SPECIAL TRAIN OF PRINCE HILKOFF.
Crossing the River Obi on the Ice.

СПЕЦИАЛЬНЫЙ ПОЕЗД КНЯЗЯ ХИЛКОВА.
Переправа через реку Обь по льду.

Первая поездка - 1895-й

Ещё нет ни моста, ни льда. Через Обь на пароме у Кривощёково.
Возможно, что учитель/фотограф Трубин сделал фотографии во время приезда Хилкова, но они до нас не дошли.

1 сентября 1895 Томский листок 
1 сентября 1895 Томский листок
2 сентября 1895 Томский листок
14 сентября 1895 Томский листок
19 сентября 1895 Томский листок
21 сентября 1895 Томский листок

Вторая поездка - 1896-й

Обратите пристальное внимание на текст от 13 февраля с новостями из Красноярска.
В тексте написано, что на обратном пути вместе с Хилковым едут члены американской комиссии, в числе которых указан Джаксонъ - это именно тот фотограф W.H. Jackson, который и сделал фотографию на льду, а также множество других снимков, как и написано в вырезке.

Также обратите внимание на текст из "Новое время", в котором указано, что в Петербург Хилков должен прибыть 29-го января.
А в вырезке от 11 января написано, что весь путь министра от Питера до Красноярска должен занять 12 суток, т.е. 6 суток туда и обратно.
Отсюда понимаем, что из Красноярска министр должен был отбыть 23-го января, и на обратном пути Обь они должны были пересечь где-то 24-25 января, т.е. именно тогда и сделано фото на льду.

9 января 1896 Томский листок
11 января 1896 Томский листок
21 января 1896 Томский листок
13 февраля 1896 Томский листок
Новое время 2 февраля 1896

 

«В 1860-х годах, когда явилось большое либеральное течение по освобождению крестьян, он роздал большую часть своих земель крестьянам и, будучи крайне либеральных воззрений, уехал в Америку почти без всяких средств».

В 1860 году вместе с Циммерманом предпринял двухлетнее путешествие по Европе и Америке, затем был выбран мировым посредником Бежецкого уезда. В 1864 году снова уехал в Америку и поступил на службу в англо-американскую компанию по сооружению Трансатлантической железной дороги, сначала простым рабочим; спустя четыре года стал заведующим службой подвижного состава и тяги. Оставив Америку, он около года прослужил слесарем на паровозном заводе в Ливерпуле.

Известен такой случай. Незавершённость Кругобайкальской железной дороги серьёзно осложняла снабжение войск. Чтобы решить эту проблему, Хилков приказал проложить рельсы прямо по льду Байкала — и сам повёл поезд, так как машинисты испугались смелого решения… В итоге эшелон благополучно пересёк озеро. Отмечая это, корреспондент английской газеты «Таймс» подчёркивал, что князь Хилков оказался для Японии более опасным противником, чем военный министр Куропаткин.

ГЛАВА XX
СНОВА ДОМА

Наш курьер, Караулов, оставил нас в Иркутске. Таким образом, Всемирной транспортной комиссии срочно потребовался новый переводчик. Постоялец гостиницы в Красноярске, гражданский инженер по фамилии Бутц, предложил свои услуги, и он сразу же был принят на работу. Помимо родного языка и английского, которым он владел достаточно хорошо, Бутц знал немецкий и французский. Лучшего человека мы вряд ли могли подобрать.

Губернатор Теляковский, единственное гражданское высокое должностное лицо, с которым мы столкнулись в Сибири, сказал нам, что мы приехали в Красноярск в удачный момент. По его словам, через несколько дней должен был приехать министр путей сообщения, и никто во всей империи не мог бы быть более полезен группе специалистов по транспорту. Пангбом слегка откашлялся и поблагодарил губернатора за столь лестное определение себя и своих единомышленников.

После официального визита к губернатору мы с Пангбомом и Бутцем заглянули в Клуб инженеров. Теперь, когда мы снова оказались в стране железных дорог, необходимо было вернуться, пусть и поверхностно, к нашей "учёбе". Случилось так, что несколько местных железнодорожных чиновников очень хотели пообщаться с нами, а Пангбом, как он мне откровенно признался, был не в своей тарелке. Так получилось, что за время своих многочисленных фотографических поездок по США я почерпнул немало технических тонкостей. Когда я вызвался ответить на некоторые вопросы, Пангбом был совершенно ошарашен моими болтливыми замечаниями о весе рельсов, процентах уклона и радиусах кривизны. Позже он искренне благодарил меня за то, что я поддержал Американский престиж.

