№ 312
СПЕЦСООБЩЕНИЕ В.А. БАЛИЦКОГО И.В. СТАЛИНУ О ДОКУМЕНТАХ, ИЗЪЯТЫХ У Х.Г. РАКОВСКОГО
11 октября 1932 г.

СРОЧНО. СОВ. СЕКРЕТНО

Посылаю следующие документы, изъятые при обыске у РАКОВСКОГО: «Назад к партийной программе, Советской конституции, к ленинизму». «Новый этап социальной дифференциации и классовой борьбы в СССР». «Два слова о внутрифракционных спорах».
ПРИЛОЖЕНИЕ: Упомянутое.
ЗАМ. ПРЕД. ОГПУ Балицкий
ДОКУМЕНТЫ 327
НАЗАД К ПАРТИЙНОЙ ПРОГРАММЕ,
К СОВЕТСКОЙ КОНСТИТУЦИИ,
ЛЕНИНИЗМУ (Наши задачи)

Письмо к т. В... .
Дорогой В., что слышно у вас? В нашем крае, кроме жуткой апатии вымирания хозяйственного, физического, духовного, я, к сожалению, ничего не могу сообщить.
Прежде всего, о голоде. Это не обычная метафора, а ощущаемый на каждом шагу факт. Мы живем возле столовой, и, идя на работу, я прохожу мимо других столовых. И вот факты, ежедневным свидетелем которых бывал в течение всей зимы до последнего дня нашего отъезда на лечение.
У нас прибыло из Казахстана несколько тысяч беженцев-казаков (по официальным данным около 3500). В течение зимы они буквально умирали с голода, кормились отбросами и помоями, выбрасываемыми из столовой. Собственными глазами я видел, как казачки регулярно с ведрами ожидали получить помои из кухни, в которых они потом выбирали куски хлеба, овощей и сала. Под окнами, где мы живем, многократно, вплоть до последних дней, я видел, как казацкие мальчики подбирали кости. Ломали их и сосали из них мозг. Раз я видел, как три группы казаков, расположившихся около церковного забора, находящегося против столовой Акорта № 1 ломали и грызли кучку костей. Очевидно, они являлись сюда в определенные часы, потому что все были вооружены ломами. Перед нашим домом казацкие мальчики ломали кости о скребки для чистки ботинок у порога дома... Я знаю случаи, когда казаки бросали своих детей. Раз в гороно по окончании занятий нашли двух мальчиков 3 и 5 лет, покинутых их родителями в расчете на то, что их возьмут в дома для беспризорных детей. Мне известен еще ряд таких случаев. Родители, считая себя обреченными на голодную смерть, думают спасти таким образом, хотя бы своих детей. Случаи голодной смерти у нас бывали нередки, но чаще всего они были в Рубцовске, а в особенности в Семипалатинске и вообще в Казахстане. Толпы голодающих казаков бродили по всем ж.д. станциям Алтайской дороги, а также по главной Сибирской магистрали, в особенности от Новосибирска до Урала. Эти несчастные, истощенные голодом, не сменявшие месяцами белья, живущие на вокзалах или в рабочих окраинах городов в необыкновенной скученности, по 8-10 чел. в комнате, явились фактором распространения эпидемии, и в частности, сыпняка, который сделал среди них ужасающие опустошения, а также и среди местного населения.
Развитие нищенства приняло огромные размеры. Проезжая через краевую столицу, я видел детей казаков с кульками и сумочками через плечо, останавливающих прохожих. Был свидетелем такой сцены. Возле столовой ИТР группа людей окружила малютку 3—4 лет, исхудалого и заснувшего. Перед ним кружка с несколькими медными монетами внутри и через плечо сумочка для хлеба. Публика громко спрашивает себя: только ли он заснул или умирает с голода. Вспомнив старую профессию, я стал щупать пульс ребенка, он был в лихорадке, вероятно больной.
Положение рабочих, занятых на производстве, тяжелое. Получают хлебные пайки от 500 до 700 гр. Давно уже не было выдачи сахара. У нас мясо можно приобрести на базаре за 6, 7 и 8 р. кг. Молоко стоит 4 р. 50 к. четверть.

