру в определенные сезоны года. В дни крещения Галя, возможно, подавала надежды стать голубкой, как указывало ее имя. Но в 16 лет, будучи уже советской "соломенной вдовой", она была больше похожа на упитанную утку: курносый носик, блестящие голубые глаза и соломенного цвета волосы в коклюшках. Для торжественного случая она смахнула грязь с голых ног и обула две широкие ступни в сандалии. Часом раньше, когда пароход отчалил от Стретинска, она приняла у каждого пассажира заказ из внушительного меню с бараньими отбивными, бифштексом и котлетами.

"Сегодня на обед у вас будет суп и голубцы", - объявила она. Семь ножей объяснили ситуацию. Голубцы - это фарш, приготовленный в капустных листьях. В последующие дни меню состояло из биточков, говядины по-строгановски, китайского гуляша и других "изысканных" блюд - и все это был говяжий фарш, маскирующийся под разными названиями. Для супа и фарша не требуется целых семь ножей.

"Вы должны дождаться своего чая", - сообщила Галя, когда с фаршем было покончено. "Команда еще ест, а самовар я поставить не могу. Это грузовое судно".

"Наши пароходы - самые новые и самые лучшие на всех реках Сибири, чистые, с большими одноместными каютами, прекрасными буфетами и отличной едой", - уверял меня агент в Чите, когда продавал билет двумя днями раньше. "Поезд отсюда прибывает в Стретинск в два часа вечера и останавливается прямо у пристани, всего несколько шагов от поезда до парохода".

Возможно, этот агент видел только красочные литографии Амурского государственного пароходства, но более вероятно, что он был умышленным выдумщиком, как и другие агенты государственного пароходства. В любом случае пассажиры, когда они наконец найдут пароход, будут слишком далеко от Читы, чтобы вернуться и учинить над ним расправу или попытаться вернуть свои деньги.

Отправившийся в 10:20 утра поезд из Читы прибыл в 18:35 в Куэнгу - узловую железнодорожную станцию для дальнейшего отправления в речной порт Стретинск. Состав в Стретинск должен был отбыть в полночь и мог прибыть в пункт назначения в 2 часа ночи. Начальник вокзала сказал, что пассажиры могут сесть в поезд только при наличии билетов, а билеты будут продаваться только за полчаса до отправления поезда. Куэнга - это деревня с разбросанными бревенчатыми домишками, одним фонографом, одной железнодорожной станцией и большим количеством природы. Деревня погрузилась в сон, и на улице было холодно и тоскливо. Терпеливые пассажиры сидели прямо на ступеньках станции и дрожали или спали рядом со своим багажом.

Прошел еще один поезд, оставив два "жестких" вагона, которые должны были быть прицеплены к пригородному поезду на Стретинск, когда он наконец соизволит прибыть. Осторожная разведка, не вызывая любопытства других озябших наблюдателей, выявила несколько свободных мест в этих двух вагонах. Я не теряя оптимизма высказал предположение, что можно занять одно из свободных мест, так как самым интересным из всех развлечений, которые предлагала Куэнга, был сон.

"Это против правил", - ответил начальник станции. "У вас еще нет билета".

Мрачный вагонный проводник выразил свою полную поддержку этому замечанию. До торжественного открытия билетной кассы оставалось четыре часа. Солдат в тяжелом походном обмундировании с винтовкой на штыке напротив вокзала был более благосклонен. Убедившись, что у я не испытываю угрызений совести, беспокоя столь высокопоставленного чиновника, он с радостью согласился вызвать местного агента "гей-пей-у". Он рысью спустился по рельсам и поднялся на холм к рядам домов железнодорожников, его арсенал грохотал, как металлическая посуда на тележке, несущейся по колдобинам.

"Есть ли свободное место в вагоне?" - спросил молодой агент после того, как ему доложили ситуацию. Он не выказал никакого раздражения по поводу того, что ему пришлось прервать трапезу и прибыть на станцию.

"У вас есть билет?" - был следующий вопрос. У меня его не было, но я собирался купить его позже.

"Ничево, посмотрим", - сказал он и направился к вагону. Я пошел следом с чемоданом. Два проводника, столько, видимо, нужно для маленького вагона, заваривали чай. Агент "гей-пей-у" спокойно предложил мне занять одно из свободных мест. Один из проводников недовольно заворчал. Агент ему все терпеливо объяснил. Ворчание продолжалось. Это, похоже, стало раздражать.

"Когда я вам говорю что-то, одно, что вы должны сделать, то вы это исполняете и никаких разговоров", - объявил агент.

Разговор резко прекратился. Оба проводника вскочили с такой поспешностью, что опрокинули чайник. Они нервно опустили верхнюю полку  и подняли мой чемодан на подушку.

"Большое спасибо", - сказал я агенту.

"Пожалуйста", - ответил он, повернулся и ушел без дальнейших комментариев. Это еще одна сторона "гей-пей-у" - вежливый, здравомыслящий и услужливый - и, насколько я знаю по своему опыту путешествий, я всегда находил их таковыми. Час спустя галопирующая пешая артиллерия снова вызвала агента ""гей-пей-у"". Если я прямо сейчас не куплю билет, то, так крепко засну на своей жесткой полке, что даже не почувствую, когда отправится поезд. Агент " гей-пей-у" послал за начальником станции, а тот неохотно отправил за кассиром. Я купил билет и завалился спать.