Несколько дней я провел, фотографируя достопримечательности Красноярска, который в целом оказался гораздо менее привлекательным городом, чем Иркутск. Однако наши вечера были вполне удовлетворительными. Губернатору Теляковскому мы, видимо, очень понравились, и он устроил нам два ужина и обед, выходящие за рамки простой вежливости. Один из ужинов был строго семейным, и мадам Теляковская, как и ее муж, сделали все возможное, чтобы мы чувствовали себя как дома. С нами был Бутц, но большая часть беседы проходила без его участия. Мы с несколькими десятками русских фраз, семья губернатора с примерно таким же количеством английских, прекрасно ладили друг с другом. Если верно, как заметил кто-то из циников, что речь была изобретена человеком для того, чтобы он мог скрывать свои мысли, то разница в языке должна быть положительным подспорьем для понимания. Мне не раз казалось, что я лучше знаю мужчину или женщину, потому что было трудно обмениваться мнениями. Любая интеллектуальная потеря всегда с лихвой компенсировалась выигрышем в эмоциональных ценностях.

Но однажды вечером они были откровенно шокированы нарушением этикета. Когда после ужина было предложено сыграть в бильярд, Уинчелл снял пиджак и приготовился играть, как любой настоящий Американец, в рукавах рубашки. Такое было не только недопустимо, но и неизвестно. Русские ходили вокруг стола в брюках, заправленных в грязные ботинки, но играли в бильярд в пиджаках.

Князь Хилков, Императорский министр путей сообщения, должен был прибыть в Красноярск в воскресенье, 21 января. Когда его поезд пришел с большим опозданием, мы стояли, дрожа, на перроне вокзала вместе с огромной толпой. Все в городе хотели видеть князя, и Пангбом, один из нашей партии, был представлен.

На следующий день Майор с гордостью сообщил нам, что князь только что прислал ему приглашение всем нам ехать с ним обратно в Москву. Он был очень рад, да и все мы были почти так же довольны - хотя бы потому, что такой знатный хозяин, как министр путей сообщения, мог рассчитывать на все самое лучшее.

Мы выехали из Красноярска в 8 часов вечера в понедельник двадцать второго числа, и опять все, начиная с губернатора, толпились и толкались, желая взглянуть на князя Хилкова. Жаль, что у меня не было бы быстрой "мини-камеры" и карманных лампочек-вспышек, но тогда мне, наверное, нечего было бы показать, потому что туман человеческого дыхания в клокочущем ночном воздухе заслонил бы большинство деталей.

Поезд состоял всего из четырех вагонов: багажного фургона (как у англичан), вагона третьего класса для слуг и обслуживающего персонала, вагона первого класса из шести купе и личного вагона князя с приемной, кабинетом, спальными секциями и закрытой кабиной для наблюдения. Нам четверым было предоставлено купе первого класса, ближайшее к княжескому вагону.

Через час после отъезда мы были приглашены к вечернему чаю, и впервые с момента знакомства с Его Превосходительством у меня появилась возможность произнести в его присутствии нечто большее, чем вежливое бормотание. Он был расслаблен после двух утомительных дней приема и конференции, и ему явно понравилась эта неформальная беседа с нами.

Князь Хилков был идеальным героем Горацио Олджера (! американский писатель) : благовоспитанный юноша, лишенный наследства - в данном случае это было освобождение крепостных, которое ограбило нашего героя! - но, в конце концов, он победил благодаря честности, трудолюбию и мужеству. Узнав его получше, я обнаружил, что мужества в нем было немерено. Хилков покинул родину в 1858 году, когда ему было около двадцати лет, отплыл на пароходе в США и устроился чернорабочим. Через несколько лет он перебрался в Южную Америку и устроился работать в железнодорожную мастерскую. Когда зарплату подняли с 1 до 2 долларов в день, он послал за своей невестой, принцессой в своем роде, и они начали свою супружескую жизнь на 12 долларов в неделю. Вернувшись в Россию с хорошим багажом практических знаний о железной дороге, Хилков поступил на работу в кабину паровоза. От инженера он быстро поднялся по служебной лестнице до генерального директора. Затем он был назначен правительственным инспектором и, наконец, министром путей сообщения в ранге члена кабинета министров. В 1896 году он получал огромное (по крайней мере, для России) жалованье - 50 тыс. руб. в год, и, кроме того, был владельцем огромного имения - еще один знак императорской благосклонности.

