ГЛАВА IV. Дьяволъ въ образѣ человѣка
Холодный никель револьвера заблестѣлъ передъ глазами Гудовича.
— Видите эту игрушку?— продолжалъ князь со зловѣщимъ спокойствіемъ.—Послѣднія двѣ недѣли я ношу ее съ собой постоянно. Зачѣмъ,—это вы узнаете дальше... Неправда ли, странно: одного маленькаго кусочка свинца достаточно, чтобы человѣкъ со всѣми его радостями и треволненіями сдѣлался бездыханнымъ трупомъ. Одна движеніе руки... вотъ такъ!
Съ этими словами Шибановъ поднесъ револьверъ къ своему виску.
Гудовичъ невольно сдѣлалъ испуганный жесть.
Князь замѣтилъ это и грустно улыбнулся.
— Нe безпокойтесь! Ещё не настало время...
Онъ опустилъ руку и спряталъ револьверъ.
— Вы уже, конечно, догадываетесь, что мнѣ на послѣднемъ общемъ собраніи достался черный билетъ. Капризная Фортуна повернулась ко мнѣ спиной... Нашъ распорядительный комитетъ далъ мнѣ инструкцію, въ силу которой я долженъ буду лишить себя жизни въ тотъ самый моментъ, когда шарикъ рулетки три раза подъ рядъ падетъ на красное, и то лишь только въ томъ случаѣ, если это произойдетъ въ промежутокъ времени между двѣнадцатью и часомъ ночи. Теперь для васъ понятно, зачѣмъ я такъ аккуратно посѣщаю игорный залъ и почему волнуюсь, когда выходитъ красное.
— Я понимаю, но вѣдь такая постоянная напряженность нервной системы должна быть мучительной.
— Знаете, въ этомъ то и кроется вся прелесть такихъ самоубійствъ. Скажу вамъ про себя. Въ былое время я любилъ играть въ карты. Долженъ вамъ сказать, что меня самый процессъ игры интересовалъ гораздо больше, чѣмъ выигрышъ. Да вы, положимъ, сами игрокъ и поэтому должны меня понять. Истинному игроку извѣстно то мучительно-сладостное чувство, которое овладѣваетъ человѣкомъ въ разгарѣ азартной игры. А вѣдь здѣсь въ данномъ случаѣ рѣчь идетъ о жизни и смерти. Ставка прекрасная, не правда ли? Каждую ночь, переступая порогъ игорнаго дома, я мысленно прощаюсь съ жизнью. Слѣжу за ставками. Трепещу, волнуюсь! Простая случайность, одна изъ тысячи мелкихъ случайностей, и меня не станетъ въ живыхъ... Послѣ часа ночи я опять бросаюсь въ кутежи, въ безумныя оргіи: стараюсь взять отъ жизни какъ можно болѣе. Кто знаетъ, можешь быть мнѣ осталось жить еще нѣсколько мѣсяцевъ. Для человѣка, столь искушеннаго жизненнымъ опытомъ, всякая опасная волнующая игра имѣетъ свою прелесть..".
Шибановъ замолчалъ и не спѣша наполнилъ бокалы.
— Такъ будемъ же пить, пока можно, а тамъ хоть трава не расти...—вспомнилъ онъ бравурный цыганскій романсъ.
— Теперь, уважаемый Станиславъ Андреевичъ, я сказалъ всё. Больше у меня не осталось отъ васъ никакихъ тайнъ. Вы достаточно посвящены въ дѣла. Рѣшайте же!
Гудовичъ не зналъ, что ему отвѣчать.
Съ одной стороны, предложеніе князя открывало передъ нимъ розовыя перспективы богатой и свободной жизни, обѣщало комфортъ и всѣ наслажденія земли, но зато съ другой—пугало неизбѣжной трагической развязкой.Позже, нѣсколько дней спустя, вновь переживая эту сцену, Гудовичъ смотрѣлъ на слова князя совершенно иначе. Но въ этотъ моментъ потрясенный и взволнованный признаніемъ Шибанова, онъ искалъ и не находилъ отвѣта.
— Я жду,—нетерпѣливо повторилъ князь. —Помните, что второго подобнаго случая вамъ никогда не представится. Откиньте ваше сомнѣніе и малодушный страхъ! Васъ ожидаютъ всѣ удовольствія, доступныя богатому человѣку!
— Не знаю... Я не могу такъ сразу рѣшить. Дайте мнѣ подумать...
— Я не настаиваю на немедленномъ отвѣтѣ. Въ, нашемъ распоряженіи есть еще время. Не забывайте однако, что судьба можетъ меня заставить спустить курокъ послѣ двѣнадцати часовъ слѣдующей ночи.
— Если позволите, князь, я буду съ вами въ эту ночь въ игорномъ домѣ... И не боюсь, но ваше предложеніе такъ неожиданно и такъ необычайно, что мнѣ право нужно подумать...
— Если вы ничего не имѣете противъ моего общества, то мы можемъ провести съ вами весь этотъ день. Вы не заняты на сегодня?
— О, я вполнѣ располагаю своимъ временемъ и считаю для себя за честь быть въ вашей компаніи.
— Въ такомъ случаѣ расплатимся по счету и поѣдемъ дальше. Мнѣ нужно будетъ заѣхать домой. Всего на нѣсколько минуть. Надѣюсь, вы ничего не будете имѣть противъ этого?
— Разумѣется, князь. Я съ восторгомъ! Шибановъ нажалъ кнопку звонка.
Явился лакей.
Уплативъ по счету и щедро давъ лакею на чай, князь обратился къ Гудовичу:— Ѣдемте...
У подъѣзда ресторана ихъ ожидалъ автомобиль.
Князь далъ адресъ одной изъ лучшихъ
гостиницъ столицы.
Они поѣхали.
Блѣдное сѣрое утро стояло надъ городомъ...
Ночью прошёлъ сильный дождь.
Грязное шоссе, сырые газоны, мокрыя грязныя деревья парка,—все это напоминало скучную осеннюю пору...
Надъ Невой клубился туманъ.
Князь повернулъ къ Гудовичу свое блѣдное утомленное лицо и устало произнесъ:
— Какое скверное утро! Холодно, сыро... Не приходило ли вамъ когда нибудь въ голову, что легче всего разстаться съ жизнью именно вотъ въ такое утро, когда мостовая покрыта грязью, съ неба накрапываетъ дождикъ и хочется спать...
— Да, вы правы! Ненастная погода вообще дѣйствуетъ на нервы,—вѣжливо согласился Станиславъ Андреевичъ.
— Знаете, если-бы я имѣлъ возможность свободно избрать моментъ для самоубійства, то остановился бы на такой картинѣ. Представьте, себѣ отдѣльный кабинетъ ресторана или что нибудь въ этомъ родѣ... Утро... Сѣрый разсвѣтъ слабо пробивается сквозь опущенныя шторы и борется съ отблескомъ догорающихъ свѣчой... Безпорядочно сдвинута и мебель... Скатерть, залитая виномъ... Батарея бутылокъ... Блѣдныя помятыя женскія лица. Тяжелая гнетущая атмосфера болѣзненнаго разгула... Уже нѣтъ ни желаній, ни страсти... Усталость души и полное пресыщеніе тѣла! Вотъ тогда то, среди такой обстановки, встать, подойти къ окну, широко распахнуть его. Въ послѣдній разъ полной грудью вздохнуть свѣжимъ утреннимъ воздухомъ и умереть... Неправда ли, хорошо?
Гудовичъ неопредѣленно улыбнулся.
— Въ сущности говоря, смерть ужъ совсѣмъ не такая плохая вещь, какъ мы думаемъ. Я, напримѣръ, схожу со сцены безъ особыхъ сожалѣній. Я много и хорошо пожилъ... Впрочемъ, есть какая то непонятная сила, которая заставляетъ меня волноваться, когда выходитъ красное. Это не страхъ передъ смертью, о, нѣтъ! и не сожалѣніе о жизни... Какое то неопредѣленное смутное чувство...
Разговаривая такимъ образомъ, наши герои незамѣтно проѣхали разстояніе, отдѣлявшее ихъ отъ гостинницы.
Отпустивъ автомобиль, князь и Гудовичъ поднялась вверхъ по лѣстницѣ.
Шибановъ занималъ большой, роскошно обставленный номеръ.
— Я долженъ извиниться передъ вами за тотъ безпорядокъ, который царить здѣсь, —обратился онъ къ Гудовичу. Я живу теперь точно на бивуакахъ... Присядьте, пока я просмотрю почту.
Станиславъ Андреевичъ опустился на диванъ, а князь, подойдя къ письменному столу, занялся разборкой корреспонденціи.
— А, интересное посланіе!—воскликнулъ онъ, беря въ руки продолговатый голубой конвертъ съ легкимъ запахомъ дорогихъ духовъ,—посмотримъ, что пишетъ мнѣ любезная „генеральша“.
Онъ вскрылъ конвертъ и ознакомился съ содержаніемъ письма.
— Прекрасно! Великолѣпно! Это какъ нельзя болѣе кстати! Значитъ, мы сегодня весело проведемъ время... Послушайте, что мнѣ пишутъ;
„Если Вы ничѣмъ нс заняты сегодня, то пріѣзжайте ко мнѣ завтракать. Получены свѣжія устрицы"...
Нѣтъ, каково! Свѣжія устрицы! Вы, конечно, удивляетесь моему восторгу? Вы правы... Свѣжія устрицы не такая ужъ рѣдкость въ Петербургѣ. Но дѣло то въ томъ, мой дорогой другъ, что здѣсь рѣчь идетъ не объ обыкновенныхъ устрицахъ изъ Остенде, а о свѣжихъ хорошенькихъ дѣвочкахъ, попавшихъ въ сѣти „генеральши“. Это условное выраженіе... Сейчасъ я перемѣню костюмъ и мы отправимся завтракать. Посмотримъ, что у ней тамъ за „свѣжія устрицы“.
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Не-Крестовский (Курицын Валентин Владимирович)_рОманы!
Сообщений 251 страница 296 из 296
Поделиться25120-07-2022 17:22:40
Поделиться25221-07-2022 01:46:06
ГЛАВА V.
Фатальная встрѣча.
— Какъ, въ такой ранній часъ!?—удивился Гудовичъ.
Князь разсмѣялся.
— Вы правы: я немножко погорячился, —справился онъ со своимъ хронометромъ.— Сейчасъ еще слишкомъ рано. Придется обождать... Самое лучшее—попробовать уснуть. Вотъ, къ вашимъ услугамъ удобный турецкій диванъ. Располагайтесь какъ у себя дома. Я тоже отдохну немного...
— Нѣтъ я, лучше отправлюсь домой,— возразилъ Гудовичъ.—Зачѣмъ же стѣснять васъ своимъ присутствіемъ?
— Да бросьте, что за пустяки! Людямъ въ нашемъ положеніи нечего церемониться. Вотъ отдохнемъ немного, а потомъ поѣдемъ вмѣстѣ.
— Я право не знаю...—нерѣшительно взялся за шляпу Гудовичъ,—боюсь злоупотреблять вашей любезностью. Я могу зайти къ вамъ попозже. А теперь мнѣ хотѣлось бы побыть наединѣ съ самимъ собою... Нe спѣша обдумать и взвѣсить ваше предложеніе.
— Развѣ вамъ не улыбается перспектива провести нѣсколько пріятныхъ часовъ въ уютномъ гнѣздышкѣ „генеральши“? Полакомиться ея „свѣжими устрицами“?
— Откровенно говоря, нѣтъ... Я чувствую себя слишкомъ утомленнымъ. Къ тому же мнѣ нужно хорошенько обдумать то, что вы мнѣ предлагаете.
— Какъ вамъ будетъ угодно. Хотя знакомство съ „генеральшей“ было бы для васъ не безполезнымъ.
— Вы заинтересовали меня. Скажите, кто эта особа?
— „Генеральша“? О, это знаменитость въ своемъ родѣ! Она хозяйка тайнаго дома свиданій. Ея кліентами являются люди съ положеніемъ въ обществѣ и съ толстымъ бумажникомъ. Банковскіе дѣльцы, биржевики, коммерсанты. Въ ея салонахъ происходятъ грандіозные кутежи. По временамъ бываетъ игра. Шампанское и золото льются рѣкою. Но документамъ эта особа является вдовой какого то кавалерійскаго генерала. Насколько это правда—не знаю. Говоря 'короче, даже не интересуюсь!
— Да, сочетаніе дома свиданій съ игорнымъ домомъ—мысль удачная. А что нужно подразумѣвать подъ ея приглашеніемъ на „свѣжія устрицы“?
Князь Шибановъ закурилъ сигару и развалился въ мягкомъ креслѣ.
— Это—живой товаръ, —спокойно началъ онъ, выпуская изо рта голубоватыя колечки дыма.
— Ахъ, вотъ что!—разочарованно протянулъ Гудовичъ:—въ такомъ случаѣ, князь, я положительно отказываюсь сопутствовать вамъ. Подобныя приключенія меня мало занимаютъ. Простимся пока до вечера!
— Вечеромъ вы заѣдете ко мнѣ?
— Если вы ничего не будете имѣть противъ...