Стретинск в 3 часа ночи. Поезд, опоздавший на час, был окутан дождем и темнотой. Мой читинский агент забыл гарантировать наличие солнца и отсутствие осадков. В четверти мили от станции, вниз по грязной дороге и по шаткому настилу из досок, в 20 ярдах от берега стояла баржа парома. Пароходная пристань находилась на противоположном берегу, а от парома до нее была еще целая миля по грязи и дождю. Двух помощников капитана разбудила собачка, которая заливалась лаем и пыталась укусить меня за пятки, когда я вскарабкался на борт судна.
"Конечно, располагайтесь, но мы не знаем, сколько пассажиров сможем принять, пока завтра не откроется контора", - сказал один из них. "У нас всего шесть кают, нет ресторана, нет постельных принадлежностей, мы не обслуживаем пассажиров, кроме золотодобытчиков и крестьян, у которых все свое".

Возможно, у разрекламированного парохода и есть недостатки, но его экипаж оказался сговорчивым. 2-й помощник одолжил подушку из своей каюты. Первый помощник предоставил одеяло из оленьей кожи, которое было теплым, хотя и очень куцым, позволяя укрыть либо колени, либо плечи. Матрос принес скатерть со стола в столовой в качестве простыни. Она была единственной. Во время этого рейса пассажиры ели на клеенке, так как я пришел раньше всех.

Ночью меня мучили сны о том, что я то ли регулировщик дорожного движения в Риме времен Нерона, то ли артист балета в методистской церкви. Мы плыли по холодному Амуру, но в каюте было душно. Молодой человек, занимавший третью койку, закрыл оба иллюминатора и включил паровое отопление. Иллюминаторы открывали, и сладкая дремота возвращалась, пока зябнущему юноше не снилось, что он опоздал на последний дирижабль на Северном полюсе, и иллюминатор снова закрывали. Ночные кошмары не давали покоя подвижному окну, пока разгневанный пассажир, превосходящий нас по массе числом два к одному, не удалился в машинное отделение. Это был работник транспортного комиссариата из Москвы, взявший отпуск по безлимитному проездному. На следующую ночь было проявлено гораздо больше сотрудничества. Палубная вахта, из соображений безопасности, открывала окно каждый раз, когда высокопоставленный пассажир проходил мимо.

"Я умру в Сибири и никогда не вернусь в Москву", - приглушенно жаловался он в обеденном салоне.

В тот день после обеда мы причалили носом к берегу у маленькой деревушки. Веселый скупщик пушнины средних лет купил в единственном магазине "Магнум" - бутыль водки в 3,25 кварты (3 с небольшим литра). Он и его жена направлялись на очередную зимовку к тунгусам, и он полагал, что нужно отпраздновать, это событие прежде чем доберёшься до угрюмого холодного севера. Они оставили дома своих одиннадцать детей. Каждый год жена сопровождала его, являя собой поразительный образец супружеской верности.

В тот вечер, по мере того как опускался уровень в огромной бутылке, серьезный молодой человек становился все более радушным. Для семи человек запас водки в ёмкости был более чем достаточным. Все пели, гармонь была нестройной, но приятной. Затем последовали танцы. Заиграли фокстрот. Много было отбито рук и ног. Кавказская девушка, возвращавшаяся по реке к своему мужу, солдату, исполнила плывуший национальный танец. Присоединился и вечно мёрзнущий юноша. Три кварты водки
золотопромышленника подошли к концу, и появилась бутылка китайского "бутлега".
"Оставьте все окна открытыми, мои легкие в порядке, я больше никогда не буду мерзнуть", - объявил юноша, когда рассвело.

Весь первый день пути между живописными извилистыми берегами Шилки, холмами и деревнями, уютно приютившимися в долинах, шел дождь. Приветливый агент одного из сибирских кооперативов и его жена уговорили двух молодых людей поменяться каютами. Вскоре они обнаружили, что агент заманил их в дырявую каюту. Началась ссора, и один из мокрых и разгневанных молодых людей назвал хитрого коммерсанта евреем. Называть еврея евреем в России запрещено законом, и еврейская пара (юридическое обозначение) громко заявила, что на ближайшей пристани молодые люди будут переданы " гей-пей-уу". Один из молодых людей тут же объявил себя агентом "гей-пей-уу", и капитана позвали, чтобы унять шум.

"Не обращайте внимания, через полчаса они все протекут", - утешил он их, имея в виду каюты.

На верхней палубе можно было бы настелить новый жестяной пол, но этого не было сделано. До революции, находясь в частной собственности, пароходная линия была прибыльной. Теперь, когда пароходство принадлежит государству, при более высоких тарифах, чем раньше, они показывают прибыль, но она только в бухгалтерских книгах, а не в реальных деньгах. Пароходы по-прежнему курсируют, с каждым месяцем становясь все более ветхими, более дряхлыми, все больше не подлежащими ремонту, с меньшим вниманием к расписанию и обслуживанию пассажиров.
Сейчас капитану платят $36 в течение лета, пока пароход работает. До революции 1-й офицер получал 87,50 долларов в месяц в течение всего года. Экипаж небольшого пароходика теперь состоит из сорока восьми человек, включая четырех помощников капитана и четырех лоцманов, что в два раза больше, чем раньше, и все они выполняют гораздо меньшую работу. Экипаж, меняющийся почти каждый рейс по реке, имеет право голоса в управлении пароходом, что повышает их мнимую значимость, но не эффективность или экономичность работы.