Шестидневное путешествие по Западной Сибири и, собственно, России, стало самым ярким железнодорожным событием в моей жизни. Конечно, отчасти этому способствовало присутствие князя Хилкова, но путешествие было незабываемым и само по себе.

Бутц поднял нас в 8 утра во вторник и сообщил, что мы подъезжаем к Ачинску, где нам предстоит пересечь нашу первую настоящую реку - Чулым. И эта переправа оказалась в новинку - наш поезд сбавил ход и поехал прямо по льду!

В то время мостов через реки России практически не было. Летом пассажиры оставляли свои вагоны на одном берегу и переправлялись на другой поезд. Зимой, как только лед становился достаточно толстым, укладывались шпалеры и соединялись рельсы. Таким образом, только зимой и ранней весной становилось возможным скоростное сквозное движение. Это касается не только железнодорожного, но и любого колёсного транспорта. Если бы мы попытались проехать из Хабаровска в Красноярск летом или ранней осенью, то три месяца барахтались бы в грязи или задыхались в пыли. Холод и снег, отнюдь не являясь дополнительным испытанием, всегда были положительным благословением для путешественников в России.

После завтрака у князя Хилкова, мы расположились в нашем купе, где нас ждал монотонный путь по равнинной, малолесистой местности, очень похожей на ту, что лежит между Иркутском и Красноярском. Окна были затянуты таким плотным инеем, что почти ничего не было видно, но, переехав через два притока Оби, мы смогли выйти на улицу и рассмотреть все вокруг. Когда мы достигли второй из этих рек, в Мариинске, уже стемнело, и на берегу был разведен большой костер, чтобы освещать нам путь по льду.

В среду до рассвета мы переправились через реку Томь и около одиннадцати прибыли на правый берег Оби. Здесь находилось одно из отделений железной дороги с железнодорожными сараями и длинным рядом маленьких домиков для служащих. Я сделал несколько фотографий руководителей железной дороги, в том числе и министра, нашего хозяина. Чуть позже наш поезд выгнали на середину реки и остановили, чтобы я мог выставить объектив и сделать временные экспозиции.

Когда мы проснулись в четверг, поезд мчался сквозь жестокую метель. В полдень, когда мы приехали на станцию Омск, ветер все еще завывал, а снега навалило столько, что мы не могли разглядеть сам город, находящийся на расстоянии всего двух верст. Утром следующего дня погода немного улучшилась, и мы поехали на запад под самым серым небом. Снежные заграждения, как я отметил, были незначительными по сравнению с нашими снежными завалами в Скалистых горах. В тот день мы обедали в Челябинске, где проходит граница между российской и сибирской железнодорожными системами. За нами, сквозь тонкий снежный покров, виднелись Уральские горы.

Недалеко от воображаемой линии, отделяющей Азию от Европы, я наблюдал зрелище, которое произвело на меня глубокое впечатление. Я ехал в хвосте княжеского вагона, и, как только мы проехали переезд, из своего домика вышла смотрительница (женщина!), вышла на середину пути и стояла на месте, пока поезд был виден. Эта процедура, как мне сказали, была неизменной. Даже дорожные бригады прекращали работу, когда мы проходили, и стояли, задрав подбородки и свесив пятки. Казалось, все знали, что по их дороге едет министр сообщений.

В субботу вечером князь Хилков развлекал нас за ужином, пока мы неслись на максимальной скорости, а в воскресенье утром, незадолго до прибытия в Москву, состоялся неформальный прощальный завтрак, состоявший из бутербродов и вина. Когда мы подъезжали к Священному городу, серые тучи уже опустились, и мало что было видно из его величия.

Мы остановились на Казанском вокзале, где внушительная группа чиновников выстроилась для встречи Его Превосходительства. Словно взвод пехоты, они шестыми рядами маршировали по перрону. Прощание уже состоялось, и мы больше не видели князя Хилкова.