Мука от 80—100 р. Покупают пучки и «луговой лук», который называют «советским мясом».
В столовой на новой стройке хлопчатобумажного комбината дают хлеб в вышеотмеченных нормах. Вместо чая получают голый кипяток и запивают его солью. К обеду дают похлебку, а иногда несколько рыбок. Вечером дают кипяток, исключение делают для рабочих, поступивших по договорам из колхозов, которым дают похлебку и вечером.
В полголода живут все, но есть и такие, которые прямо голодают. Это относится к некоторым категориям служащих. Они пекут лепешки из кофейных суррогатов (в течение нескольких дней исчезло все кофе из кооп. лавок). В сельхозартелях, возле города, колхозники получали (и это во время посевной кампании) 600 гр. черного ржаного хлеба (какой мы едим все) и раз в день похлебку.
Проездом из Новосибирска на курорт я видел, что на станциях продают какую-то траву, называемую черемша (издает острый запах чеснока и растет в дикой местности в тайге). Кто-то со стороны заметил «великолепное средство против цинготных заболеваний рабочих Кузбасса». Что снабжение в Кузбассе значительно ухудшилось в сравнении с прошлым годом, я об этом слышал еще у себя. Впрочем, это явление всеобщее. На курорте, с первого дня нашего приезда, мы слушали уже о «неполадках» с питанием. В прошлом году больные говорили о предшествующем 1930 г. как о «золотом веке», когда на столах было всегда много белого хлеба, масла, ветчины, сахару, сыру и каждый мог брать сколько захочет. В прошлом году этого уже не было, а в этом году вспоминали о прошлом как о «золотом веке». Достаточно сказать, что совсем не было сахара, хлеб черный, ржаной. Основой же питания низшего обслуживающего персонала — каша. Несколько лучше стол больных, но не про каждый день, чтобы не быть свидетелем шумных протестов.
По сведениям, положение с питанием в остальных частях Союза не лучше. Тов. из Курска пишет, что они (служащие) получают паек в 100 гр. Он же сообщает что со слов украинцев, там положение еще хуже. В Одессе продавали хлеб на базаре по 14 р. кг. (В Новосибирске — черный 6 р., а белый 14 р. кг.). С Украины едут... в Ленинград, чтобы покупать печеный хлеб. О тягчайшем положении Украины лучше, чем эти сведения, говорит факт провала посевной кампании. Характерно, что это происходит после года, который, по сведениям газет, считался на Украине урожайным. Что там положение преотвратительное, можно судить и по другому факту: давно уже, очень давно, как Станислав КОСИОР не выступает больше с хвастливым заявлением о «разрешении» зерновой проблемы.
В связи с положением на Украине заслуживает внимание следующий факт. Повсюду, где в прошлом году урожай был лучше, посевная кампания в этом году провалилась с треском. Это относится, например, и к восточным районам Запсибири (Ачинск и пр.). Прошлогодние хлебозаготовки происходили за счет продовольственных семенных и кормовых фондов.
В одном из моих писем («Контрольные цифры 1932 г.») я писал примерно следующее: «неминуемая дальнейшая убыль мертвого и живого инвентаря колхозов, выполнение хлебозаготовок за счет продовольственных, кормовых и семенных фондов, продолжение хищнической агрономической политики Наркомата в значительной степени уже предрешают неудовлетворительность и будущего урожая. Клинические условия могут отразиться лишь на величине неурожая».
Ход посевной кампании всецело подтвердил этот прогноз. Общая посевная площадь в этом году меньше, чем в прошлом. Но суть не в этом (хотя, учитывая ежегодный рост населения в 2—3 млн душ, стационарная посевная площадь уже означает некоторый дефицит). Суть дела в том, что едва ли 50% посевов были сделаны в срок. Качество обработки (за исключением, м.б., в совхозах) еще хуже, чем в прошлом году.