Во время этого рейса вода была низкой, и капитан преодолевал мели, беря на каждой остановке как можно меньше дров для судовых двигателей. Во время обеда в каюту вошел матрос, представитель команды, в меховой шапке, засаленном брезентовом бушлате и грязных сапогах, и без каких-либо формальностей уселся рядом с капитаном, который обедал с пассажирами.
"Люди не хотят так часто грузить дрова, вы должны брать больше на каждой остановке", - сообщил он капитану. Капитан проворчал.

"Некоторые люди на этом судне знают свое дело, а многие другие - нет", - ответил он. Матрос достал карандаш и бумагу и написал протокол, в котором доложил о капитане вышестоящему начальству.

Капитан приказал матросу, стоявшему на вахте в носовой части, взять промеры глубин над илистыми отмелями.

"Ничево, не бери в голову, воды много", - ответил матрос, даже не взглянув на промерный шест.

Пароход сел на мель, и понадобилось полдня, чтобы снять его, но это ничего не изменило. В другое время пароход пришвартовали, чтобы погрузить на него дрова из многочисленных куч вдоль берега. Большинство пассажиров также сошли на берег. Две девушки ради забавы захотели помочь носить груз. Матросы сидели на берегу, пока девушки складывали дрова в кучу и переносили их на борт, 15 минут были потрачены впустую. После трех часов неторопливой погрузки капитан был готов к отплытию, раздался свисток, два матроса укладывали последний груз.

"Быстрее!" - крикнул капитан с мостика.

"Времени предостаточно", - ответил матрос, прерывая работу, чтобы посовещаться с товарищами на тему необходимости спешки.

Капитан хранил молчание. Со временем разбросанные в беспорядке поленья были собраны в одну кучу. В довершение всего и для поддержания веселья на груз водрузили еще одного матроса и подняли его на борт.

"Это не такой хороший капитан, как тот, что на другом пароходе", - сказал Николай Константинович, мой спутник.

Поскольку Николай Константинович до этого путешествовал в основном пешком или на четырех колесах, его стандарты мореходства могут быть интересны.

"Он страшно ругал матросов, обзывал их ужасными словами", - объяснил он квалификацию хорошего капитана, а русский лексикон необычайно богат словами, обозначающими умелое мореплавание. Советское мореплавание - это веселая забава для моряков, но нешуточная история для государственных судоходных трестов. Пока суда не износятся, все будут наслаждаться этим и оставаться счастливыми.

ГЛАВА XXII

БОЛЬШЕ НИКАКИХ РЕВОЛЮЦИЙ

"Это государственная гостиница", - объяснила босоногая горничная, когда я попросил две простыни на мою маленькую железную кровать. Ответ был привычным. Он может означать либо то, что государство ничего не должно предоставлять, либо то, что какой-то чиновник издал указ по этому поводу. В данном случае это было последнее: правительство решило, что одна простыня - достаточная роскошь для любой кровати. Через несколько часов девушка вернулась с веником, чтобы вымести скопившуюся на полу грязь и мусор. Это была последняя встреча с ней, до того момента, как я уезжал четыре дня спустя.

"Это государственная гостиница", - объяснил директор, когда я высказал предположение, что полы не пострадают от выметания грязи с грязных улиц. Здесь не нужно подметать, это государственная гостиница, все должно быть по правилам". Тот же рефрен прозвучал, когда был представлен законопроект.
Однажды я приехал в 8 часов утра, а уезжал в 10 часов следующего утра. Два часа засчитали как полдня.

"Это государственная гостиница", - объяснил кассир. "Менее шести часов - это полдня, а шесть часов - это полный день, есть такой декрет".
Советская Россия - это страна, где все решают правительственные декреты. Например, декрет гласит, что два часа - это половина двадцати четырех или что шесть часов равны двадцати четырем, и это так. Постановление гласит, что холодная погода начинается с 1 октября, и хотя бассейны покрыты льдом, а снег лежит на земле в сентябре, поезда не отапливаются. Пассажиры могут дрожать, не переставая стучать зубами, но им не холодно, потому что в указе сказано, что холодно только в октябре.

Однажды в декрете было сказано, что Ленинградский порт может быть открыт всю зиму. Финский залив замерзает каждый год уже столько тысяч лет, сколько известно человеку, но в этом году все должно было быть иначе, ибо вышел соответствующий декрет. Корабли с грузами и пассажирами, которые обязаны соблюдать постановления правительства, взяли курс на Ленинград. Возможно, вершители судеб, управляющие временами года, не читали этот декрет, опубликованный в газетах, потому что залив замерз, как обычно, в результате чего от тридцати до сорока судов на несколько недель оказались скованными льдом.