— Знаете, лучше всего вы пріѣзжайте прямо туда въ игорный домъ... Ровно въ двѣнадцать часовъ я буду на своемъ обычномъ мѣстѣ, около рулетки. Скажите мнѣ только одно слово—„да“ и я буду знать, что вы приняли мое предложеніе. Въ послѣдній моментъ я передамъ вамъ карточку, которая откроетъ передъ вами двери клуба обреченныхъ Ваалу.
— Я такъ и сдѣлаю,—поднялся Гудовичъ, протягивая руку хозяину.
— Но помните,—остановилъ его послѣдній,—что съ того самаго момента, лишь только вы возьмете эту карточку, вы уже будете считаться нашимъ. Всѣ пути къ отступленію будутъ отрѣзаны. Я долженъ предупредить васъ!
— Да, вотъ какъ? Буду имѣть это въ виду... По, надѣюсь, меня не постигнутъ никакія непріятныя послѣдствія, если я сегодня ночью отвѣчу вамъ отрицательно?
— То есть, отклоните моё предложеніе? —переспросилъ Шибановъ, пристально всматриваясь въ глаза Гудовича.
— Да...
— Въ этомъ я могу васъ завѣрить. Моя тайна умретъ вмѣстѣ со мной. То, что я открылъ вамъ, никоимъ образомъ не можетъ повредить клубу. Мы говорили съ вами съ глазу на глазъ. Въ вашихъ рукахъ нѣтъ никакихъ руководящихъ нитей. Но разъ вы возьмете рекомендательную карточку, то тогда дѣло мѣняется.
— Отлично. Я понимаю васъ.
— Итакъ, до вечера?
— До вечера, князь.
Они обмѣнялись рукопожатіемъ.
Гудовичъ вышелъ изъ гостиницы, машинально повернулъ по направленію къ своей квартирѣ, но, пройдя нѣсколько саженъ,
остановился, подумавъ, что не .мѣшало бы зайти куда нибудь и выпить чашку кофе.Онъ разсѣянно посмотрѣлъ вокругъ и, увидѣвъ вывѣску кондитерской, направился туда.
Кондитерская была не изъ важныхъ.
Помѣщалась она въ нижнемъ этажѣ большого каменнаго дома, выходившаго фасадомъ на Мойку.
Низкій потолокъ, полутемное помѣщеніе, скатерти сомнительной чистоты,—все это въ другое время заставило бы Гудовича брезгливо поморщиться, но сейчасъ онъ не обратилъ на это никакого вниманія.
Мысли его были всецѣло заняты предложеніемъ князя.
Онъ прошелъ въ заднюю комнату, занялъ мѣсто въ углу около маленькаго столика и спросилъ кофе.
Несмотря на ранній часъ утра, посѣтителей въ кофейнѣ было порядочно.
Большинство изъ нихъ, очевидно, принадлежало къ классу мелкихъ служащихъ.
Всѣ они спѣшили окончить свой скромный завтракъ, нетерпѣливо покрикивали на лакеевъ, то и дѣло поглядывая на часы, расплачивались на ходу.
Гудовичъ не обращалъ никакого вниманія на своихъ сосѣдей, какъ человѣкъ, которому совершенно не интересны эти бѣдные труженики большого города...
Онъ машинально осушилъ поданную ему чашку кофе, бросилъ на столъ мелкую монету и уже собрался было уходить, какъ вдругъ надъ его ухомъ раздался мелодичный женскій голосъ:
— Сударь, вамъ не нужна эта газета?
Станиславъ Андреевичъ быстро повернулся на голосъ незнакомки.
Это была молодая стройная дѣвушка поразительной красоты.
Гудовичъ только на одно мгновеніе встрѣтился съ ея черными глубокими глазами, мелькомъ, едва успѣлъ разсмотрѣть ея строгій царственно-прекрасный профиль, какъ уже понялъ, что передъ нимъ стоить женщина красоты исключительной и фатальной...Незнакомка не могла не замѣтить впечатлѣнія, произведеннаго ею на Гудовича.
Она ласково, хотя нѣсколько сдержанно, улыбнулась и вновь повторила свой вопросъ.
Тогда Гудовичъ разсыпался въ извиненіяхъ и поспѣшилъ передать прошлую газету.
— Благодарю васъ, сударь,—проговорила молодая дѣвушка, занимая мѣсто за сосѣднимъ столикомъ, неподалеку отъ нашего героя.
Онъ раздумалъ теперь уходить.
Неожиданная встрѣча съ этой красавицей-брюнеткой навела его на цѣлый рядъ размышленій.
Подчиняясь какой то непонятной силѣ, онъ сидѣлъ и не сводилъ глазъ съ прекраснаго профиля сосѣдки.
— Кто она такая?— недоумѣвалъ Гудовичъ.—Искательница приключеній? Не похоже! Ея скромное платье, ея граціозныя, но вмѣстѣ съ тѣмъ строгія аристократическія манеры, наконецъ, эта ослѣпляющая неотразимая красота отвергаютъ всякое предположеніе о принадлежности ея къ женщинамъ, торгующимъ любовью.
(Продолжен. слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться25321-07-2022 14:10:32
ГЛАВА VI.Ставка смерти.
Если бы Гудовичъ былъ зауряднымъ уличнымъ ловеласомъ, то онъ не замедлилъ бы, конечно, попытаться познакомиться съ заинтересовавшей его особой. Но нашъ герой не любилъ легкихъ приключеній, считая ихъ пустой затратой времени. Къ тому же личность таинственной брюнетки, несмотря на ея скромный, даже бѣдный костюмъ, внушала чувство невольного уваженія.
Гудовичъ удовольствовался ролью наблюдателя.
Между тѣмъ брюнетка казалась погруженною въ чтеніе газеты.
Небольшое разстояніе, отдѣлявшее её отъ Гудовича, позволяло послѣднему видѣть, что молодая дѣвушка съ особеннымъ вниманіемъ просматриваетъ четвертую страницу газеты.
Ту страницу, гдѣ обыкновенно печатаются объявленія о спросѣ и предложеніи труда.
Замѣтивъ это, Гудовичъ не безъ основанія подумалъ:
— Очевидно, эта молодая красавица ищетъ для себя какихъ нибудь занятій. Мѣсто гувернантки или чего нибудь вь этомъ родѣ... По всей вѣроятности она недавно пріѣхала въ столицу... Старая исторія! Ежегодно съ разныхъ концовъ Россіи на берега Невы прибываютъ сотни молодыхъ интеллигентныхъ красивыхъ дѣвушекъ. Онѣ приносятъ сюда и молодость, и здоровье, и горячее желаніе работать. Но большой городъ смѣется надъ этими надеждами. Большому городу, этому современному Молоху, нужно ихъ молодое красивое тѣло... И всѣ онѣ рано или поздно дѣлаются его жертвами... Кто знаетъ, быть можетъ и эта дѣвушка будетъ когда нибудь гулять по панели, предлагая свою гордую красоту за жалкіе рубли...
Дойдя до этого пункта своихъ размышленій, Гудовичъ невольно улыбнулся.
— Что это я? кажется, разсантиментальничался? — поймалъ онъ себя.—Ну, мнѣ то это, пожалуй, не къ лицу. А жалко однако, что такая царственная неотразимая красота пропадетъ ни за грошъ. Если бы эта дѣвушка при ея внѣшности имѣла такой же характеръ и такія же наклонности, какъ моя покойная сестра панна Ядвига*), то съ ней можно бы сдѣлать многое. Красота — странные оружіе. На пути къ достиженію богатства она дѣйствуетъ вѣрнѣе, чѣмъ удары кинжала... Попробовать развѣ познакомиться съ ней? Начать разговоръ...
Гудовичъ не успѣлъ еще прійти къ какому нибудь опредѣленному рѣшенію, какъ молодая дѣвушка поднялась и направилась къ выходу.
Лицо ея было блѣдно и озабочено.
Замѣтно было, что она не нашла того, чего искала.
На порогѣ кофейни красавица на мгновеніе задержалась.
Полуобернулась назадъ.
Точно искала кого то глазами. Ещё мгновеніе, и ея стройная, изящная фигура скрылась за дверью.
— Она ушла,—со страннымъ чувствомъ сожалѣнія подумалъ Гудовичъ. Безполезно было-бы пытаться вернуть ее. Она уже утонула въ потокѣ уличнаго движенія. Врядъ ли мы встрѣтимся съ ней когда либо ещё...
Онъ ошибался.
Судьба свела ихъ вторично.
Онъ встрѣтился съ красавицей брюнеткой очень скоро...
Встрѣтился при самой неожиданной, трагической обстановкѣ...
... Посидѣвъ еще немного въ кофейнѣ, Гудовичъ расплатился и медленно пошелъ пo направленію къ Невскому проспекту.
Цѣлый день бродилъ онъ по столицѣ, погруженный въ свои думы.
Пообѣдалъ въ какомъ то ресторанѣ.
Поздній вечеръ засталъ его на скамейкѣ Александровскаго сквера.
Сутолока столицы успѣла вытѣснять изъ его памяти впечатлѣніе, произведенное на него красавицей брюнеткой.
Къ тому же приближалось время рѣшительнаго объясненія съ княземъ Шибановымъ.
... Около одиннадцати часовъ ночи Гудовичъ направился на Каменноостровскій проспектъ;
Подъ гостепріимной кровлей полковника онъ встрѣтилъ большое шумное общество.
Рулетка была въ полномъ разгарѣ;
Поздоровавшись съ полковникомъ и съ нѣкоторыми изъ постоянныхъ посѣтителей, Гудовичъ присоединился къ игрокамъ.
Счастье на этотъ разъ улыбнулось ему.
Онъ выигралъ подрядъ нѣсколько ставокъ.
Ощущая въ своихъ карманахъ порядочную сумму золота, Гудовичъ поднялся отъ игорнаго стола.
Легкое прикосновеніе чьей то руки заставило его оглянуться.
Сзади его стоялъ князь Шибановъ.
Судя по блѣдному лицу и воспаленнымъ глазамъ послѣдняго, видно было, что онъ ещё не ложился гнать со вчерашней ночи.
— Пройдемте въ столовую,—прошепталъ Шибановъ, беря Гудовича подъ руку.
Они присѣли на маленькій диванчикъ въ углу столовой.
Князь посмотрѣлъ на часы.
— Въ моемъ распоряженіи пятнадцать минутъ... Ну, дорогой мой, говорите прямо, рѣшили вы принять мое предложеніе?
Гудовичъ медлилъ съ отвѣтомъ.
— Я жду,—нетерпѣливо повторилъ князь, приближая къ Гудовичу свое возбужденное лицо.
— Я почти рѣшилъ, но...
— Безъ всякихъ, но! Скажите категорически: да, или нѣть?
— Да...-съ усиліемъ выговорилъ Гудовичъ.
— Въ гакомъ случаѣ вотъ вамъ моя рука! Съ этого момента я начинаю уже смотрѣть на насъ, какъ на своего собрата. Будьте около меня сегодня въ роковое время отъ двѣнадцати до часу ночи... Если судьба велитъ мнѣ умереть сегодня, то я передамъ вамъ рекомендательную карточку клуба, прежде чѣмъ спущу курокъ... Время идти: Сейчасъ пробьётъ полночь!
Медленные торжественные удары часовъ подтвердили слова князя.
Шибановъ и Гудовичъ заняли мѣсто около рулеточнаго стола .Князь повидимому былъ спокоенъ.
Только блѣднота его лица и лихорадочный блескъ глазъ обнаружили скрытое волненіе.
Прошло уже около десяти минуть, а „красное“ не выходило ещё ни разу.
Гудовичу казалось, что время тянется съ убійственною медленностью.
Наконецъ банкометъ воскликнулъ: „Красное“ выигрываетъ!
Шибановъ инстинктивнымъ движеніемъ схватилъ Гудовича за руку и крѣпко сжалъ ее.
И въ этомъ быстромъ крѣпкомъ пожатія было нѣчто такое, отчего Станиславъ Андреевичъ вздрогнулъ.
— Началось ,— прошепталъ князь.
— Получите вашъ выигрышъ,—спокойнымъ тономъ произнесъ крупье, подвигая лопаточкой кучу золота и разноцвѣтныхъ бумажекъ на противоположный конецъ стола, гдѣ сидѣла молодая элегантно одѣтая женщина.
Это она ставила на „красное“.
Взоры всѣхъ присутствующихъ обратились въ ея сторону.
Ставка была очень крупной.
— О, эта женщина! Кто она такая?— беззвучно шепталъ князь, впиваясь горящимъ взглядомъ въ ея утомленное сильно-напудренное лицо.—У нея зеленые глаза и красныя губы... Она олицетвореніе вампира... Предчувствіе говорить мнѣ, что эта женщина принесетъ мнѣ несчастье! Смерть близка!
— Полноте, князь, зачѣмъ такія мрачныя мысли? Развѣ вы не знаете эту женщину? Бѣлокурая Сесиль, такъ ее зовутъ здѣсь. Заурядная кокотка, не болѣе! Успокойтесь же...
— Я спокоенъ..... Ахъ, не все ли равно, сегодня или завтра! Рано или поздно это должно будетъ случиться... Будемъ слѣдить за игрой.
— Я начинаю, господа,—торопилъ крупье игроковъ.
— Тысячу рублей на „красное“,—со смѣлымъ вызовомъ воскликнула Сесиль.
— Очень хорошо, сударыня,—вѣжливо поклонился крупье.
Колесо завертѣлось.
Князь, точно загипнотизированный, не спускалъ глазъ съ шарика.