На ходе выполнения плана промышленности в 1932 г. не приходится долго останавливаться: «бригадничество растет, а производительность труда падает». Эти слова лучше всего характеризуют состояние промышленности. Газетная шумиха о «достижениях» никого больше не в состоянии обмануть. Впрочем, сигнализация бесчисленных прорывов подтверждает факт прогрессирующего развала. Там же, где статистика показывает рост (напр. в легкой промышленности), цифрам не верят. Слова Дизраэли, что для сокрытия истины есть два способа: прямая ложь и... статистика, — применимы к нашей действительности. Неблагоприятных статистических сведений, напр. о том, что текучесть иногда доходит на предприятиях до 600 — не печатают. Секрет же роста продукции в систематической порче товаров. Она приняла у нас такие же размеры, как когда-то при выходе металлических денег у обанкротившихся правительств происходила порча денег (при бумажных деньгах, позволивших выпускать сколько задумается новых червонцев, порча денег называется инфляцией). Характерно, как в массах иронизируют насчет нашей статистики. Говорят: «Самую большую калорийность у нас имеют цифры». Но основное, что следует отметить, это что попытка поднять настроение среди рабочих вооб- разительными обещаниями, содержащимися во второй пятилетке, не имеет шансов на успех. В качестве автора второй барнаульской пятилетки, над которой я работал усиленно около десяти месяцев (шла речь о капитальном вложении 1700 млн рублей), мне пришлось присутствовать на заседании промышленной секции горсовета, на котором одна депутатка (женщина, работница, выдвиженка) поставила в тупик председателя, задав вопрос, как будет обстоять дело со снабжением рабочих. При этом она объяснила, что рабочие на заводе, где она работает, выражают опасение, что во второй пятилетке им придется перенести еще большие лишения.
В действительности рабочий класс думает с ужасом о второй пятилетке. Для него она означает новые непосильные жертвы. Уверениям об улучшении бытовых условий во второй пятилетке не верят. Их называют поповской проповедью о небесном царстве. Если сталинское руководство было бы в состоянии улучшить материальное положение рабочего класса, оно сделало бы это давно, не ожидая вторую пятилетку.
В стране, где придушена политическая жизнь, где трудящиеся массы бесправны, при этом в стране крестьянской, с населением, разбросанным на необъятной территории, загнивание может продолжаться долго, десятилетиями и даже столетиями. Сотни, тысячи и миллионы трудящихся будут вымирать от голода и эпидемий, будут погружаться в невежество и варварство, и вместе с этим в столицах будет процветать и развиваться утонченная цивилизация. Ограждая столичных рабочих от провинциальных не только лучшим снабжением, обеспечивая материально при помощи высоких окладов и закрытых распределителей бюрократическую верхушку и небольшой процент высококвалифицированных рабочих, наше руководство может устраивать в Москве военные и спортивные зрелища, взрывать в воздух с таким шумом и трескотней памятники мракобесия, организовывать путешествия «знатных» иностранцев, окруженных почестями и вниманием, которые будут ему потом выдавать «удостоверение» о «жизнерадостном настроении» русских рабочих и крестьян. И в то же время на Украине, на Урале, в Средней Азии, Запсибири красные милиционеры будут подбирать на улицах трупы умерших от голода, съеденных наполовину собаками.

Застроить и одеть одну незначительную часть страны, построить в одном месте предприятия, дороги, мосты, каналы, погружая широкие трудящиеся массы все больше и больше в нищету, отстроить пару дюжин или дюжину городов, ограбляя коммунальные фонды всех остальных, утопающих в болезнях, мусоре и грязи, — это искусство такое же древнее, как и классовое общество, и которым в особенности обладали восточные деспотии, римские и византийские цезари, французский король Солнце и Наполеон II (при котором Париж был отстроен заново) и русский царизм.
Владея этим несложным искусством, сталинский режим мог бы удержаться еще десятилетия. Но это так только теоретически. Практически же это невозможно.