Декрет предписывает повышать или понижать цены. Нет никакого сопоставления относительных размеров прибыли на тот или иной товар, указ просто и категорично предписывает снизить все цены на 10 процентов. Прибыль государства должна быть чрезвычайно высокой, чтобы позволить такое ненаучное снижение. Издержки производства, цены производителей, спрос населения или другие факторы торговли, которые имеют значение в других странах, не учитываются - достаточно декрета.

Декреты предписывают правила поведение для человечества, торговли, наций и природы. Одним из серьезных препятствий на пути их действия является то, что природа, нации и торговля, даже хрупкое человечество, имеют определенные правила поведения и мышления, которые вырабатывались веками и их трудно изменить простым декретом на бумаге. Указ, подкрепленный властью, должен соблюдаться, пока власть находится "у локтя" гражданина, но переделка человеческой природы - процесс более медленный, в чем убедились США и другие страны, а также Советская Россия.

В Благовещенске когда-то был государственный ресторан, как должно быть в каждом городе Советской России.
Частные рестораны платили налоги, затем налоги увеличились, появились новые правила, пока, наконец, владельцы не были арестованы, а самые крупные заведения закрыты. Государственный ресторан со всеми его преимуществами в налогах, аренде декретах и недостатками в управлении - каждый человек занят на максимум управлением и на минимум работой - продолжал терять деньги, потому что даже декреты не могут заставить граждан есть там, где им не нравится. Государственный ресторан теперь закрыт, частные рестораны снова открыты, платят свои высокие налоги, платят высокую арендную плату, платят те же профсоюзные зарплаты и подают лучшую еду по более низким ценам, чем это мог делать государственный ресторан. По мнению теоретиков политической экономии, так быть не должно, но для человека, который ест и оплачивает счет, это так.

В Благовещенске, как и в других городах Сибири, в конкуренции с государственными и кооперативными магазинами процветает частный бизнес. С его недостатками и продажей " с рук" по тем же ценам, это не должно быть правдой в теории. Крупные кооперативы существуют давно, ведь кооперативы процветали в Сибири еще до революции.

У многих из них был такой же опыт, как у компании, которая занимается добычей золота на приисках. Управляющий хотел воспользоваться государственными магазинами и посетил их со своим списком необходимого. Ни один из них не мог предоставить все, что он хотел. В одних были определенные товары, в других - другие, но несколько необходимых вещей не нашлось ни в одном магазине.

"У меня его нет", - последовал небрежный ответ.

"Вы можете его достать?"

"Нет".

"Где я могу его достать?"

"Не знаю, возможно, в другом месте".
Руководителей государственных магазинов не проявляли особого интереса. Для них было всё равно, продают они что-нибудь или нет, а отправляться на улицу за чем-то для покупателя, определенно, требовало слишком много усилий. Тогда управляющий отправился в один из частных магазинов.

"Оставьте свой список, и мы проследим, чтобы он был исполнен и товар отгружен", - сказал заведующий. "Все, чего у нас нет на складе, мы достанем для вас".

Бизнес золотодобывающей компании по-прежнему остается за этим магазином - опыт, который может объяснить, почему государственные магазины не всегда процветают.

"Ваши документы, пожалуйста", - попросил банковский служащий, ловко прикуривая при этом сигарету.

Перед отъездом из Москвы я случайно поинтересовался в Государственном банке Союза Советских Социалистических Республик, более известном как Госбанк, можно ли оформить аккредитив чикагского банка в его филиалах в Сибири. Банк выдает внушительный список почти всех городов России, где его филиалы проводят операции "внутри страны и за рубежом". Немногие приходят непосредственно в Госбанк, чтобы выяснить так ли  это на самом деле. Повезло, что я поинтересовалась. В Сибири только Новосибирск и Владивосток знают, что делать с иностранными аккредитивами, и в каждый из них нужно было отправить специальное письмо с уведомлением о моем приезде. Банк выпустил собственный аккредитив на другие отделения в десятке городов с дополнительными письмами, чтобы уведомить каждое из них о существовании документа. Аккредитив был предъявлен только сейчас.

"Разве этого документа недостаточно?" спросил я. Он покачал головой.

"Также у вас есть письмо из главного банка в Москве с моей подписью", - добавил я. "Я подпишу свое имя еще раз, и вы сможете сравнить их".

Этого должно быть достаточно, но у него должен быть документ, настолько укоренилась привычка к документам в России. Я достал распечатанную визитную карточку. Это не был документ, и, поскольку он был напечатан римским шрифтом, он не мог его прочитать, но это был лист бумаги со словами на нём, и этого клерку было вполне достаточно.

"Касса закрыта", - добавил он.

"А когда она откроется?" поинтересовался я, посмотрев на часы. Он тоже посмотрел.

"Десять минут назад, - ответил он, - но кассир еще не пришел. Он будет здесь с минуты на минуту", - это прозвучало так же знакомо, как "когда-нибудь".

"Хорошо, оформите чек, это займет полчаса, и к тому времени он может быть уже здесь появится", - предложил я. Молодой человек оказался услужливым, хотя и медлительным, закурил еще одну сигарету и принялся за работу.

Прибежал мой секретарь, запыхавшийся от волнения или от беготни. Он был на телеграфе.