Игроки затаили дыханіе.
— "Kpacнoe" выигрываетъ!
За столомъ произошло нѣкоторое смятеніе.
Гудовичъ чувствовалъ, какъ рука князя, опиравшагося на его локоть, подергивается конвульсивной дрожью.
— Вамъ чертовски везётъ сегодня, Сесиль!—съ плохо скрываемой завистью замѣтилъ одинъ изъ игроковъ.
— Ба, вы думаете?!—безпечно возразила молодая женщина. Можетъ быть, вы и правы... Я не снимаю свой выигрышъ,—обратилась она къ крупье.
— Но вѣдь это же безуміе, Сесиль! — подавленно прошепталъ одинъ изъ ея сосѣдей.
— Пусть такъ! А я всё таки играю на „красное“.
Глаза женщины потемнѣли.
Вся ея поза выражала вызовъ слѣпой Фортунѣ. ,
— Будьте готовы. Моментъ приближается,—наклонился князь къ уху Гудовича.— Помните, я вамъ передаю карточку, лишь только эта проклятая ставка выиграетъ.
Гудовичъ молча кивнулъ головой.
— Бѣдняжка Сесиль, вы проиграли...
— Тише, господа, не мѣшайте.
Сесиль загорѣвшимся возбужденнымъ
взглядомъ слѣдила за движеніемъ рулетки.
Гудовичъ искоса посмотрѣлъ на князя.
Тотъ былъ положительно жалокъ въ эти мгновеніе.
Руки его тряслись.
Лицо покрылось смертельной блѣдностью.
Въ широко раскрытыхъ глазахъ застыло выраженіе ужаса.
— „Красное“ выигрываетъ,—съ оттѣнкомъ досады возгласилъ крупье.
Въ тотъ же самый моментъ Шибановъ, подавшись впередъ, высвободилъ свою лѣвую руку, сунулъ её въ жилетный карманъ и передалъ Гудовичу маленькій запечатанный конвертъ.
Сдѣлано было это такъ быстро, что ни кто изъ окружающихъ не замѣтилъ этого маневра.
— Прощайте и помните, что теперь вы ужо нашъ...—прошепталъ князь, поднося револьверъ къ виску.
Грянулъ выстрѣлъ...
(Продолжай, слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться25421-07-2022 14:21:07
ГЛАВА VII.Надъ трупомъ самоубійцы.
Поднялась суматоха.
Игроки покидали свои мѣста и спѣшили къ мѣсту происшествія.
Трагическій случай взволновалъ всѣхъ. Были забыты на время и карты и золото. Даже безстрастный крупье измѣнилъ своей обычной невозмутимости.
Появился хозяинъ квартиры съ блѣднымъ испуганнымъ лицамъ.
Самоубійцу перенесли на диванъ. Достаточно было одного взгляда, чтобы убѣдиться, что всякая медицинская помощь будетъ теперь безполезной.
Князь вѣрно направилъ выстрѣлъ.
Пуля пробила сердце.
Расчеты съ жизнью были покончены. Изъ списковъ клуба выбылъ еще одинъ членъ.
Жертвоприношеніе Ваалу совершилось. ...Гудовичъ, потрясенный до глубины души, съ ужасомъ и понятнымъ волненіемъ смотрѣлъ на блѣдное застывшее лицо князя.
Вокругъ суетились, встревоженно обсуждая инцидентъ, игроки, оторванные отъ своихъ занятій.
Большинство изъ нихъ начали торопливо разъѣзжаться домой.
Ожидали прибытія полиціи.
— Господа,—возвысилъ голосъ хозяинъ квартиры, сѣдоусый полковникъ,—этотъ прискорбный случай заставляетъ меня прекратить на сегодня игру. Надѣюсь, нѣкоторые изъ васъ не откажутся остаться, чтобы дать свои показанія слѣдственной власти?
Кое кто отвѣтилъ согласіемъ.
Рѣшилъ остаться и Гудовичъ.
...Квартира быстро опустѣла.
Электричество было наполовину потушено.
Всѣ слѣды азартной игры тщательно замаскированы.
Полковникъ и нѣкоторые изъ его постоянныхъ посѣтителей сгруппировались въ столовой.
Пили вино, вполголоса разсуждай о случившемся.
Всѣ они знали покойнаго.
Знали его образъ жизни за послѣдніе два года.
Сразу же создалось убѣжденіе, что Шибановъ застрѣлился, запутавшись въ долгахъ.
Истинная причина его трагической смерти была извѣстна изъ всѣхъ присутствующихъ одному только Гудовичу.
Онъ молча сидѣлъ поодаль отъ остальныхъ и машинально тянулъ вино.
Разговоръ не клеился.
Печальный фактъ подѣйствовалъ на всѣхъ удручающимъ образомъ.
Наиболѣе обезпокоеннымъ казался самъ хозяинъ квартиры.
— Да, непріятное происшествіе,—вздыхалъ онъ, то и дѣло подливая себѣ вина.— Возись теперь съ полиціей... Придется, пожалуй, перемѣнить квартиру. Со стороны князя—это просто не джентльменскій поступокъ! Развѣ нельзя было выбрать иное мѣсто?
— Сойти со сцены тихо и благородно, не причиняя людямъ непріятныхъ хлопотъ...
— Больше всего странно то обстоятельство, что князь за послѣднее время почти совсѣмъ не игралъ. Проиграть онъ много не могъ.
— Да, но замѣтили ли вы, какъ онъ волновался, сидя за рулеткой?
— Это бросалось въ глаза.
— Да, да...
— Странно, въ высшей степени странно!
— Теперь уже поздно разсуждать объ этомъ.
— Бѣдняга-князь унесъ свою тайну съ собой въ могилу.
— Его смерть будетъ очень непріятна роднымъ.
— Въ особенности отцу.
— Объ этомъ онъ, вѣроятно, больше всего думалъ...
— Князь разошелся съ семьей,—подтвердилъ кто то.
Одинъ изъ собесѣдниковъ, молодой, изящно одѣтый брюнетъ съ грустнымъ выраженіемъ утомленнаго интеллигентнаго лица, врачъ по профессіи, закурилъ сигару и тихо началъ, слѣдя за извивами голубоватаго дыма:
— Вотъ ужо нѣсколько лѣтъ подъ рядъ я веду наблюденія надъ людьми азарта: игроками, спортсменами, биржевиками. Изучаю ихъ психологію. Получаются довольно любопытные результаты. Потомъ, обращали ли вы вниманіе на частые случаи самоубійствъ въ этой средѣ? Довольно характерное явленіе.
— Постоянное напряженіе нервной системы въ концѣ концовъ неминуемо влечетъ за собой упадокъ душевныхъ силъ. А въ моментъ моральнаго банкротства человѣкъ скорѣе всего берется за револьверъ.
Хозяинъ нервно пожалъ плечами.
— Нс будемъ, господа, говорить объ этомъ. Слишкомъ тяжелая тема.
— Въ особенности тогда, когда въ сосѣдней комнатѣ лежитъ трупъ самоубійцы, а въ окна глядитъ черная непогожая ночь...
Наступила тишина...
Слышно было, какъ на дворѣ шумѣлъ дождь.
Крупныя капли барабанили въ стекла оконъ...
Деревья въ саду глухо скрипѣли...
Создавалось тяжелое, гнетущее настроеніе...
... Гудовичу пришлось пробыть въ квартирѣ до ранняго утра.
Явившимися властями быль составленъ протоколъ.
Трупъ увезли въ анатомическій театръ.
Гудовичъ, утомленный безсонной ночью и пережитымъ волненіемъ, съ удовольствіемъ думалъ о томъ моментѣ, когда онъ пріѣдетъ къ себѣ на квартиру и бросится въ постель.
Но этимъ пріятнымъ ожиданіямъ не суждено было сбыться.
Нашего героя ожидало новое приключеніе.
Приключеніе столь же страшное, сколько и богатое послѣдствіями.
... Онъ взялъ извозчика на углу Каменно-островскаго проспекта.
Откинулся на спинку экипажа и задремалъ.
Пролетка была съ кожанымъ верхомъ, такъ что дождь нисколько не безпокоилъ Гудовича,Имъ овладѣло то пріятное чувство забытья, полусна, которое обыкновенно испытываютъ сильно утомленные люди раннимъ утромъ, послѣ безсонной ночи.
... Пролетка стучала по набережной Петербургской стороны.
... Все кругомъ было сыро и грязно.
... Дождь затушевывалъ контуры домовъ дрожащей туманной сѣткой.
Улицы были еще пустынны.
Городъ спалъ.
... Утренняя холодная мгла стояла надъ набережной.
Надъ свинцовой рябью Невы лѣниво ползли бѣловатые клочья тумана...
... Гудовичъ дремалъ, покачиваясь на мягкомъ сидѣньѣ.
Вдругъ до его соннаго слуха долетѣлъ какой то смутный шумъ.
Послышались отдѣльные голоса.
Рѣзкій свистокъ полицейскаго.
... Извозчикъ остановилъ коня.
— Что такое?—освѣдомился Гудовичъ.
Шумъ на набережной усиливался.
Выдѣлялся чей то хриплый, видимо, застуженный голосъ:
— Нужно вызвать по телефону карету скорой помощи!
(Продолж. слѣдуетъ.)Не-Крестовскій.
Поделиться25521-07-2022 14:35:00
ГЛАВА VIII. Позоръ или смерть.
Гудовичъ сбросилъ съ себя оцѣпенѣніе полусна.
Онъ высунулся изъ пролетки.
Въ блѣдномъ свѣтѣ туманнаго утра увидѣть впереди себя на набережной кучку людей.
— Очевидно, произошли какое-нибудь несчастье,—обратился онъ къ извозчику.
Тотъ передернулъ вожжами и равнодушно отвѣтилъ;
— Утопленника, надо полагать, вытащили... Вишь, рѣчная полиція суетится!
Какое то безотчетное чувство, болѣе сильное. чѣмъ простое любопытство, заставило нашего героя выйти изъ пролетки и направиться къ мѣсту происшествія.
Предположеніе извозчика оправдалось: на гранитныхъ плитахъ набережной лежала женская фигура.
Ея смятая прическа и платье были смочены водой и имѣли самый жалкій видъ.
Высокая молодая грудь тяжело и неровно поднималась.
Глаза женщины были закрыты.
Замѣтно было, что она находится въ состояніи, близкомъ къ обмороку.
Станиславъ Андреевичъ протиснулся впередъ.Присмотрѣлся къ несчастной, покушавшейся па самоубійство, и едва сдержалъ возгласъ изумленія.
Передъ нимъ была та красавица брюнетка, которую онъ встрѣтилъ вчера въ кофейнѣ...
— Какое странное стеченіе обстоятельствъ,—подумалъ Гудовичъ, всматриваясь въ блѣдное, трогательно прекрасное лицо незнакомки.—Случайная мимолетная
встрѣча и трагическій финалъ жизненной драмы. Что заставило ее броситься въ холодныя волны рѣки? Какое глубокое скрытое горе привело ее къ такой развязкѣ?
Онъ обратился къ одному изъ чиновъ рѣчной полиціи;
— Что это: покушеніе на самоубійство, или несчастный случай?
Тотъ пожалъ плечами.
Мы вытащили её изъ воды въ то время, когда она уже начала нахлебываться. Вотъ все, что и могу сказать вамъ!
— Много ихней сестры топится,—флегматично замѣтилъ одинъ изъ городовыхъ.— А эта барышня, надо думать, не по доброй волѣ въ воду пошла. Дюже кричала, какъ тонуть то зачала.
— Можетъ, съ мостковъ сорвалась...
— Пожалуй, что и такъ...
— Надо карету вызвать.
— Обратите вниманіе, господа,—вмѣшался Гудовичъ,— дѣвушка приходить въ чувство. Медицинская помощь не нужна. Лучше всего ее отправить на квартиру. Ей необходимо согрѣться, успокоиться...
Дѣвушка дѣйствительно пришла въ себя.
Она открыла глаза и приподнялась, дрожа всѣмъ тѣломъ.
Ей помогли встать на ноги.
Она сильнымъ напряженіемъ воли справилась съ своимъ волненіемъ и довольно твердо произнесла;
— Спасибо... Теперь я чувствую себя
значительно лучше... Могу добраться до дому безъ посторонней помощи... Я упала въ воду вслѣдствіе собственной неосторожности... Шла по набережной... Оступилась... Кругомъ былъ туманъ... Пустите меня...Видя, что дѣло принимаетъ такой оборотъ, Гудовичъ рѣшилъ предложить свои услуги.
Въ этотъ моментъ онъ еще не подозрѣвалъ, какія серьезныя послѣдствія будетъ имѣть для него эта встрѣча.
Какую громадную роль сыграетъ эта женщина въ его жизни.
Предлагая свою помощь, Станиславъ Андреевичъ дѣйствовалъ безъ опредѣленнаго плана, движимый какимъ то непонятнымъ побужденіемъ.
— Сударыня,—обратился онъ къ незнакомкѣ, почтительно снимая шляпу,—позвольте мнѣ предложить вамъ свой экипажъ. Я довезу васъ до квартиры. Вы дрожите отъ холода. Вамъ необходимо какъ можно скорѣе очутиться въ теплой комнатѣ. Разрѣшите мнѣ накинуть на ваши плечи свое пальто. Это согрѣетъ васъ.