Динамичность эпохи обостренной классовой борьбы, эпохи революций и войн такова, что она как перья подымет солидные старые империи. Тем более это относится к нам, новообразовавшемуся государству, испытывающему на себе действие процесса разложения капиталистического производства (мировой кризис капитализма) и раздираемому одновременно с присущей ему или искусственно прививаемыми ему противоречиями между общественным и частным производством (город и деревня), между социалистическими предпосылками своего государственного устройства и феодально-капиталистическо-колониальными методами существующего теперь правительства.
Лучшей иллюстрацией этой динамичности служит история первой пятилетки. Не проходит месяца, чтобы наша ком. обер-бюрократия не возвещала бы рабочему классу и крестьянству какое-нибудь новое открытие или изобретение по части спасения страны. Сама «эпоха» была названа эпохой «великого перелома». Непрерывка, ударничество, бригадничество, сплошная коллективизация, борьба с уравниловкой, новый календарь, денежная реформа, монопольная реформа, административная реформа (планирование), обобществление скота заменены теперь «коммунистическим лозунгом»: «каждому колхознику своя корова, свой мелкий рогатый скот, своя птица». Вот уже больше года, как дельфийский оратор, назвавший шесть исторических условий, погрузился в гробовом молчании. Его поклонники уверяли, что он думает над тем, что нового сказать. Магические лозунги и амулеты уже исчерпались.
О бытии «великих» реформ в эпохе «великого перелома» первой пятилетки лучшее доказательство, что все они, одна за другой, провалились с треском. Самому руководству приходится или отменить и, как это всегда бывает с неспособным и трусливым руководством, взваливать вину за провал на исполнителей.
Мы хотели бы, чтоб вопрос о судьбах социалистической республики решала партия, авангард революционного класса, решала ее лучшая и сознательная часть со знанием дела и с сознанием ответственности, которую влечет за собой каждый необдуманный шаг. Но исторически этот путь кажется все более и более закрытым. Компартия, предполагаемый авангард рабочего класса, и широкие трудящиеся массы присутствуют в качестве немого и тупого свидетеля поединка между трудящимися массами и правителями.
Известно, с каким возмущением крестьянство встретило сплошную коллективизацию. Партия допустила, чтобы руководство могло и открыто надувало страну, превращая возмущение «в бурный энтузиазм».
Когда весной 1932 г. республика очутилась перед своеобразной всеобщей забастовкой крестьянства — «тактическое саморазрушение крестьян» — партия допустила взваливание вины на «опьяневших от успехов» исполнителей. И вот уже три года, хотя плоды «сплошного» безумия уже налицо, партия допускает продолжение того же обмана. Этим самым она устранилась сама от своего поста руководителя трудящихся масс, предоставив решение вопросов стихии.
В одном письме я характеризовал прошлогоднее настроение колхозного крестьянства как «пассивное неповиновение». Возможно, что эта пассивность не являлась повсеместной. Вероятно, были места, где оно оказывало мероприятиям администрации активное сопротивление (и о какой стране мы так плохо не осведомлены, как о своей собственной). Но после того голода, который прошел и еще продолжается, более чем вероятно, что будущие хлебозаготовки вызовут переход от пассивного сопротивления к активному.
Однако самое симптоматическое явление — это настроение рабочих масс.
Несомненно, что в самом начале рабочие поддались заманчивой проповеди о пятилетке. Мы все это понимали, поддерживали создавшееся настроение в пользу пятилетки, но предостерегали против центристской пятилетки. Доказательством являлось наше заявление от октября 28 года, в котором хотя мы, в интересах максимального примиренчества, и избегали заостренных формулировок, но достаточно ясно и четко подчеркивали, что коллективизация и индустриализация, проводимая бюрократией, принесут не освобождение, а порабощение трудящимся массам.
В короткий срок Сталин растратил весь политический капитал, который принесло ему объявление пятилетки. Настроение рабочих коренным образом изменилось. И 1932 г. принес нам события, которые можно назвать переломными в настроениях рабочего класса.
Имею в виду событие в Иваново-Вознесенске, возникшее на почве голода.