"Для вас есть телеграмма, но мне ее не дали", - пыхтел он.

"Вы предъявили свой документ?" спросил я с упреком, помня о бумаге, которую я дал ему четыре недели назад, где на двух языках говорилось, что он работает на меня.

"О, да, но они сказали, что она старая", - объяснил он. Возможно, месяц - слишком долгий срок для любого русского, чтобы оставаться на одной и той же работе, или же этот чиновник мог слышать об ответе Генри Ирвинга девушке, которая предъявила свидетельство о хорошем моральном облике, чтобы пройти отбор на сцену.:

"Но это датировано вчерашним днем!" 

Я сам отправился на телеграф. Мои документы были на английском языке, который клерк не мог ни прочитать, ни понять, и телеграмма была доставлена.
Лучшая комедия с документами была разыграна однажды, когда я зашел в офис Третьего Интернационала в Москве. Чтобы войти в это здание и увидеть кого-либо в этой святая святых коммунизма, необходимо предъявить на стойке регистрации документ, после чего клерк заносит ваши личные данные в корешок, отрывает красный талон, который вы предъявляете лифтеру, который в свою очередь  отрывает талон, который  оставляет себе. При выходе из здания процесс обратный, и документ возвращается. Возможно, это отпугивает страховых агентов и людей с карманами, набитыми бомбами. Мой документ не прошел проверку и был отклонен. Мой секретарь предъявил написанное мной письмо, подтверждающее, что он работает на меня. Это было приемлемо для нас обоих. Хотя мне сказали, что у меня нет никаких полномочий, но личное письмо от меня было достаточным подтверждением для меня и еще одного человека.

"Но это же запечатано", - запротестовала однажды утром молодая сотрудница почтового отделения в Благовещенске, когда я предъявил письмо для отправки.

"Конечно, это же письмо".

"Письма, отправляемые за границу, должны быть проверены", - объяснила она. "Ни одно из них не может быть зарегистрировано, пока мы не увидим, что в них находится".

"Предположим, я брошу его в почтовый ящик на улице".

"Его отправят в Москву и там вскроют".

Женщина достала книгу, в которой были записаны все официальные распоряжения, - их было так много, что потребовалось минут пятнадцать, чтобы найти нужное. Там было написано, что все письма за границу должны быть отправлены в Москву, если они были посланы запечатанными. Иногда проще узнать о работе бдительной московской цензуры, находясь за 5000 миль от Москвы. Хотя практически все письма из США вскрываются, проверяются и запечатываются перед доставкой, а из газет часто вырезаются статьи и заметки, московские власти настаивают на отсутствии цензуры. Если цензором работа выполнена слишком неуклюже, на конверте ставится штамп "Получено в поврежденном виде".

Молодая женщина достала старый перочинный ножик, и я отклеил край конверта. Она отнесла мои бумаги в другой кабинет и через минуту вернулась с ними, но уже пребывавшими  в совершеннейшем беспорядке.

"Все нормально", - объявила она. "Можете отправлять".

Благовещенск - это место, где Унгерн фон Штернберг, прибалтийский барон, в бытность свою младшим офицером, был черной овцой в семье, но протеже царицы. В те дни, помимо того, что он был горьким пьяницей, он не подавал никаких признаков безумного садизма, которым была отмечена его финальная сумасшедшая карьера. Старушки до сих пор вспоминают, что когда неопрятный молодой офицер заходил к ним на послеобеденный чай, он всегда настаивал на стакане воды, и хорошо обученная горничная приносила ему полный стакан огненной, бесцветной водки.

"Сегодня очень хочется пить, никогда не пью чай", - замечал он, глотая рюмку и часто наливая вторую.

Он сторонился женщин, но любил лошадей. Свои денежные переводы и даже одежду он отдавал всем, кто просил об этом, сам живя в нищете. Зимними утрами, а зимы в Сибири холодные, он совершенно голый выезжал из офицерских казарм верхом на лошади и бросался в Амур, пока оба не погружались под воду. Самой известной его выходкой был случай, когда опьяневший сослуживец затеял драку и был арестован в Сахалине.

Собрав роту добровольцев, Унгерн фон Штернберг переправился через реку, совершил налет на китайский гарнизон, освободил своего товарища и привел его обратно. Китайцы протестовали против враждебного вторжения, но царица спасла вспыльчивого офицера от дисциплинарного взыскания.
После революции он отличился тем, что однажды во время смотра своего полка приказал Мишке-атаманше, печально известной любовнице своего командира Семенова, убраться с плац-парада в тот момент когда атаман инспектировал полк. Когда Семенов бежал, Унгерн фон Штернберг отправился в самостоятельное плавание, возглавив быстро растущую банду отчаянных головорезов. Он повел их на запад через Монголию, убивая и грабя по пути, и нанес удар через границу по Бергии, почти в 1000 миль от Благовещенска, разрушив город. Он захватил в плен богатую маньчжурскую принцессу из Пекина и женился на ней, научив ее по-русски одной фразе: "Я люблю барина", что она и повторяла как попугай в ответ на любое замечание на чужом языке.