Она смѣрила Гудовича испытующимъ взглядомъ и послѣ минутнаго колебанія согласилась принять его услуги.
Пролетка плавно покатилась.
Извозчикъ въ чаяніи щедрой платы неистово погонялъ лошадь.
— Я не нахожу словъ, чтобы выразить вамъ свою признательность... Меня пугало составленіе протокола и всѣ эти формальности... Очень, очень благодарна вамъ... Вы —первый человѣкъ, который отнесся ко мнѣ сочувственно въ этомъ холодномъ, бездушномъ городѣ... Я такъ одинока, такъ несчастна!
— Полно-те, это долгъ каждаго порядочнаго человѣка. Вы преувеличиваете значеніе моей скромной помощи... Скажите вашъ адресъ. Куда прикажете отвезти васъ? Вы колеблетесь...
— Ахъ, не то, совсѣмъ не то...
— Вы не довѣряете мнѣ?
— Напротивъ, но...
— Повѣрьте, что въ моей душѣ нѣть ни тѣни какихъ-либо нехорошихъ намѣреній. Я не спрашиваю даже вашего имени...
Молодая дѣвушка не могла скрыть своихъ слезъ.
— У моня нѣтъ квартиры,—еле слышно выговорила она.—Нѣтъ ни квартиры, ни знакомыхъ, ни средствъ къ существованію...
Глубокое волненіе охватило Гудовича.
Онъ нѣжно пожалъ руку дѣвушки и началъ успокаивающимъ тономъ:
— Ради Бога, не плачьте!—Ваше отчаяніе трогаетъ меня до глубины души... Соберитесь съ силами. Я сдѣлаю все возможное, чтобы помочь вамъ устроиться. Я найду вамъ работу... Жизнь еще улыбнется вамъ... Не надо слезъ!
Искренній горячій тонъ его словъ подѣйствовалъ на дѣвушку.
Рыданія ея смолкли.
Только теперь она замѣтила, что Гудовичъ уступилъ ей свое пальто.
— Сударь, вы такъ добры... Возьмите ваше пальто. Вашъ лѣтній костюмъ плохо защищаетъ отъ утренней сырости.
— О, и не боюсь холода. Вы-же можете простудиться...
Она улыбнулась горькой иронической улыбкой и возразила:
— Часъ тому назадъ я шла на смерть... Можетъ ли пугать меня простуда?
— Какъ? Стало быть, вы на самомъ дѣлѣ хотѣли...
— Хотѣла утопиться? Да...
Это yжасно!
— Другого выхода не было.
— Могу ли я этому повѣрить?! Какъ, чтобы вы, такая молодая, полная силъ и здоровья, дѣвушка, такая красавица, не могли найти выхода! Поддались малодушію. Рѣшили добровольно уйти отъ жизни. Но вѣдь это же безуміе! Умереть такой молодой и
прекрасной! Нѣтъ, вы должны жить!— Мнѣ оставалось выбирать одно изъ двухъ: позоръ или смерть,—глухо прошептала дѣвушка, низко опуская голову.
Это откровенное признаніе нѣсколько смутило Гудовича.
Послѣ минутной паузы онъ продолжалъ:
— Въ такомъ случаѣ я позволю себѣ предложить вамъ временно отдохнуть въ стѣнахъ .моей квартиры. Правда, она не блещетъ роскошью... Это всего скромный поморъ второклассной гостинницы. Я самъ человѣкъ пріѣзжій, новый въ столицѣ. Пожалуйста, не истолкуйте дурно мое предложеніе!
— Ахъ, мнѣ все равно,—устало отозвалась дѣвушка.
— Я вполнѣ довѣряю вамъ,—добавила она, немного помолчавъ.
...Минутъ черезъ пятнадцать Станиславъ Андреевичъ ввелъ свою путницу въ занимаемый имъ номеръ.
Довольно большая комната была перегорожена ширмами.
За ширмами помѣщался диванъ.
Садитесь пожалуйста! Дайте вашу кофточку. Боже! Вы вся промокли до нитки. Вамъ необходимо переодѣться.
Онъ позвонилъ.
Молодая дѣвушка слабо улыбнулась.
— Сколько хлопотъ причинила я вамъ.
— Стоитъ ли объ этомъ говорить? Знаете, я вижу въ нашей встрѣчѣ нѣчто фатальное.
(продолж. слѣдуетъ.)Не-Крестовскій.
Поделиться25621-07-2022 15:20:35
ГЛАВА IX.Шифрованное письмо.
Прежде чѣмъ продолжать наше повѣствованіе, мы должны вернуться нѣсколько назадъ.
... Глухая полночь.
... Черное небо низко опускается надъ городимъ.
Огненныя точки фонарей тянутся вдоль набережной.
Черныя громады домовъ снять. Несмолкаемый шумъ столичнаго движенія затихаетъ по мѣрѣ того, какъ улицы удаляются отъ центра.
Зловѣще выступаютъ во мракѣ далекія очертанія крѣпости.
Глухо шумятъ волны Невы.
... Холодно, мрачно, пустынно...
... На поворотѣ улицы показался крытый экипажъ.
Извозчичья карета.
Дробно стучали копыта лошади по плитамъ мостовой.
Извозчикъ то и дѣло взмахивалъ кнутомъ.
Наконецъ карета остановилась около подъѣзда большою трехъ-этажнаго Дома, окна котораго были погружены во мракъ.
Видимо, все въ домѣ спало глубокимъ сномъ.
Изъ кареты быстро вышелъ господинъ выше средняго роста, въ плащѣ съ капюшономъ.
— Ты подождешь меня, — кратко приказалъ онъ извозчику.
— Слушаю, баринъ.
— Я вернусь черезъ полчаса.
Пріѣхавшій поднялся по ступенькамъ подъѣзда.
Далъ звонокъ швейцару.
Минуты черезъ двѣ вновь нетерпѣливо нажалъ кнопку.
Дверь широко распахнулась.
Сѣдоусый швейцаръ почтительно кланялся и говорилъ:
— Простите, ваше сіятельство, вздремнулъ я малость, не могъ сразу услышать звонокъ.
— Хорошо.. Вы не ложитесь пока спать. Немного погодя я вернусь. Запрете за мною дверь.
Господинъ въ плащѣ поднялся на площадку бель-этажа и остановился передъ дверью въ свою квартиру.
Ему открылъ лакей.
Высокій представительный старикъ съ типичнымъ лицомъ слуги изъ аристократическаго дома.
— Ужинъ ожидаетъ васъ въ столовой, графъ,—произнесъ онъ, слегка наклоняя голову.
— Я не хочу ѣсть. Былъ кто нибудь у меня?
— Господинъ Орландъ и вашъ секретарь.
— Почта?
— Въ кабинетѣ, на письменномъ столѣ, графъ.
— Хорошо, больше ты мнѣ пока не нуженъ. Освѣти, впрочемъ, кабинетъ.
Квартира, занимаемая графомъ, представляла изъ себя роскошное помѣщеніе въ пять комнатъ, не считая передней и ванной.
Обставлена она была богато и съ барской изысканностью.
Столовая, отдѣланная подъ дубъ.
Курильная въ восточномъ вкусѣ.
Много дорогихъ картинъ, бронзы и оружія.
Безшумно ступая по мягкимъ коврамъ, устилавшимъ полъ кабинета, графъ нѣкоторое время шагалъ взадъ и впередъ, насвистывая сквозь зубы модную арію.
Затѣмъ присѣлъ къ столу и бѣгло просмотрѣлъ корреспонденцію, полученную въ его отсутствіе.
Одинъ большой пакетъ съ заграничнымъ штемпелемъ привлекъ его особое вниманіе.
Адресъ былъ написанъ на нѣмецкомъ языкѣ:
„Графу Рудольфу Шамбергу. Конфиденціально".
Графъ нахмурился.
— Гмъ... требуютъ свѣжихъ новостей. Завтра посмотрю, что можно будетъ сдѣлать.
Онъ вынулъ изящный портсигаръ, украшенный золотой монограммой, и закурилъ...
Здѣсь мы считаемъ необходимымъ познакомить нашихъ читателей съ этимъ новымъ героемъ поближе.Графъ Шамбергъ былъ очень красивый собою блондинъ съ правильными чертами блѣднаго, замѣтно утомленнаго лица, съ небольшой узко подстриженной бородкой.
Въ моментъ нашего знакомства съ нимъ онъ былъ одѣтъ въ черную фрачную пару; въ петлицѣ фрака виднѣлась орденская ленточка.
Пластронъ его бѣлоснѣжной манишки былъ украшенъ жемчужными запинками.
Пара лайковыхъ перчатокъ, небрежно брошенныхъ въ цилиндръ, и завядшая бутоньерка свидѣтельствовали, что трафь только что вернулся съ какого нибудь великосвѣтскаго раута.
Бой бронзовыхъ часовъ, стоящихъ на каминѣ, вывелъ графа изъ задумчивости.
Онъ быстро вскрылъ пакетъ, откуда выпалъ вчетверо сложенный листъ бумаги.
Графъ, однако, не заинтересовался текстомъ письма.
Онъ разложилъ его аккуратно на столѣ.
Вынулъ изъ потайного ящика шифоньерки хрустальный флаконъ съ какой-то безцвѣтной жидкостью и смочилъ этой жидкостью полученное письмо.
Вскорѣ между строкъ текста показался рядъ цифръ, расположенныхъ въ такомъ порядкѣ:
7714265554
211162853377...
Графъ, сосредоточенно нахмурившись, разбиралъ шифръ, записывая полученные .результаты на листокъ блокъ-нота.
...— планъ минныхъ загражденій...
...— капиталъ Генеральнаго штаба.
...—вознагражденіе въ суммѣ 30000 марокъ...
Расшифровавъ документъ, графъ Шамбергъ сжегъ его на свѣчкѣ и выбросилъ пепелъ вь каминъ.
— Да, предстоитъ серьезное дѣло. Хотя и кушъ хорошій. Жаль, что нѣтъ Сюзетты въ столицѣ. Черезъ ея посредство было бы гораздо легче завязать сношенія. Нужно будетъ спросить Орланда...
Графъ выдвинулъ ящикъ письменнаго стола и вынулъ небольшой никелированный револьверъ
Осмотрѣлъ зарядъ и положилъ револьверъ въ жилетный карманъ.
Затѣмъ пересчиталъ деньги въ своемъ бумажникѣ.
— Семьсотъ рублей. Хватить...
Нажалъ кнопку.
— Я ухожу,—отнесся онъ къ явившемуся слугѣ. Къ утру вернусь. Приготовите ванну къ шести часамъ.
Лакей почтительно поклонился.
Графъ, закутавшись въ плащъ, спустился по лѣстницѣ и сѣлъ въ карету.
Извозчикъ, услышавъ названный адресъ, удивленно покачалъ головой.
Карета скрылась въ темнотѣ ночи.
Графъ сидѣлъ, откинувшись на спинку и утомленно закрывъ глаза.
Такія ночныя экскурсіи были для него не новы.
Въ теченіе своей бурной, полной опасностей жизни онъ неоднократно становился лицомъ къ лицу со смертью.
Привыкъ играть опасностью...
(Продолж. слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться25721-07-2022 16:01:02
ГЛАВА X.Титулованный шпіонъ.
Графъ Шамбергь появился на столичномъ горизонтѣ нѣсколько лѣтъ тому назадъ.
Благодаря своему титулу, свѣтскимъ манерамъ и рекомендаціи иностранныхъ посольствъ, онъ завязалъ обширное знакомст-
во въ самыхъ разнообразныхъ кругахъ общества, начиная отъ дѣловыхъ кабинетовъ биржевиковъ и кончая великосвѣтскими салонами.Жилъ онъ открыто, видимо, не стѣсняясь въ средствахъ.
Ни одинъ кутежъ, устраиваемый петербургской золотой молодежью, не проходилъ безъ участія графа.
Его изящная аристократическая фигура появлялась повсюду, гдѣ собираются сливки общества: на скачкахъ, на первыхъ представленіяхъ, на великосвѣтскихъ базарахъ.
Оффиціальное положеніе графа Шамберга въ обществѣ опредѣлялось ролью корреспондента двухъ-трехъ вліятельныхъ органовъ западной прессы.
Но, очевидно, эти занятія журналистикой не служили единственнымъ источникомъ его доходовъ.
Кутежи, карты и женщины, вся шумная угарная атмосфера праздной и роскошной жизни, которой жилъ графъ, требовали большихъ средствъ.
Мнѣніе свѣта не особенно останавливалось надъ тѣмь, откуда черпаетъ графъ свои ресурсы.
Къ тому же послѣдній неоднократно разсказывалъ своимъ друзьямъ о доходахъ, якобы получаемыхъ имъ со своего имѣнія въ южной Силезіи.
... Теперь, когда мы нѣсколько познакомили нашихъ читателей съ графомъ Шамбергомъ и его положеніемъ въ свѣтѣ, будемъ продолжать нашъ разсказъ.
... По мѣрѣ того, какъ извозчичья карета удалялась отъ центра города, улицы становились все глуше и пустыннѣе.
Фонари попадались все рѣже.
Наконецъ, на одной изъ отдаленнѣйшихъ линій Васильевскаго острова карета остановилась.
Извозчикъ, очевидно, дѣйствуя по заранѣе полученной инструкціи, сошелъ съ козелъ и постучалъ въ дверку экипажа.