Те, которые читали с вниманием статью Ярославского в «Правде» (к общим итогам 3-х чрезвычайных районных партконференций в Иваново-Вознесенске), не могли не быть поражены «чрезвычайности» поголовного снятия всех «комитетчиков» и обвинения их в неспособности к классовой чуткости к нуждам рабочих, их снабжению и т.д.... «Чрезвычайности» снятия соответствовала и чрезвычайность в отправлении из Москвы Кагановича во главе особого поезда с хлебом, мукой, сахаром, мануфактурой и прочим. О причинах всей этой чрезвычайности «Правда» умалчивает и без какого-нибудь особого обстоятельства, которое заставило бы развязаться языки, и впредь будет умалчивать.
Это и понятно. Описание событий, имевших место в Иваново-Вознесенске, сорвало бы маску с той официальной лжи, которая заполняет ежедневно столбцы Ц.О. партии.
Партия с тремя миллионами членов, кандидатов, профсоюзы с 18 млн членов, советы, «представляющие» сотни миллионов пролетариев и крестьян, — все это оказалось пустым звуком, полнейшей иллюзией. Выведенные из терпения голодом, Иваново-Вознесенские ткачи обратились не к партии, но к профсоюзам, ни к советам, ни к партийной печати, ни к «вождям», а к тем методам действия, которые освятили ровно сто лет тому назад их Лионские товарищи.
Скрывая эти события, П[олит]б[юро] по-своему поступило критически. Пример заразителен, и примеру Иваново-Вознесенцев последовали бы рабочие от Одессы до Владивостока. Но разве такого рода события можно скрыть? С другой стороны, разве одинаковые события не порождают одинаковые последствия?
На фоне хозяйственно-политического развала, охватившего страну, многочисленные декреты, которые в последнее время стали печь как блины, обречены, вопреки воле руководства, остаться либеральными жестами. Они лишь аттестуют беспомощность руководства, его бессилие и его намерение вести и дальше республику с «потушенными фонарями», при помощи обмана и паллиативов. Эти декреты лишь новый случай, чтобы убедить рабочий класс и крестьянство, к каким изощрениям, к какой казуистике вынуждено прибегать руководство, чтобы скрыть истину. Объяснение снижения хлебозаготовок и скотозаготовок «успехами» коллективизации, представляемое как «добровольный» акт великодушия со стороны руководства, напоминает казуистику почтенной лисы с зеленым виноградом. Что касается колхозной торговли, ее смысл тоже ясен. «Организуя», т.е. чисто принуждая, колхозников продавать свои остатки продовольствия на базаре, руководство преследует очевидную для каждого цель перенести часть тарифицированного населения, и в том числе рабочих, на самоснабжение. Поощряя спекулянтские цены, минуя всякую попытку регламентации цен (фридтрегерству нашего коммунистического] ЦК мог бы позавидовать Кобден), руководство также поступает с определенным расчетом. Выручаемые крестьянами деньги через советский кабак (говорят, что уже водка продается по 14 рублей литр) или через финэстафету и финорганы все равно должны попасть в казенный сундук. «Колхозный базар» — новая форма наступления на зарплату рабочего класса.
Самым большим издевательством является, однако, декрет о т.н. революционной законности. Величайшим открытием является, что она существует уже ... 10 лет, и в том числе, конечно, последние годы, когда сотни тысяч и миллионы крестьян, в том числе значительное количество середняков и бедняков, отправлялись в дома заключения, в концентрационные лагеря, в мерзлые земли Севера и когда десятки тысяч рабочих и тысячи коммунистов испытывают в концлагерях, изоляторах, на Соловках и в различных местах ссылки сладости бюрократического произвола.
Между тем все эти декреты, за которыми, вероятно, последуют и другие, имеют свое глубокое симптоматическое значение.