До нашего отеля "Континенталь", расположенного на Театральной площади в самом центре города, было еще далеко, и, направляясь к нему, мы понимали, что действительно возвращаемся в цивилизацию. Москва с ее миллионным населением разительно отличалась от всех мест, где мы побывали за последние месяцы.

Всемирная транспортная комиссия подходила к концу своего турне. Уже несколько недель все мы понимали, что распустимся либо в России, либо в Германии и вернемся домой, прежде чем "изучать" железные дороги Европы. Южная Америка совершенно не рассматривалась. У нас не было выбора. Деньги были на исходе, а первоначальные спонсоры потеряли интерес.

После двух дней, заполненных осмотром достопримечательностей, фотографированием и покупкой сувениров, мы отправились в Санкт-Петербург.

Теперь наша группа состояла из шести человек, так как жена и дочь Майора приехали из Дрездена, где они провели зиму.

Когда утром 31 января мы сошли с поезда в столице, нас встретил секретарь американского министра Брекенридж, который прислал свой экипаж, чтобы отвезти семью Пангбома в гостиницу. Стивенсон, Уинчелл и я последовали за ним в наемном транспорте, и все мы разместились в гостинице "Hotel d'Angleterre", расположенной почти под куполом великого Исаакиевского собора. Как только мы позавтракали, мы позвали мистера Брекенриджа, и после этой формальности я поспешил на прогулку по Невскому проспекту. Особой необходимости в физических нагрузках у меня не было, но я твердо решил, что ничто не должно помешать мне прогуляться хотя бы по одному из знаменитых европейских проспектов.

Я надеялся провести следующий день, фотографируя в Петербурге, но правила были очень строгими, и мое разрешение, даже при личном вмешательстве г-на Брекенриджа, было задержано на двадцать четыре часа. Поэтому вместо фотосъемки я отправился за покупками. Поскольку у меня оставалось всего 450 долларов на дорогу домой, я мог позволить себе потратить совсем немного. Но с помощью миссис Пангбом, которая была знакома с моей женой много лет назад в Балтиморе, мне удалось выбрать несколько изысканных булавок и брошей ручной работы, чтобы отвезти их домой Эмилии и моим дочерям. Убирая коробочки в карман, я понял, что мои девочки уже совсем взрослые, когда я увижу их снова: Луизе было уже семнадцать, а Хелли - почти четырнадцать.

В Петербурге я почти не фотографировал. На следующий день после моего похода по магазинам Пангбом сообщил нам, что он с женой и дочерью решил задержаться в Петербурге еще на несколько недель, а затем продолжить свое европейское турне частным образом. Он рекомендовал Стивенсону, Уинчеллу и мне немедленно отправиться в Германию, чтобы успеть на судно, которое должно было отплыть 18 февраля из Бремерхафена. При этом он вдруг осознал, что при возвращении к григорианскому календарю мы потеряем двенадцать дней. Если мы уедем этой же ночью, то сможем сделать это с комфортом и еще останется день-два на Берлин.

Последний день пребывания в Петербурге был отмечен проявлениями добрых чувств. Майор снял отдельную столовую и дал нам лучший ужин, какой только может дать Англетерр. Затем, после многочисленных тостов, мы отправились ночным экспрессом в Берлин.

На следующий день на границе, после формального досмотра багажа на таможне, мы пересели на германскую железную дорогу и рано утром в воскресенье сошли в Берлине.

По западному летоисчислению сейчас было 16 февраля, и времени оставалось так мало, что вместо запланированного отплытия на пароходе Lahn мы еще неделю ждали лайнер Spree Северогерманского Ллойда. Поскольку судно было небольшим и отправлялось не в сезон, стоимость проживания в первом классе составила всего $37,50 на человека, и эта экономия полностью покрыла расходы на проживание в течение дополнительной недели. И это было очень хорошо - когда 3 марта мы сошли на берег в Нью-Йорке, наш общий капитал не позволил бы одному из нас преодолеть более ста миль.

Заглянув в редакцию еженедельника Harper's Weekly (! фотка с мостом из него), я сел на поезд до Денвера. Дом теперь был привлекательнее всех королевств мира...