— Пріѣхали, баринъ.
— Очень хорошо,—спокойнымъ тономъ отозвался графъ, выходя изъ экипажа.— Вотъ тебѣ, любезный, за труды. Получи! Больше ты мнѣ не нуженъ.
Возница, разсмотрѣвъ полученную ассигнацію, съ радостнымъ изумленіемъ покачалъ головой.
— Цѣлую десятку отвалилъ. Ловко! Настоящаго барина сразу видно... Чудно мнѣ только одно: куда это онъ ночью, да пѣшкомъ, въ такую глушь пошелъ? Ну, да объ этомъ толковать нечего. Сказано, баре: мало ли имъ какая блажь въ голову придетъ! Теперь можно и ко двору...
Извозчикъ взобрался на козлы.
Вскорѣ стукъ колесъ замолкъ въ тишинѣ спящей улицы.
Послѣдуемъ теперь за графомъ Шамбергомъ.
Не смотря на темную дождливую ночь, онъ шелъ быстро, какъ человѣкъ, хорошо знакомый съ мѣстностью.
Великосвѣтскіе пріятели графа были бы крайне удивлены, если бы увидѣли его въ этотъ поздній часъ на пустынной окраинѣ города.
Куда же шелъ графъ?
Что ожидало ого впереди въ темнотѣ непогожей ночи?
Отправлялся ли онъ въ тайный игорный притонъ?
Ждало ли его опасное, но вмѣстѣ съ тѣмъ пріятное романическое приключеніе?
Будущее дастъ отвѣты на эти вопросы.
... Спустя четверть часа графъ Шамбергь остановился около небольшой калитки, выходившей въ глухой переулокъ.
Онъ нащупалъ кнопку звонка и нѣсколько разъ надавилъ пальцемъ.
Въ переулкѣ было тихо.
Ни одного огонька не мелькало въ окнахъ сосѣднихъ построекъ. Уныло и надоѣдливо шумѣлъ дождь.
Гдѣ то хрипло и вяло тявкала собака.
Графъ, выражая признаки нетерпѣнія, хотѣлъ позвонить вторично, но въ это время за калиткой послышались шаги.
— Кто тутъ?—раздался окликъ.
— Двѣсти одиннадцать!—нетерпѣливо, съ легкимъ раздраженіемъ отозвался графъ.
Это былъ условный пароль.
Щелкнулъ замокъ.
Калитка распахнулась.
— Пожалуйте, графъ. Господинъ давно уже поджидаетъ васъ,—почтительно поклонился маленькій человѣчекъ съ потайнымъ фонарикомъ въ рукѣ.
Онъ торопливо заперъ калитку и обогналъ графа, освѣщая ему дорогу.
Шли по мокрому песку широкой аллеи.
Направо и налѣво шумѣли темныя деревья парка.
Раза два графъ Шамбергь натыкался въ темнотѣ на мелкіе кустарники.
Наконецъ, они миновали садъ и подошли къ двухэтажному строенію, возвышавшемуся среди площадки.
Человѣчекъ съ фонаремъ ввелъ графа въ пріемную.Здѣсь было свѣтло отъ лампы и пылающаго камина.
Передъ каминомъ на коврѣ лежалъ громадный догъ датской породы.
Животное злобно ощерилось и заворчало на графа.
Проводникъ, хромоногій горбунъ, съ лицомъ, обезображеннымъ оспою и безчисленными шрамами, поспѣшилъ успокоить собаку.
— Тубо, Неро, это свои. Цыцъ, тебѣ говорятъ, если ты не хочешь попробовать раскаленной кочерги!.. Поднимитесь, графъ, по винтовой лѣстницѣ. Господинъ ожидаетъ васъ вверху, въ угловомъ залѣ.
Графъ молча кивнулъ головой и прошелъ во внутреннія комнаты этого таинственнаго дома.
Вслѣдъ ему раздался бѣшеный лай собаки, свистъ хлыста и богохульственныя проклятія горбуна.
Маленькая винтовая лѣстница, замаскированная портьерами, вела въ верхній этажъ.
Графъ поднялся и на минуту остановился въ полутемной комнатѣ.
Теплыя женскія руки обвили ему шею.
Нѣжный мелодичный голосъ прошепталъ около самаго уха:
— Милый, наконецъ-то я дождалась тебя....
— Нелли, дорогая моя!
— Тише... будь остороженъ: отецъ, кажется, догадывается.
Быстрый трепетный поцѣлуй, полный неизъяснимаго очарованія, заставилъ сердце графа забиться сильнѣе обыкновеннаго.
Онъ мягкимъ любовнымъ жестомъ отвелъ руки дѣвушки и произнесъ:
— Мужайся, голубка моя. Скоро эти испытанія кончатся.
Влюбленные обмѣнялись еще однимъ поцѣлуемъ, послѣ чего графъ твердыми шагами направился дальше.
На порогѣ онъ остановился.
Прелестная бѣлокурая головка молодой дѣвушки-полуребенка съ трогательной заботливостью слѣдила за нимъ изъ за портьеры.
— Да благословитъ тебя небо, дитя мое, —подумалъ графъ, берясь, за ручку двери.
Угловой залъ представлялъ изъ себя большую неправильной формы комнату.
Обстановка здѣсь была самая странная, причудливая.
Мягкая роскошная мебель, пушистые ковры, экзотическія растенія и на ряду съ этимъ цѣлая коллекція всевозможнаго оружія, развѣшаннаго но стѣнамъ,Въ углу два глухіе шкафа.
Въ залѣ, также какъ и въ нижнемъ этажѣ, пылалъ каминъ.
Неподалеку отъ огня въ креслѣ полулежалъ хозяинъ этого страннаго жилища.
Электрическая лампа подъ зеленымъ абажуромъ давала возможность разглядѣть его фигуру и лицо.
Трудно было опредѣлить возрастъ лежащаго.
Его худое,желтое, изнеможённое лицо напоминало мумію.
Коротко подстриженные волосы были бѣлы, какъ снѣгъ.
Руки, унизанныя брилліантами, поражали своей худобой.
На первый взглядъ создавалось впечатлѣніе, что человѣкъ, лежащій въ креслѣ, представляетъ изъ себя полумертвеца и что жизнь въ этомъ бренномъ тѣлѣ держится благодаря необычайной энергіи и желѣзной волѣ старика.
Онъ поднялъ на вошедшаго свой тусклый безжизненный взглядъ и глухо заговорилъ:
— Вы долго заставили себя ждать, графъ. Я привыкъ, чтобъ мои приказанія исполнялись быстрѣе, чѣмъ вы это дѣлаете.
Графъ видимо хотѣлъ возразить, но сдержался.
Онъ усѣлся, не ожидая приглашенія, и прямо приступилъ къ дѣлу.
— У меня есть другія обязанности, развѣ
вы забыли это?
— Обязанности наемнаго шпіона? Знаю... Но вы то, чертъ васъ побери, также должны помнить, что меня, предсѣдателя клуба Обреченныхъ Ваалу, нельзя заставлять ждать!
Графъ нахмурился.
Онъ весь кипѣлъ отъ бѣшенства. Наступила зловѣщая пауза...
(Продолж. слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій
Поделиться25821-07-2022 16:22:51
(Романъ-хроника изъ событій 1905 года).
ПРОЛОГЪ.
Побѣжденные.
Въ заревѣ пожара.
(Романъ-хроника изъ событій 1905 года).
ПРОЛОГЪ.
Побѣжденные.
... Сѣрый зимнiй день.
... Темносвинцовое небо низко опустилось надъ широкой, занесенной снѣгами долиной.
Печально и безжизненно вокругъ.
... Въ воздухѣ кружился мелкій сухой снѣжокъ.
... Вѣтеръ уныло гудѣлъ въ оледенѣлыхъ телеграфныхъ проволокахъ.
Гналъ по полотну линіи столбы снѣжной пыли...
Тамъ, гдѣ долина суживалась цѣпью горъ, раскидывались постройки большой деповской станціи.
Многочисленные станціонные пути были засыпаны снѣгомъ и загромождены вагонами.
Громадныя ворота депо, раскрытыя настежь, угрюмо чернѣли на грязно-сѣромъ фонѣ стѣнъ, выложенныхъ изъ дикаго камня.
Около депо стояло нѣсколько паровозовъ, изъ которыхъ давно былъ выпушенъ паръ.
Стекла въ окнахъ зданія были во многихъ мѣстахъ разбиты.
Переплеты р&мъ и самыя стѣны депо хранили слѣды пуль.
... На станціи не замѣчалось обычнаго оживленія.
Вся она точно вымерла.
Окна жилыхъ домовъ были закрыты ставнями.
Двери станціоннаго пакгауза заколочены досками.
Саженяхъ въ ста отъ станціи пути были завалены опрокинутымъ подвижнымъ составомъ; крытыми вагонами и платформами.
Снѣгъ около этой импровизированной баррикады былъ плотно утоптанъ.Мѣстами виднѣлись кровавыя пятна.
... Повсюду,—и на путяхъ, и на перронѣ, и около станціонныхъ построекъ стояли часовые.
Сѣрыя солдатскія фигуры сливались съ наступающими сумерками.
Часовые зябко поводила плечами, стараясь держаться спиною къ вѣтру.
Мѣрно шагали по замерзшему скрипѣвшему снѣгу и съ чувствомъ глухой вражды косились на опрокинутые вагоны, которые ихъ заставили караулить...
Одно изъ оконъ аппаратной комнаты, выходившее на перронъ, было освѣщено.
Розовый отблескъ пробивался сквозь заиндевѣвшее стекло и падалъ на платформу.
Около самаго окна стоялъ часовой.
Онъ переминался съ ноги на ногу и пряталъ лицо въ башлыкъ.
По временамъ, когда дверь станціи съ визгомъ распахивалась, часовой напряженно вытягивался и неловко стукалъ прикладомъ о платформу.
Торопливо, дѣловой походкой проходили жандармы, позвякивая шпорами, хранивъ на лицѣ озабоченное сосредоточенное выраженіе.
Визжалъ дверной блокъ, съ шумомъ захлопывалась дверь и опять все затихало.
Часовой ёжился, тоскливо вздыхалъ и беззвучно шевелилъ губами.
— О, Господи! Съ утра маковой росинки не было. Скоро ли смѣна-то? Вѣтренно, холодно... Ну и сторона сибирская, чтобъ ей ни дна, ни покрышки!
... Въ аппаратной—большой неуютной комнатѣ скупо мерцала дампа подъ жестянымъ зеленымъ абажуромъ.
Молоденькій, бѣлокурый телеграфистъ съ блѣднымъ, растеряннымъ лицомъ, низко наклонясь надъ столомъ, выстукивалъ телеграмму.
Руки его замѣтно дрожали.
Онъ напряженно слѣдилъ за развертывавшейся лентой, испещренной черточками.Аппаратъ стучалъ мелко, дробно, какъ будто испуганно...
По комнатѣ взадъ и впередъ расхаживалъ молодой офицеръ въ гвардейской формѣ.
Его красивое лицо выражало скуку и нетерпѣніе.
Шаги были вялы и нерѣшительны, какъ у человѣка, который не знаетъ, какъ ему убить время.
Онъ поминутно закуривалъ, щелкая массивной крышкой серебрянаго портсигара.
По временамъ наклонялся надъ аппаратомъ и смотрѣлъ черезъ плечо телеграфиста.
Тотъ ежился и дрожащими пальцами откидывалъ ленту.
... Офицеръ вынулъ изъ кармана узкихъ рейтузъ изящные золотые часы и нетерпѣливо пожалъ плечами.
— Удивительно, какъ они копаются!
Точно въ отвѣтъ на это восклицаніе, за дверью послышалась возня и легкое покашливаніе.
Вошли фельдфебель и жандармскій вахмистръ.
Фельдфебель отряхнулъ снѣгъ съ шинели и отрапортовалъ сиплымъ басомъ:
— Готово, вашескородіе!
— Наконецъ-то! Могли бы, кажется, сдѣлать поскорѣе.
— Такъ что позвольте доложить, вашескородіе, земля очинно мерзлая... Насилу выкопали.
— Все готово?—сухо оффиціальнымъ тономъ освѣдомился офицеръ...
— Такъ точно, вашескородіе. Взводъ, какъ приказано по наряду, опять же могилы—торопливо скороговоркой началъ фельдфебель, но офицеръ перебилъ его, съ оттѣнкомъ досады махнулъ рукой.
— Ну, хорошо... Идемъ!
Они направились къ большому продолговатому зданію, чернѣвшемуся нѣсколько поодаль отъ платформы.Зданіе это было окружено цѣпью часовыхъ.
Внутри, въ большой голой комнатѣ съ высокимъ потолкомъ и закоптелыми стѣнами, сидѣло и лежало нѣсколько человѣкъ.
Здѣсь было холодно и темно.
Комната эта, служившая ранѣе помѣщеніемъ для кондукторскихъ бригадъ, уже нѣсколько дней не отапливалась.
На полу и на стѣнахъ выступалъ морозный иней.
... Въ темнотѣ слышались подавленные вздохи, односложныя фразы.
Говорили тихо.
... Изъ дальняго угла доносились какіе-то слабые ноющіе звуки: точно кто-то всхлипывалъ или бредилъ во снѣ.
... Дверь отворилась.
По стѣнамъ заметался свѣтъ фонарей, принесенныхъ солдатами.