Прежде всего они аттестуют так называемое руководство, (слово — руководить). Оно мечется во все стороны, подбрасываемое стихиями, и прибегает к всяким военным хитростям, чтобы обойти разрешение тех проблем, которые хозяйственное развитие и его безумная авантюристская историческая «генли- ния» ставят уже ребром. Три года уже, чтобы не говорить о том, что было раньше, как Сталин занимается «сезонным либерализмом», чтобы обеспечить посевную кампанию. Но к осени опять затягиваются все гайки так, что все кости трещат. Но нет такого хитреца, который в конце концов не попался бы сам в западни, расставляемые для других. В игре, которую играет с крестьянством и рабочим классом сталинское руководство, первые имеют над последними громадное преимущество-численности и историческое прошлое. Руководство уже ограничено и количественно, ограничено и во времени и рано или поздно должно в этой неравной борьбе износиться. Оно становится игрушкой стихии, и это есть самое большое зло, которое может постигнуть любое правительство. Многократно мы уже утверждали и многократно будем утверждать — эмпиризм и хвостизм присущи всей сталинской политике. Фатально оно запутывает все вопросы, затягивает все узлы и готовит катастрофу.
При том гипертрофированном самолюбии, которое характеризует людей, лишенных оригинальности и самостоятельности мышления, его главная забота соблюсти репутацию безошибочного политика. Отсюда присущая теперешнему режиму казуистика и лицемерие, доходящие до совершенных образцов иезуитизма.
В одном нельзя отрицать Сталину и его товарищам: в умении подавлять. Это искусство они довели до виртуозности. И неудивительно — так как в применении своего деспотичекого гения они не встречают никакого сопротивления. Но подавлять и управлять не одно и то же. Эти два искусства находятся даже в некоторой обратной пропорции. Подавлять — это умеет любой деспотический режим, с тех пор как существуют классы. Искусством же управлять Сталин не обладает, как показывают последние годы самовластного сталинского господства. Поэтому для поддержания его авторитета нужно и ему, и его сторонникам прибегать к ориентальским средствам гиперболизации его прошлых и настоящих «заслуг» и организации вокруг его имени ярмарочной рекламы. То же самое относится и к другим вождям «сталинской формации», авторитет которых нужно поддерживать, как больные легкие вдуваниями. Все эти вожди, включая Сталина, сколько бы они ни проявляли бы то, что Ленин назвал «невежественным самомнением», отлично отдают себе отчет, что им можно удержаться у власти только искусственными средствами. Поэтому все внимание обер-бюрократии сосредоточено на усилении и увеличении аппарата и на его иерархизации и дифференциации. Новым в этом отношении является «группование» членов партии, создание ячеек и групп в цехах, бригадах и пр. и в соответствии с этим увеличение армии партчиновников десятками и сотнями тысяч за счет хозяйства или прямо за счет бюджета.
Имея в своих руках аппарат, Сталин думает, что может заставить и впредь все государство, все классы вращаться вокруг бюрократии, как земля вокруг своей оси. Он рассчитывает, что, имея аппарат и приспособляясь к изменяющимся обстоятельствам, перевоплощая Робеспьера, Барраса и Бонапарта, удержать власть в своих руках. Комбюрократия, в свою очередь, будет поддерживать его, пока он ей обеспечивает несменяемость. Вот каков тот «общественный договор», который заложен в основе нашего государства и в его бюрократичекой стадии.
Но рост бюрократии только усугубит пропасть между Советским государством и трудящимися массами. Бюрократия, вытесняя производителей-рабо- чих и крестьян, превращается в альфу и омегу всей нашей хозяйственной, политической и духовной жизни.
Я уже многократно указывал в своих письмах, что было бы большой теоретической ошибкой проводить аналогию между нашей бюрократией и бюрократией капиталистических или абсолютистских государств. Она является у нас не административным органом только, не приказчиком, который в известных исторических условиях при понижении классовой борьбы (и нейтрализации классов) приобретает самостоятельную роль (это только при режимах абсолютизма), но нечто большим — она является хозяйствующим субъектом, она определяет отношение между классами, она подменяет сами классы, от нее зависит определение размера прибыли и зарплаты, она определяет твердые цены, всевозможные хлебозаготовки, она держит в своих руках всю духовную жизнь страны.