В Урге он захватил одного из полудюжины подлинных Живых Будд и, подобно другим безжалостным бандитам, пронесшимся через всю историю России, учинял варварский суд, без разбора убивая евреев, русских и китайцев. Он двинулся к озеру Байкал через долину реки Сленга, стремясь отрезать Восточную Сибирь от России. Крестьяне, сражаясь за свои жизни, удерживали фланги, пока оборванные, но решительные солдаты Дальневосточной республики, прибывшие из Верхне-Удинска, не разбили эту свору разбойников. Барон спасся, бежал с небольшим отрядом через Монголию, возможно, надеясь добраться до Латвии и родовых поместий, но был схвачен, доставлен в Иркутск, предан суду и расстрелян.

В Благовещенске по-прежнему тревожно. В тюрьме на окраине города, по данным властей, содержится 3 000 человек. За несколько недель до моего приезда на улицах появились листовки, призывающие к возведению великого князя Николая Николаевича на царский престол. Арестов было много, несколько человек было расстреляно. Притязания Николая Николаевича могут быть серьезно восприняты в Париже, но не в Сибири. Эти циркуляры новоявленного самодержца, написанные в новой большевистской орфографии, наводили скорее на мысль о чекистской ловушке. Один священник был замечен за чтением одного из циркуляров, и все священники были арестованы. Службы возобновились как раз в то воскресенье, когда я уезжал.

Одним погожим днем я проходил мимо большого двухэтажного дома в Благовещенске с фасадом, выходящим на реку Амур, где на скамейках сидела дюжина стариков и женщин. Большая вывеска над дверью гласила, что это "Дом для престарелых инвалидов-рабочих", содержащийся местным комитетом. Все они достигли той осени жизни, когда отдых желанен, если «волка удается удержать подальше от своих дверей» (идиома: если удастся при этом не впасть в нищету ).

Благовещенск заботится как о молодежи, так и о стариках. Насколько мне известно, это единственный город во всей России и Сибири, на улицах которого нет нищих и бездомных детей - класса, для которого так много делается на словах в программах и декларациях и так мало делается на самом деле. Повсюду звучит космополитический вопль нищих-попрошаек: "Дай копеечку, хлеба нет, голодный, без отца, без матери", это уже похоже на национальный гимн. Благовещенск заботится о тех, кто заслуживает этого, и избавляется от других.

"Я работаю пятьдесят лет, с 12 лет", - объясняет опрятно одетый старик, попыхивая трубкой.

"Я могу расколоть дрова быстрее, чем вон тот китаец", - продолжал он, указывая трубкой. Судя по аромату табака, который он курил на открытом воздухе, он все еще был крепким мужчиной.

Внизу на берегу реки два китайца перекатывали бревна на берег с одного из больших плотов, которые были спущены по Амуру. На его дальнем краю виднелись связки  рыбы от "безрыбных любительских уловов" Айзека Уолтона (автор книги «Искусный рыболов, или Досуг Созерцателя» (The Compleat Angler, or Contemplative Man’s Recreaction) — беседа о Рыбе и Рыбалке). Два других китайца поперечной двуручной пилой разрезали бревна на трехфутовые поленья так уверенно, как будто их приводил в движение паровой двигатель. Другой китаец колол каждое большое полено диаметром в полтора фута - 1-2-3-4-5-6 взмахами топора, ни больше, ни меньше. Один удар - и оно расколото пополам. Еще три взмаха - и каждая половина превращалась в четверть.
"У меня был дом и сын, но его убили во время революции", - сказала согбенная беловолосая женщина, остановившись на вязании. "Нам здесь удобно, но я бы предпочла быть со своим сыном. Мы не хотим больше революций".

Революция дала что-то многим, без нее не было бы, например, "Дома престарелых инвалидов", но у других она отняла больше. Даже те, кто что-то приобрел, высокое служебное положение, материальные блага и удобства, не хотят больше революций. Это единственное, чего боится русский, живущий в России, где он должен с этим столкнуться. Многие требуют принятия более справедливых законов, смены чиновников, снижения налогов и сокращения количества политических проповедей, но они не хотят смены правительства или чиновников, если для этого придется воевать, разрушать и проливать кровь. Они заплатили достаточно жизнями и деньгами за войны и революции, и воспоминания об этом еще свежи.

"Incredible Siberia"_вy Junius B.Wood_L.MacVeagh_The Dial Press_NewYork_1928_363с.pdf