Послышался окликъ;
— Встать!
Кучка людей зашевелилась.
Вахмистръ держалъ въ рукахъ списокъ.
Свѣтъ фонаря прыгалъ по сѣрымъ обшлагамъ его шинели, по смятой бумагѣ.
— Кондратьевъ Иванъ!—медленно прочелъ жандармъ.
Изъ кучки выдѣлился высокій, сухощавый парень, по внѣшности деповской слесарь.
Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ, нервно кутая шею въ старый, рваный шарфъ.
... Кто то глубоко в протяжно вздохнулъ.
Жандармъ нахмурился, откашлялся и продолжалъ:
— Сокольскій Александръ!
Брюнетъ съ густой просѣдью, въ тужуркѣ съ путейскими кантами и въ полушубкѣ, накинутомъ на плечи, бодрой, размѣряя вой походкой подошелъ къ дверямъ.
— Здѣсь,—отозвался онъ, вязкимъ груднымъ баритономъ.
Фельдфебель поднялъ фонарь и освѣтилъ его лицо.
Сокольскій смотрѣлъ, не опуская глазъ.
Ни гнѣва, ни волненія не отражалось въ этомъ спокойномъ, точно углубленномъ въ себя взглядѣ.
Видно было, что мысли его витаютъ далеко...
Онъ поправилъ рукой окровавленную перевязку, закрывавшую половину лба и спросилъ, не обращаясь ни къ кому:
— Итти?
— Сюда, сюда, къ сторонкѣ,—почему то ужасно засуетился фельдфебель.
Сокольскій всталъ на указанное ему мѣсто.
Офицеръ, вздрогнувшій, лишь только была произнесена фамилія вызываемаго, смотрѣлъ на него широко раскрытыми глазами.
Цѣпкій, леденящій ужасъ сжималъ сердце офицера и покрывалъ его лобъ клейкимъ потомъ.
Надвигался нелѣпый, кровавый кошмаръ...
Трудно было дышать, точно не хватало воздуха...
Въ вискахъ сыпалась дробь, какъ отъ тысячи маленькихъ, невидимыхъ молоточковъ.
Вся душа была охвачена, заполнена одной мыслью, отчетливо новой и мучительно тягостной:
— Братъ, братъ...
Порывъ вѣтра налетѣлъ изъ сѣней.
Пламя оплывшихъ свѣчей, вставленныхъ въ фонари неумѣлыми руками, заколебалось.
... Опять послышался чей-то протяжный, тоскующій вздохъ.
... Выло тихо и жутко...
Точно холодное вѣяніе смерти пронеслось надъ головами обреченныхъ...
(Продолженіе слѣдуетъ)
Не-Кристовскій
Поделиться25921-07-2022 17:15:37
ГЛАВА I." На панели".
... Падаль снѣгъ.
... Мокрый тяжелый снѣгъ.
Еще съ обѣда» въ воздухѣ закружились, какъ бѣлыя пушистыя мухи, олинскія снѣжинки.
А къ вечеру снѣгъ повалилъ такъ сильно, что на его волнующейся туманной сѣткой мягко стушевались,—слились съ ночной темнотой контуры городскихъ построекъ.
... Ремневъ торопливо шагалъ по занесенному снѣгомъ тротуару.
Пряталъ перезябшія руки въ карманы старенькаго осенняго пальто и досадливо прислушивался къ надоѣдливому всхлипыванію растаявшаго снѣга въ лѣвой старой галошѣ.
... Путь ему предстоялъ немалый.
Почти черезъ весь городъ.
Впрочемъ, онъ не думалъ о физической усталости.
Онъ давно уже привыкъ къ такимъ ночнымь экскурсіямъ.
Правда, скверная погода:—снѣгъ мокрый, тротуары осклизли, но это, пожалуй, еще и лучше: не такъ нужно опасаться слѣжки.Въ такую темень а непогодь легче всего проскользнуть незамѣченнымъ.
... Былъ десятый часъ зимняго вечера.
Чтобы сократить разстояніе и выиграть время, Ремневъ измѣнилъ свой обычный маршрутъ и свернулъ на большую улицу.
Даже и здѣсь было относительно мало прохожихъ.
Мокрая погода не располагала къ прогулкѣ.
Пѣшеходы ускоряли свои шаги, пряча лица въ поднятые воротники.
... У подъѣзда клуба дремало нѣсколько извозчиковъ.
Ихъ шаршавыя лошадёнки, санки съ полостями, армяки и шапки,—все было покрыто толстымъ слоемъ снѣга.
... Машинально на ходу Ремневъ посмотрѣлъ на освѣщенную витрину часового магазина.
— Ого, уже безъ пяти десять, задержался я у Лорда... Раньше полуночи домой не попаду. Нужно нажать на педаль.
Онъ нервно повелъ плечами, встряхнулъ снѣгъ, густо облѣпившій башлыкъ, и энергичнѣе захлопалъ стоптанными галошами.
... Справа потянулись ярко освѣщенныя окна пивной лавки.
... Матовый электрическій шаръ подъѣзда, черныя полосы зеленыхъ коленкоровыхъ занавѣсокъ, закрывавшихъ половину оконъ.
Въ окнахъ билліардной комнаты мелькнули силуэты игроковъ.
Метнулась въ глаза часть вывѣски, запорошенная снѣгомъ.— ... горячія закуски,— прочелъ Ремневъ.
Воображенію сильно и проголодавшагося человѣка, невольно, мимолетно, но отчетливо, какъ на свѣтовомъ экранѣ, представились дымящіяся сосиски, съ прянно-кислымъ соусомъ изъ капусты.
— Да, горячія закуски,—повторилъ Ремневъ.
— Недурственно-бы,.. Человѣку въ равной степени необходимы, какъ горячая пища, такъ и горячіе напитки.
... Одинъ изъ тысячи застольныхъ афоризмовъ этого забулдыги Лорда... Увы, дѣйствительно нужно сознаться, что фунтъ ситника и той микроскопической дозы колбасы, которую я имѣлъ сегодня на обѣдъ, совершенно недостаточно для желудка здороваго пролетарія... Чертъ меня побери, если я не ухитрюсь подстрѣлить милѣйшую Рахиль на пару ржавыхъ селёдокъ... Лучшаго вѣдь у нихъ въ лавчонкѣ не водится.
Развлекая себя такими соображеніями гастрономическаго свойства, Ремневъ однако не забывалъ, что ему каждую минуту грозитъ перспектива получить, въ самомъ недалекомъ будущемъ, не только безплатный столъ, но и готовую квартиру.
Вотъ почему онъ вздрогнулъ и насторожился, когда нащупалъ глазами въ нѣсколькихъ шагахъ впереди себя высокую фигуру въ пальто и барашковой шапкѣ.
Обладатель этого головного убора шелъ медленно, неувѣренными, точно ждущими чего то шагами.
Ремневъ былъ достаточно опытенъ, чтобы не понять съ перваго-же взгляда съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло.Ему, въ его прошломъ, уходящемъ въ темную, многотрудную даль нелегальнаго существованія, не разъ и не два приходилось сталкиваться съ такими субъектами...
... Онъ замедлилъ шаги, намѣреваясь было свернуть въ переулокъ, но тотчасъ же понялъ, что путь къ отступленію ему отрѣзанъ.
На углу переулка торчала другая фигура, плотно закутанная башлыкомъ.
— Дѣлать нечего, пойду прямо, возможно, что „они" не заинтересуются мной.
И тутъ же съ оттѣнкомъ досады мысленно обругалъ себя.
— Дернула меня нелегкая по Большой пойти... Оригиналъ нужно сдать непремѣнно сегодня-же, а эти молодчики будутъ пожалуй на мной кружить до самаго утра Скверно... Ба, вотъ идея! Раньше мнѣ это нерѣдко удавалось. Попробуемъ!
Онъ увидѣлъ въ отблескѣ уличнаго фонаря одиноко бредущую женщину.
Костюмъ и манеры не оставляли сомнѣній о ея профессіи.
...Догналъ, наклонился впередъ и преувеличенно громко окликнулъ:
— Барышня, не позволите ли пройтись? Променажъ ва благородный манеръ устроить?
Разсмѣялся сиплымъ пьянымъ смѣшкомъ и фамильярно протянулъ руку.
Жалкая ночная проститутка, въ коротенькой краповой кофтёнкѣ, повернула въ сторону Ремнева своё худое грубо набѣлённое лицо и посмотрѣла взглядомъ оцѣнщика
Въ глазахъ на минуту мелькнула радость голоднаго желудка, во тотчасъ же погасла.— Тоже гость,—съ пренебреженіемъ подумала она, разсмотрѣвъ далеко непрезентабельный костюмъ Ремнева.
— Шаромыжникъ какой нибудь...
Замѣтивъ выцвѣтшій околышъ фуражки,
мысленно добавила:
— Скубентъ загулящій...
Знаемъ мы ихъ! Съ дырой въ карманѣ, а туда же прогуляться!
... Вялымъ заученнымъ жестомъ подобрала мокрый подолъ платья и молча пошла дальше.
— Такъ какъ же,—барышня, — настаивалъ Ремаевъ, — распили-бы парочку пивца?
Она презрительно скосила глаза и буркнула черевъ плечо.
— Мнѣ и одной нескучно...
Ремневъ перемѣнилъ тонъ.
— Ну и ладно, другую найдемъ.
Женщина уже обиженно фыркнула.
— Ахъ, пожалуйста! Кавалеръ какой выискался... Оставьте при себѣ ваше разговоры: мы не изъ такихъ!
Ремневь манулъ рукой.
— Сорвалось, подумалъ онъ, косясь на молчаливаго наблюдателя.
Тотъ шелъ съ видомъ безпечнаго фланера и вдругъ повернулся, слегка задѣвъ Ремнева плечомъ.
Отблескъ витрины палъ на лицо послѣдняго...
(Продолженіе слѣдуетъ)
Не-Крестовскiй
Поделиться26021-07-2022 22:41:17
ГЛАВА II.
„Преслѣдованіе“.
— Ахъ, пардонъ, извините пожалуйста, обезпокоилъ я васъ, — равдался надъ самымъ ухомъ Ремнева слащавый, вкрадчивый голосъ.
Чужые, напряженно —равнодушные глаза быстро охватила лицо Ремнева.
Отъ этого торопливо дѣлового, но внѣшне безучастнаго взгляда, въ душѣ Ремнева зашевелилось непріятное чувство,—точно онъ неожиданно дотронулся рукой до чего-то холоднаго и осклизлаго.
Онъ отшатнулся въ сторону и пошелъ, слегка покачиваясь и насвистывая сквозь зубы.
— Влопался, чортъ побери! Теперь онъ отъ меня не отстанетъ... По нюху догадался!
Пройдя саженъ пятьдесятъ, Ремневъ осторожно оглянулся.
Подозрѣнія его сбылись: барашковая шапка, вся облѣпленная мокрымъ снѣгомъ, мелькала позади, въ лунномъ свѣтѣ фонарей.
... Ремневъ съ досадой плюнулъ и еще разъ обругалъ себя за опрометчивость.
— Ну, теперь отъ него не скоро отвяжешься... Вотъ исторія! Въ типографія ждутъ, листки должны быть готовы въ утру. Придется сдѣлать крюкъ.
И Ремневъ рѣшительно повернулъ въ сторону, противоположную намѣченной цѣли.
Онъ намѣревался завести своего преслѣдователя въ глухія улицы окраины и, пользуясь темнотой, скрыться отъ него незамѣтнымъ образомъ...
... Прошелъ по слабо освѣщенному переулку и на минуту остановился.
Было тихо.
Падалъ мокрый тяжелый снѣгъ.
Сзади, по тротуару, отрывисто шлепали чьи-то шаги...
— Ползетъ... Ладно, я-же тебя проманежу! Хорошій моціонъ сдѣлаешь.
Опять зашагалъ.
Выплывали и уходила назадъ темныя очертанія домовъ, заборы, скамейки...
Развертывалась площадь, посреди которой уныло гудѣлъ большой бѣлый шаръ.
Въ отблескѣ электричества пухлыя снѣжинки походили на длинныя красныя нити причудливаго серпантина, разбрасываемаго невидимой рукой.
... Рѣзко чернѣла желѣзная рѣшетка сквера на фонѣ голубого снѣга, покрывавшаго и площадь и тротуаръ...
Ремневъ шагалъ все быстрѣе и быстрѣе.
Уже не оглядывался, вполнѣ увѣренный, что „тотъ“ не теряетъ его изъ вида.
Поравнялся со столбомъ, на которомъ гудѣлъ фонарь.
Блѣдно-желтая полоса свѣта клиномъ вонзалась въ темноту деревьевъ.
Выдѣлялась двѣ,—три березки, всѣ засыпанныя снѣгомъ, бѣлыя и печальныя...
Дальше, за угломъ сквера, стлались черныя молчаливыя тѣни.
Справа—освѣщенная площадь, слѣва— мракъ и тишина...
Ремневъ опять свернулъ въ сторону.Оставилъ позади себя темный переулокъ и вышелъ на другую улицу.
... Остановился, прислушался.
... Все ближе и ближе слышались шаги.
Дробные, торопливые шаги.
... Воображенію, настроенному тревожно, рисовался теперь уже не одинъ, а нѣсколько человѣкъ, усталыхъ, запыхавшихся, проникнутыхъ горячимъ желаніемъ во что-бы то не стало выслѣдить, не упустить...