Наша бюрократия — это специфический исторический продукт, выросший на почве огосударствления хозяйства (национализация орудий производства и пр.) при устранении фактической, конечно (ибо нормально дело обстоит иначе) от политической власти трудящихся масс и сведение их к какой-то бутафории, и, наряду с ними, на почве чудовищной административной централизации и иерархизации. Поэтому бюрократию (коммунистическую) нельзя себе представлять вне советского государственного хозяйства, впитавшего в себя все отдельные инициативы. Получается нечто вроде государства, по представлению Гегеля, являющегося и самовоплощением абстрактных «нравственных идей» и рассматривающего граждан как свои орудия. Вместо того, чтобы бюрократия обслуживала живых людей и коллектив, производительные силы классов — наоборот, последние обслуживают эту почтенную даму. Она везде суща и всеведуща. Партия, профсоюзы, кооперация, колхозы, промышленность, промкооперация, автодор, Осоавиахим, Коминтерн, МОПР и пр. и пр. — это все перевоплощения, псевдонимы того же бюрократического аппарата. Миллионные массы — это пешки, исполнители, статисты, хор и клоака. Бюрократическая система убила инициативу трудящихся, обезличила коммунистов, задушила свободное творчество, развела средневековую схоластику, подхалимство и мертвечину в школах, в науке, в литературе и искусстве. Сталинский режим, порожденный бюрократизацией, являясь лучшим воплощением аппаратчины, несет с собою проклятие — увеличивать и умножать дальше и дальше, больше и больше эту бюрократию, снижать еще и еще хозяйственно-политический и духовный уровень страны.
Когда же эта бюрократия — гражданская, хозяйственная, военная — почувствует, что под ее ногами почва шатается, она поддастся панике. Из этого бюрократического болота выйдут термидорианцы и бонапартисты чистой пробы, выйдут Талейраны и Фуше, которые предадут своего «вождя».
Иваново-Вознесенские события свидетельствуют об активизации рабочих масс, что неминуемо вызовет в свою очередь активизацию крестьянства, среди которого недовольство еіце сильнее. И так как общее положение страны прогрессивно ухудшается, можно считать, что наступит кризис самой Советской власти.
Поскольку партия потеряла доверие масс, поскольку она больше не руководит, а лишь приказывает, поскольку подавлена всякая коммунистическая критика, поскольку профсоюзы и советы — фикция, этим самым закрыты все законные, легальные пути выхода из кризиса, этим самым политика Сталина усиливает шансы подпольных контрреволюционных организаций.
Различные коммунистические фракции сами устранились от борьбы. То же самое случилось и со значительной частью штаба нашей собственной фракции, которую все «вожди» продали, и продали за чечевичную похлебку, за семейный уют, за мещанское благополучие.
Массы, которые субъективно остались верны Советской власти и социалистическим институциям, созданным Октябрьской революцией, и борются лишь против бюрократических извращений, могут помимо своей воли очутиться под руководством белой или реформистской контрреволюции. Они пойдут за теми, которые дадут им лозунги, хотя и осмеянные, которые дадут им пример и поведут их на борьбу и на подвиг. Симптоматично отметить сообщение одного товарища, что количество меньшевиков, пребывающих в ссылке, растет, в особенности меньшевистской молодежи.
Это обстоятельство показывает всю серьезность и напряженность положения и вменяет в обязанность не только всем п/большевиков объединить свои силы, но и всем революционным коммунистам контактировать свои действия.
Противодействовать меньшевикам и контрреволюционерам всех мастей, организовать и возглавлять недовольство трудящихся масс, направляя его в советское и коммунистическое русло, может только революционный пролетарский авангард, каким является оппозиция болыпевиков-ленинцев. Хотят этого или нет, но события заставляют б/л взять на себя эту роль, чтобы спасти Октябрьскую революцию от той неминуемой гибели, которую ей уготовляет сталинское руководство.
В грядущей схватке между защитниками Октября и его противникам^ победит то течение, которое ясно и четко укажет на причины, вызвавшие кризис, и на пути выхода из него.

АПРФ. Ф. 3. Оп.'24. Д. 139. Л. 35—52. Подлинник. Машинопись.

На первом листе имеются рукописные пометы Сталина:
«В архив»; «Ха-ха-ха. Балбес*.
На втором листе имеется рукописная помета Сталина:
«Старый болван. И. Сталин*.