ГЛАВА XXIV
КРЕСТЬЯНЕ И КНЯЗЬЯ
Самая большая и единственная в Бочкарево гостиница - семь номеров, каждый размером 6 на 12 футов - гудела, как радиостанция с шестью передатчиками, вещающими на одной длине волны. Хозяин отпер дверь и с поклоном ввел меня в прохладную каморку, единственную пустую. Вместо обычного замка в двери каждая комната имела снаружи засов и навесной замок.
Главной обязанностью горничной, официантки и камердинера было напоминать уходящим гостям, чтобы те по рассеянности не уносили в кармане двухфунтовый замок.
До того как экономный армянин-владелец приехал на морозный север со своими дедом, отцом, дядей, братом и любимым сынишкой, Grand Hotel de la Gare был однокомнатным бревенчатым домом. С одной стороны были сделаны четыре ступеньки и крыльцо, достаточно большое, чтобы вся сибирская грязь счищалась и оставалась перед входом в дверь.
Второй старый сруб перенесли на другой конец, сделав из него ресторан и бар. По обе стороны старого дома был построен проход, соединяющий главную и единственную входную дверь, с кафе. Под кухню был пристроен сарай, где работал повар-китаец, а китайская кухня - это "все одна и та же еда", будь меню на английском, французском, русском или армянском языках, patchwork-отель процветал (лоскутная гостиница).
Первоначальный дом был разделен на семь комнат с коридором по центру, жестяной таз и ведро, в котором иногда появлялась вода, поставили на ящик у входа, и гостиница была готова для немногих временных и многочисленных постоянных постояльцев, ни одного из которых не было на моей железной койке с разбитыми спинками. Этим вечером из-за тонкой перегородки  справа доносились голоса - кошки, младенца, трех детей и двух женщин - беспокойных сардин в одной из маленьких комнатушек-консерв. Из динамика глубокий бас провозгласил: "Товарисч, мы должны бороться, капиталистические нации-война, государство рабочих" - знакомый рефрен.
В другом конце коридора заскрипела дверь, и голоса стали громче.
"У меня есть 10 000 червонцев, и я собираюсь потратить их все на тебя сегодня вечером", - прозвучало в восторженных тонах. Червонец эквивалентен 5 долларам, и таким образом была обещана шикарная ночь в маленьком городке. Я выглянул в коридор. На такого сибирского кутилу стоило посмотреть. Трое бородатых, нетвердо держащихся на ногах путешественников, прибывших на предыдущем поезде, обняв друг друга за плечи, исчезали в направлении ресторана. В три часа ночи, когда другой поезд гудками разбудил деревню и гостиницу, они все еще были в ресторане, тихо и негромко напевая, а позже, в восьмом часу, главный гуляка, который грозил потратить тысячи и тысячи, задумчиво потягивал горячий чай, пока прохладный осенний ветер из открытого окна охлаждал его разгоряченный водкой лоб.
"Дрожки на вокзал", - призывал владелец транспортного средства. Он стоял перед гостиницей. Было 8 часов, поезд должен был прибыть в 9, однако информативный кучер сообщил мне, что прибытие задерживается на пять часов. Прибытие поезда было главным событием недели. Все в деревне знали, когда он придет. Станция находилась в ста ярдах от гостиницы, и единственные в деревне дрожки казались ненужной роскошью. Его польза была вскоре продемонстрирована, когда я отправился в парикмахерскую. По этим улицам мог передвигаться только моряк на дрожках, в лодке или сапогах.
Станция, а также почта и телеграф находились под навесом, предназначенном для обедов на свежем воздухе. Там находились мужчина в шинели и почтальонша.
"Да, мы отправляем сообщения на английском языке", - сказал мужчина.
Озябшими пальцами он аккуратно вывел на бланке. Он задумчиво смотрел на листок, римские буквы были четкими, как китайские иероглифы.
"Но оно должно быть написано на международном языке".
"Эсперанто?"
"Нет, на английском, но у меня нет этих букв на клавиатуре, только P и H".
Поскольку по-русски P - это R, а H - это N,  на клавиатуру было мало надежды. Телеграмма была переписана на русском языке.
"Он не настоящий телеграфист", - защищала мужчину почтальонша. Сотрудник почты согрел онемевшие пальцы у печки и отсчитал сдачу. Однако телеграмма дошла до Москвы, что было намного лучше, чем то, чего пытались добиться более лингвистически продвинутые почтовые отделения.
Волнение в деревне нарастало с ежечасными сообщениями о том, что поезд неумолимо приближается. В гостинице было больше неразберихи, чем в штабе армии, готовящей дивизию к передислокации. Два японца, один норвежец и семь русских, последние были все из одной комнаты, уезжали. Администратор собрала навесные замки и заперла их в своей комнате. В дополнение к 10-центовым чаевым я подарил ей соломенную шляпу.
Это была хорошая шляпа, когда я купил ее в Бухаресте за два года до этого, но в Сибири она мне больше не понадобилась. Ей шляпа тоже не особо была нужна, но это была новинка.
Бочкарево находится в 68 милях от Благовещенска, и, делая всего две остановки, поезд преодолевает это расстояние за шесть часов. Затем он отдыхает еще шесть часов и отправляется обратно. Его расписание составлено таким образом, что короткая 68-мильная поездка вынуждает путешественников выезжать из Благовещенска на целый день раньше, чтобы успеть на экспресс Владивосток-Москва, который ходит раз в неделю.