Ремневъ былъ уже порядочно утомленъ.
Озлобленъ непредвиденной задержкой.
Инстинктивно рука его нащупала въ правомъ карманѣ пальто холодную ручку револьвера.
На минуту онъ задумался, потомъ махнулъ рукой и проворчалъ:
— А, ну ихъ всѣхъ къ черту!
Почти сейчасъ же улыбнулся.
Удачная мысль пришла.
Въ памяти всплыла маленькая, грязноватая пивная на углу сосѣдней улицы.
... Низкій прилавокъ, заставленный бутылками.
... Сѣдая борода сидѣльца...
... Темный коридорчикъ, идя по которому натыкаешься на корзины пива.
... Дверь, узенькая, обитая рваной кочмой.
Дворъ, а за нимъ пустырь...
— Ловко!—совсѣмъ по юношески обрадовался Ремневъ,—пускай посидитъ... Ну и спотѣлъ же я: шея мокрая...
... Черезъ пять минуть онъ входилъ въ пивную.
Жалобно заскрипѣла дверь.
Брякнулъ колокольчикъ.
... Сразу пахнуло въ лицо кислымъ, спертымъ воздухомъ, махоркой...
За маленькимъ столикомъ, около самой двери дремалъ, безсильно опустивъ голову, совершенно пьяный мастеровой, судя по фартуку, выпачканному глиной—печникъ.Передъ нимъ возвышалась цѣлая батарея опорожненныхъ бутылокъ.
Больше посѣтителей не было.
Навстрѣчу Ремневу поднялся изъ за стойки высокій старикъ съ длинной сѣдой бородой—сидѣлецъ.
Онъ вопросительно посмотрѣлъ на вошедшаго.
— Пивка бутылочку?
— Да... Поскорѣе только!
— Какого прикажете?
— Мартовскаго,—машинально отвѣтилъ Ремневъ, посмотрѣвъ на дверь.
Не успѣлъ онъ выпить первый стаканъ, какъ въ пивной появился новый посѣтитель.
Остановился у порога, отряхнулъ снѣгъ съ пальто и шапки и вѣжливо отнесся къ хозяину:
— Бутылочку баварскаго, потеплѣе...
Помолчавъ немного, обвелъ главами присутствующихъ и вкрадчиво замѣтилъ:
— Ну, и погодка... Всего запорошило!
Никто не отозвался.
Ремневъ, сида въ полуоборота къ двери, быстро и внимательно осмотрѣлъ разговорчиваго посѣтителя.
— „Онъ“... Ну, посмотримъ...
Неторопливо вынулъ изъ кармана старенькій кожаный портъ-сигаръ и закурилъ.
Медленно отпилъ еще полстакана, обдумывая дальнѣйшія детали.
„Онъ" по наружности и по костюму походилъ на загулявшаго приказчика, одѣтаго съ аляповатымъ франтовствомъ.
Высокій модный воротничокъ, пестрый галстухъ...
На рукахъ перстни.
Лицо круглое, розовое, самодовольное.Усики нафабрены.
Выдавали его только глаза: вкрадчивые и наглые, вяло-сонные, но зоркіе.
Замѣтивъ, что Ремневъ закурилъ, онъ тоже досталъ портъ-сигаръ и съ развязностью слегка подгулявшаго человѣка, подошелъ къ нему.
— Па-а-звольте закурить!
— Спички на стойкѣ,—сухо отвѣтилъ Ремневъ.
— Виноватъ-съ, тысячу извиненій!
... Закурилъ, отошелъ отъ стойки, захвативъ смятую вчерашнюю газету.
— Посмотримъ, что про войну пишутъ,— пробормоталъ онъ, развертывая листъ. — Какъ наше православное воинство съ япошками управляется...
Помолчалъ и со вдохомъ добавилъ:
— Эхъ, война, война, сколько народу зря перелобанили!
Пьяный мастеровой при этихъ словахъ очнулся и посмотрѣлъ мутнымъ, осоловелымъ взглядомъ.
— Што война? Кто тутъ про войну?— прохрипѣлъ онъ, наваливаясь на столъ и роняя бутылку.
Франтъ съ усиками презрительно покосился на него и продолжалъ, уже прямо обращаясь къ Ремневу.
— Вамъ, господинъ студентъ, какъ человѣку ученому, предположительно думать, лучше извѣстно, что вся эта самая война — одно пустое кровопролитіе... Опять же въ разсужденіи финансовъ статья неподходящая... Такъ-ли я говорю?
Ремневъ не отвѣчалъ.
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться26121-07-2022 23:19:17
ГЛАВА III."Слѣдъ спутанъ".
Въ разговоръ вмѣшался сидѣлецъ.
— Позвольте замѣтить: слова ваши неправильныя,—обратился онъ къ франту довольно суровымъ тономъ. — Какъ-же это такъ? Ежели теперь война, то, стало быть, должны мы всѣ, весь русскій народъ, Господа Бога и дарованіи побѣды молить, какъ наше дѣло правое... А насчетъ финансовъ разговоры оставить... Шатаніе умовъ черезъ это происходитъ. Вотъ что-съ!
Онъ подошелъ къ столику, за которымъ сидѣлъ успѣвшій опять заснуть мастеровой, и ткнулъ послѣдняго въ бокъ.
— Землякъ, а землякъ! Шелъ бы ты домой. Здѣсь спать не полагается...
Пьяный промычалъ что то себѣ подъ носъ и еще ниже опустилъ голову.
Забравъ пустыя бутылки, хозяинъ вернулся за стойку.
— А ежели насчетъ кровопролитія—такъ на то и война. Это ужъ дѣло извѣстное! Зачѣмъ солдатъ присягу принимаетъ? Чтобы, значитъ, не щадя живота своего, защищать престолъ и отечество отъ враговъ...
— Внѣшнихъ и внутреннихъ,—усмѣхнулся про себя Ремневъ,Онъ вполнѣ обдумалъ свой планъ.
Вылилъ въ стаканъ остатки пива, залпомъ осушилъ его и громко крикнулъ:
— Еще бутылку!
— Подаю...
Наступила пауза.
Ремневъ разсчитанно медленнымъ движеніемъ подвинулъ къ себѣ бутылку, налилъ полъ-стакана, порождалъ, когда отстоится пѣна, отпилъ и закурилъ...
Все это онъ продѣлалъ спокойно, не спѣша, какъ человѣкъ, которому некуда торопиться.
Спокойно вполголоса спросилъ:
— А гдѣ у васъ... выйти, хозяинъ?
— По коридору, первая дверь направо. Огонь тамъ есть?
— Фонарь горитъ.
Ремневъ поднялся и вышелъ въ коридоръ. Путь ему былъ знакомъ.
Осторожно нащупалъ дверь, выходившую на дворъ, и тихо потянулъ за скобку.
Еще минута и надъ его головой мутное ночное небо.
... Впереди чернѣлъ заборъ.
Ремневъ легко и безшумно, подтянувшись на мускулахъ, перемахнулъ черезъ это препятствіе.
Ноги увязли по колѣна въ мягкій пушистый снѣгъ.
Одна галоша осталась въ сугробѣ.
Онъ, не обращая на это вниманія, бросился бѣжать.
Нужно было пересѣчь пустырь, саженъ пятьдесятъ въ поперечникѣ.
Отъ угла пустыря начинались постройки двухъ улицъ.
Ремневъ, выбравшись на твердую накатанную дорогу, побѣжалъ мѣрнымъ гимнастическимъ шагомъ, прижавъ локти къ бокамъ и соразмѣряя дыханіе.Здѣсь, на окраинѣ, улицы были пустынны и темпы. Нерѣдка лишь попадались фонари, да и тѣ давали такъ мало свѣта, что въ трехъ шагахъ отъ нихъ ничего нельзя было разсмотрѣть...
— Ну, теперь можно перемѣнить аллюръ, —подумалъ Ремневъ, замедляя шаги.—Теперь я въ безопасности... Пока "онъ" попадетъ на мой настоящій слѣдъ, я уже буду у цѣли... Жаль, однако, сколько времени зря потерялъ... Вѣроятно, Мейчикъ уже заперъ свою лавку. Придется стучать со двора.
Послѣднее предположеніе Ремнева оказалось, къ счастью для него, ошибочнымъ.
Мейчикъ еще не спалъ.
Дверь лавки, полуприкрытая деревянными створами, бросала на дорогу узенькую полоску свѣта.
Подходя къ дому, Ремневъ поднялъ голову и осмотрѣлъ фасадъ верхняго этажа.
— Все благополучно,—кивнулъ онъ головой, убѣдившись, что сигналъ безопасности находится на обычномъ мѣстѣ.
Онъ спокойно, какъ запоздалый покупатель, вошелъ въ лавку.
Лавчонка по виду была самая обыкновенная. Такія бакалейныя торговли съ продажею крупъ и муки, на окраинахъ города, заселенныхъ бѣднотой,—составляютъ обычное явленіе. За прилавкомъ дремалъ хозяинъ.
Когда брякнулъ колокольчикъ надъ дверью, онъ поднялъ голову и, узнавъ Ремнева, спросилъ недовольнымъ тономъ:
— Отчего такъ поздно? Я хотѣлъ закрыть лавку въ одиннадцать...
Ремневъ откинулъ башлыкъ.— Слѣдили,—кратко пояснилъ онъ. Впалые черные глаза Мейчика оживилась.
— Гдѣ?
— Съ Большой улицы прилипъ одинъ...
— Спутали слѣдъ?
— Разумѣется... Получите оригиналъ. Къ утру нужно оттиснуть возможно большее количество экземпляровъ. Хватитъ-ли у васъ бумаги?
Мейчикъ опустилъ въ карманъ небольшой конвертѣ, переданный Ремневымъ, и нетерпѣливо пожалъ плечами.
— Дѣло не въ бумагѣ. Работать некому. Инженеръ совсѣмъ плохъ. Со вчерашняго утра лежитъ наверху.
— Все то же: грудь и кашель?—участливо освѣдомился Ремневъ.
— Да... Должно быть, бѣдняга не долго протянетъ... Поговорите тамъ въ городѣ; нужно будетъ его кѣмъ нибудь замѣнить.
— Я говорилъ уже... Нѣтъ людей—вотъ бѣда. Предполагали было назначить одного, важнецкій парнюга, изъ наборщиковъ, такъ тотъ нуженъ въ пропагандистской группѣ... Впрочемъ, я завтра еще разъ скажу... Есть у васъ что нибудь для передачи?
— Нѣтъ, пока ничего не нужно... А вотъ возьмите рецептъ—эго инженеру лѣкарство... Раньше трехъ часовъ дня листки не будутъ готовы. Занесу я самъ. Вы къ этому времени приготовьте лѣкарство. Возьмите деньги.
Мейчикъ порылся въ ящикѣ кассы и отсчиталъ нѣсколько двугривенныхъ.
— Ну, а теперь уважаемый товарищъ,— шутливо началъ Ремневъ,—давайте мнѣ фунта два—три хлѣба, да еще чего нибудь изъ съѣстного. Финансы мои изсякли...
Мейчикъ кивнулъ головой и молча отрѣзалъ большой кусокъ ситника.
Прикинулъ его на вѣсахъ.Отвѣсилъ также колбасы в все это аккуратно завернулъ въ бумагу.
Его тонкіе, слабые и изящные, какъ у женщины, пальцы двигались плавно и увѣренно.
Онъ исполнялъ свою роль лавочника такъ просто и естественно, что можно было подумать, что человѣкъ этотъ съ дѣтства сроднился съ прилавкомъ.
— Спасибо... Такъ постарайтесь же оттиснуть возможно больше.
— Рахиль поможетъ набрать, я буду печатать...
Ремневъ опять закутался въ башлыкъ.
— До свиданья...
— Постойте! Значитъ, банкетъ завтра?
— Да, если только онъ вообще состоится. Наши возлагаютъ большія надежды.
На нервномъ, выразительномъ лицѣ Майника мелькнула страдальческая улыбка.
— Большія надежды!—покачалъ онъ головой,— Самообольщеніе и больше ничего. Не понимаю я этихъ банкетовъ. всѣ эти толки о „веснѣ" кажутся мнѣ странными, наивными и жалкими...
— Ну, ну,—добродушно разсмѣялся Ремневъ,—не волнуйтесь! Знаете поговорку: маленькая рыбка всегда лучше большого таракана... Банкетъ затѣвается грандіозный. Будетъ самый цвѣтъ интеллигенціи. Начнутся рѣчи. Тутъ-то мы и срѣжемъ этихъ буржуйчиковъ. Можно будетъ съ большой выгодой использовать моментъ. Время самое подходящее... Нѣтъ, какъ хотите, а въ воздухѣ дѣйствительно пахнетъ весной!
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскiй.
Поделиться26222-07-2022 00:00:40
ГЛАВА IV.Тайная типографія.
Мейчикъ пожалъ плечами.
— Хороша весна: на два аршина снѣгу! Впрочемъ, что съ вами толковать, вы вѣдь неисправимый идеалистъ. Но что думаютъ господа комитетчики, не понимаю, положительно не понимаю! Безъ арестовъ дѣло не обойдется. Работниковъ и безъ того мало, а они рискуютъ и этими немногими. Это безразсудно!