Экспресс должен пройти 5 831 милю за 242 часа 40 минут, из которых 24 часа 56 минут - это плановые остановки на 139 станциях, продолжительностью от 1 до 35 минут каждая. Еще столько же внеплановых остановок, так что поезд обычно опаздывает, что вполне ожидаемо для такого пробега - самого длинного не только в России, но и в мире. Мой поезд опоздал на три часа и сорок минут, пройдя 891 милю от Владивостока до Бочкарево, на что было отведено всего 42 часа.
В Вятке, неделю спустя, он шел по расписанию, а этой ночью снова вышел из графика, потому что товарный вагон впереди проделал свой любимый трюк - "сошел с рельсов".
"Мой локомотив сошел с рельсов", - возмущался, сопровождая эту фразу яркими потоками ругательств, начальник станции адресуясь к восхищенному кругу носильщиков, это было в тот момент когда я покупал билет.
Начальник одолжил один из двух своих локомотивов городской бригаде для каких-то работ на дороге. Как и большинство станций в Сибири, она находилась в пяти милях от города. Возможно, городские достопримечательности были слишком тяжелы для деревенской "клячи". В любом случае, паровоз "сошел с рельсов" и не мог вернуться обратно. Будут приняты меры. Такова железная дорога в Сибири.
Но дороги работают, и это немалое достижение, учитывая возраст подвижного состава и урон, нанесенный революцией. Восстановлено 60 миль разрушенных мостов, и любой железнодорожник знает, что это значит. Но то, что выпускают советские цеха, едва поспевает за износом, особенно пассажирского оборудования, не говоря уже о том, чтобы удовлетворить возросший спрос, поскольку кажется, что все в стране куда-то едут или борются за место в переполненных поездах. Оборудование для грузовых перевозок поставляется, но бизнес в этой потенциально очень прибыльной сфере железнодорожных перевозок, к сожалению, невелик и в значительной степени является "бумажным доходом" - перевозкой грузов для других государственных ведомств.
Подвижной состав, который когда-то отправили на свалку как изношенный или поврежденный, был отремонтирован. У железных дорог больше нет даже такого подержанного резерва. Необходимо приобретать новое оборудование для замены локомотивов и вагонов, которые уже невозможно отремонтировать. Российские цеха могут производить и грузовые вагоны, и "жесткие" пассажирские, похожие на будки, для пассажиров третьего и четвертого классов, но их возможности по производству локомотивов или пассажирских вагонов с мягкой обивкой крайне ограничены. Они должны поставляться из-за рубежа.
Аналогичная ситуация складывается и в других отраслях промышленности; старый национализированный капитал уже израсходован, и требуется новый капитал извне.
Советская Россия закупила в Швеции 120 локомотивов. Некоторые из них стоят под Ленинградом, считаясь резервными.
Другое объяснение заключается в том, что паровозы слишком тяжелы для нынешнего состояния дорожного полотна - упущение, которое, возможно, было кому-то выгодно. После революции сохранилось 320 национализированных вагонов "Интернационал-Вагон-Литс" - число вполне достаточное для обеспечения пассажирских перевозок в стране.
Вагоны несколько обветшали, звонки не работают, мыло и полотенца давно исчезли, окна потрескались, а простыни и наволочки стоят по 1 доллару за ночь, но цены не проявляют тенденций к снижению.
Чиновники и члены коммунистической партии подразделяются на категории, имеют ли они право на проезд в вагонах-лит, "мягких" вагонах или "жестких", но русский, который платит за проезд из своего кармана, едет в "жестком", возможно, неудобном, но чистом и таком же быстром.
В отличие от простонародья, некоторые чиновники пользуются личными вагонами.
Другие презирают роскошь и ездят вместе с простыми гражданами.
Когда Троцкий проводил свой последний "отпуск" в Крыму, тщательно охраняемый тайной полицией, его личный вагон из одного из бывших царских поездов шесть недель стоял на запасном пути, ожидая, когда хозяин вернется в Москву.
Иметь только один личный вагон, может быть, и тяжело для Троцкого, который ранее монополизировал целый золотой поезд покойного царя, но за те недели, что вагон простаивал, он мог бы послужить желанным транспортом для нескольких сотен менее влиятельных граждан, которые довольствуются лишь местом в поезде.
Товарный вагон, который привез автомобиль Каменева, его невестку и компаньонку по "отпуску", также мог быть занят перевозкой зерна. Чиновники в пролетарском государстве, как и во многих других, должны жить в роскоши.
Корова, прогуливавшаяся по неогороженному пути, стала единственным несчастным случаем за всю мою долгую поездку - роковым для коровы и для динамо-машины под вагоном Литса.
Провода были протянуты от другого вагона, и в ту ночь был свет, пока не порвался еще один ремень. Еще одна поломка, и свет появился откуда-то еще.
Несколько горевших букс, треснувшее колесо, которое нужно было заменить, воздушные тормоза, которые иногда блокировались, просевший грузовой вагон, который превращал каждую ночь в азартную игру; но поезд, как и другие, продвигался медленно и без происшествий.
Русский рабочий может быть медлительным и ему еще многому предстоит научиться, но он терпелив и настойчив, и колеса транспорта, сломанные и изношенные, не единственное, что он поддерживает в движении. При надлежащем обучении, при должной организации, если он это получит, русский рабочий не уступит любому иностранному.
"Incredible Siberia"_вy Junius B.Wood_L.MacVeagh_The Dial Press_NewYork_1928_363с.pdf

Вуд Джуниус Бойд_Невероятная Сибирь_"Incredible Siberia"_вy Junius B.Wood_L.MacVeagh_The Dial Press_NewYork_1928_690с.pdf

Отредактировано alippa (27-06-2023 17:17:59)