Ремневъ сдержанно улыбнулся и покачалъ головой.
— Какой вы, однако, брюзга Мейчикъ,— замѣтилъ онъ.—Во всемъ вы ухитряетесь видѣть только дурную сторону. Это узко и, простите, даже глупо.
Худое, некрасивое лицо Ремнева слегка порозовѣло.
Какъ и всегда, лишь только рѣчь коснулась партійной тактики, онъ вышелъ изъ рамокъ сдержанности.
— Вы только подумайте, Мейчикъ: завтра наша мѣстная группа сдѣлаетъ первое открытое выступленіе. Вѣдь, это не то, что говорить въ немногочисленной кучкѣ избранныхъ. Завтра мы попробуемъ вылѣзти изъ подполья. А ужъ это большой шагъ впередъ!
Мейчикъ нетерпѣливо махнулъ рукой и оборвалъ разговоръ.
— Ну, хорошо...
Завтра въ три я занесу вамъ листки. Прощайте!
Пора запирать давку.— Всего добраго!
Ремневъ отправился домой.
Проводивъ его, Мейчикъ вышелъ на улицу, закрылъ ставай оконъ и двери.
Около калитки онъ по привычкѣ остановился и прислушался.
Все кругомъ было тихо и спокойно.
Снѣгъ больше не падалъ...
Небо прояснилось.
... Смутно бѣлѣли снѣжные сугробы.
Откуда то издалека доносился хриплый, отрывистый лай собакъ.
Мейчикъ поежился отъ холода и взглянулъ на небо.
— Время за полночь,—пробормоталъ онъ, замѣтивъ положеніе Большой Медвѣдицы...
Заперъ за собой калитку и вошелъ въ домъ.
... Нижній этажъ раздѣлялся на двѣ половины.
Въ одной изъ нихъ помѣшалась лавка, а другая за неимѣніемъ квартирантовъ стояла заколоченной.
Въ верхнемъ этажѣ жилъ самъ Мейчикъ и его жена.
... Еще съ весны онъ арендовалъ этотъ домъ вмѣстѣ со всей прилегавшей къ нему усадьбой.
Мѣсто было глухое, пустынное, на самомъ краю города.
Домовладѣлецъ, обрадовавшись, что судьба послала ему выгоднаго квартиранта, назначалъ сравнительно невысокую арендную плату.
Контрактъ былъ заключенъ на пять лѣтъ.
Мейчикъ, поселившись здѣсь, говорилъ своимъ сосѣдямъ, что намѣренъ заняться огородничествомъ и садоводствомъ.
Все лѣто для постройки оранжереи возили кирпичъ, рамы.
Но очевидно изъ всей этой затѣи ничего не вышло.
Къ осени среди пустыря лежали кучи кирпича, штабеля, теса, постройка же оранжереи нисколько не подвинулась.
— Промахнулся нашъ еврейчикъ,—посмѣивались сосѣди.—Не выгорѣло его дѣло съ
огородомъ. Чудакъ, тоже ранжереи вздумалъ строить! Безъ возврата всадилъ денежки.Никто изъ нихъ, конечно, и не подозрѣвалъ истинныхъ намѣреній Мейчика.
Между тѣмъ онъ, для отвода глазъ, открылъ бакалейную торговлю.
Послѣднее было ему полезно еще и въ томъ отношеніи, что легче и безопаснѣе было поддерживать связь съ городомъ.
Подъ видомъ покупателей сюда являлись довѣренныя лица комитета.
Приносили матеріалъ для печати, забирали готовые листки.
Дѣло было законспирировано очень умѣло.
Типографія работала съ половины іюня, но никто въ городѣ, кромѣ самыхъ близкихъ къ комитету лицъ, не зналъ, гдѣ она помѣщается.
... Мейчикъ погасилъ огонь въ лавкѣ и поднялся на верхъ.
Въ большой, скудно меблированной комнатѣ, на простомъ кухонномъ столѣ кипѣлъ самоваръ.
— Какъ ты долго сегодня,—обратилась къ Мейчику его жена, молодая стройная женщина съ красивымъ смуглымъ лицомъ, освѣщеннымъ мягкими черными глазами.
Мейчикъ налилъ себѣ стаканъ чаю.
— Были изъ города...
— Есть работа?
— Да, и очень спѣшная. На вотъ, отнеси оригиналъ.
Мейчикъ разорвалъ конвертъ, полученный отъ Ремнева.
На столъ выпалъ вчетверо сложенный листъ бумаги.
— А это къ завтрашнему дню,—замѣтила молодая женщина, ознакомившись съ текстомъ.—Едва ли мы только успѣемъ сдѣлать.
— Ты поможешь Михаилу набрать.
Она молча кивнула головой и взяла оригиналъ.
— Можешь теперь идти... Я пока останусь наверху... Какъ онъ? Спитъ?
Мейчикъ показалъ рукой на сосѣднюю комнату,
— Кажется, уснулъ... Я приготовила ему питье; если попроситъ, такъ дай.— Хорошо... Ступай же Рахиль и предупреди Михаила, что работа предстоитъ спѣшная.
Молодая женщина спустилась внизъ.
Тамъ, изъ небольшого чулана позади лавки былъ ходъ въ подполье.
Рахиль подняла западню и осторожно спустилась по скрипящей лѣстницѣ, освѣщая дорогу маленькимъ ручнымъ фонаремъ.
Человѣкъ, незнакомый съ устройствомъ тайника, не открылъ бы въ этомъ подпольѣ никакихъ подозрительныхъ слѣдовъ.
Земляной полъ, стѣны, забранныя досками, въ углу куча картофеля,—вотъ в всё.
Рахиль подошла къ одной изъ стѣнъ в постучала въ деревянную обшивку.
Почтя тотчасъ же въ стѣнѣ образовался проходъ, изъ котораго вырвалась полоса свѣта.
... Цѣлыхъ два мѣсяца нѣсколько человѣкъ подъ руководствомъ инженера работало надъ устройствомъ этого тайника.
Устроенъ онъ былъ слѣдующимъ образомъ.
Подполье было раздѣлено стѣнами по числу квартиръ.
Среднее подполье и было приспособлено подъ тайникъ.
Его углубили на нѣсколько аршинъ, выломили кирпичомъ.
Провели звонки, устроили электрическій вентиляторъ.
Входъ въ тайникъ былъ замаскировавъ деревяннымъ ящикомъ, наполненнымъ землей, вращающимся на шарнирахъ...
— Это вы?—спросилъ Рахиль мужчина среднихъ лѣтъ съ хмурымъ озабоченнымъ лицомъ.
Онъ подождалъ, пока она пройдетъ, и нажалъ рукоятку рычага.
Ящикъ съ землёй безшумно сталь на прежнее мѣсто.
Въ подвалѣ было сухо и тепло.
Бетонная кладка не пропускала сырости.
Въ углу стояла небольшая чугунная печка, труба которой выходила въ топку одной изъ печей нижняго этажа.Горѣла висячая лампа подъ жестянымъ абажуромъ.
Свѣтъ ея падалъ на двѣ типографскія кассы. Далѣе виднѣлся ручной станокъ...
— Я пришла помогать вамъ,—весело заговорила молодая женщина, подходя къ одной изъ кассъ.
Товарищъ, не отличавшійся словоохотливостью, вопросительно посмотрѣлъ на нее.
— Новая работа,—пояснила она, показывая оригиналъ.
Сейчасъ принесли. Будемъ набирать.
Михаилъ кашлянулъ и безъ возраженій взялся за дѣли.
Рахиль надѣла рабочій фартукъ и вооружилась верстаткой.
Они раздѣлили текстъ рукописи.
— Ужасно неразборчивый почеркъ!—вырвалось у молодой женщины восклицаніе нетерпѣнія и досады,—Прочтите, Миша, пожалуйста это слово.
Она повернулась къ товарищу.
— ... "самосознаніе пролетаріата“...—медленно прочелъ тотъ, перегибаясь черезъ кассу.
— Спасибо, дальше я все разбираю...
Свинцовыя литеры мелькала въ опытныхъ
рукахъ Рахили и послушно ложились на верстатку.
Работали молча...
Рахиль, беря шрифтъ, низко наклонялась надъ клѣточками кассы, слегка прищуривая глава.
Свѣтъ лампы падалъ на ея красивый; тонко очерченный профиль...
Было странно и трогательно видѣть эту молодую, изящную женщину въ рабочемъ фартукѣ наборщицы, среди оригинальной обстановки подпольной типографій.
... Мелькали и ложились на верстатку свинцовыя литеры, готовыя запечатлѣть смѣлыя огненныя слова, небрежно набросанныи на смятомъ оригиналѣ...
Не-Крестовскій.
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Отредактировано alippa (22-07-2022 13:44:29)
Поделиться26322-07-2022 14:20:22
ГЛАВА V. "Нелегальные".
Прошлое людей, живущихъ подъ кровлей дома, арендуемаго Мейчикомъ, настолько интересно и богато событіями, что заслуживаетъ особаго вниманія.
Всѣ эти люди, собравшіеся здѣсь ради общаго дѣла, имѣли за собой большой революціонный опытъ.
Всѣ они были закалены въ борьбѣ, всѣ свыклись съ опасностями и лишеніями нелегальнаго существованія.
Самъ Мейчикъ и его жена жили по подложнымъ паспортамъ. Другіе два—Инженеръ и Михаилъ совсѣмъ не были прописаны.—
О ихъ пребываніи въ домѣ никто изъ постороннихъ не зналъ.
Мейчикъ былъ когда то зубнымъ врачомъ и практиковалъ въ маленькомъ городишкѣ юго-западнаго края. Судился по дѣлу мѣстной группы Бунда. Былъ сосланъ въ Сибирь, два года пробылъ въ ссылкѣ. Къ этому времени относится его первое знакомство съ Рахилью, высланной въ Сибирь послѣ массовыхъ проваловъ на югѣ Россіи.
Мейчикъ бѣжалъ изъ ссылки. Добрался до Москвы. Здѣсь онъ сошелся съ соціалъ-демократами, окунулся съ головой въ волны революціоннаго движенія.
Онъ все время поддерживалъ переписку съ Рахилью, пока, наконецъ, судьба не свела ихъ вновь въ большомъ университетскомъ городѣ. Здѣсь они поженились. Счастье молодой четы продолжалось недолго. Мейчикъ былъ арестовавъ и просидѣлъ въ одиночкѣ около полуторыхъ лѣтъ. По дорогѣ въ ссылку опять бѣжалъ. Теперь ужъ онъ безповоротно обрекъ себя на нелегальную жизнь..
Рахиль еще шестнадцатилѣтней дѣвочкой ушла отъ родительскаго гнѣва, изъ семьи суровыхъ фанатиковъ—евреевъ. При-
строилась въ Одессѣ на гильзовую фабрику. Работала и урывками училась. Ее замѣтилъ кое-кто изъ партійныхъ работниковъ, имѣвшихъ связи съ фабрикой. Съ этого момента будущее Рахили опредѣлилось. Молодая энергичная дѣвушка стойко вынесла на своихъ плечахъ шесть мѣсяцевъ предварительнаго заключенія и всю тяжесть пересылки: ночлеги по холоднымъ дымнымъ этапамъ, грубые окрики часовыхъ, усталость и матеріальныя лишенія. Годы ссылки прошли для нея не безцѣльно. Среди товарищей ссыльныхъ oна нашла моральную поддержку, хорошихъ учителей, книги. Жадно читала, работала надъ собой, пополняя пробѣлы своего образованія. Далѣе слѣдовало знакомство съ Мейчикомъ, кратковременное счастье, разлука и опять совмѣстная горячая работа.Въ этотъ городъ Рахиль и ея мужъ пріѣхали весной прошлаго года.
Когда въ мѣстномъ комитетѣ зашла рѣчь о томъ, кому быть хозяевами конспиративной квартиры, всѣ единогласно остановили выборъ на Мейчикѣ.
Дѣйствительно, трудно было найти болѣе подходящаго человѣка. Онъ прекрасно справлялся со своей ролью лавочника. Умѣлъ поддерживать добрыя отношенія съ сосѣдями.
... Рахиль хлопотала по хозяйству, замѣняла мужа въ лавкѣ и по временамъ помогала товарищамъ въ ихъ типографскихъ работахъ.
Главнымъ руководителемъ по устройству и оборудованію типографiи былъ, какъ мы говорили уже выше, Инженеръ. Эта партійная кличка принадлежала бывшему студенту политехническаго института. Никто изъ комитетскихъ не зналъ его настоящаго имени. Прошлое этого худощаваго блондина съ грустными сѣрыми глазами и съ болѣзненнымъ румянцемъ на щекахъ можно было охарактеризовать двумя словами; тюрьма и подполье, подполье и тюрьма. По спеціальности онъ былъ электро-техникъ и обладалъ недюжинными познанiями въ этой области. Одиночка и ссылки, голодовки въ конецъ расшатали его не особенно крѣпкое здоровье. У него развилась чахотка. Самыя условія жизни создавали благопріятную почву для развитія болѣзни. Онъ и Михаилъ большую часть временя проводили въ своемъ подвалѣ, выходя подышать чистымъ воздухомъ только ночью.
За послѣднія двѣ недѣли Инженеру сдѣлалось совсѣмъ плохо.
Онъ уже не могъ работать. Лежалъ въ полубреду.
Развязка приближалась.
Четвертый товарищъ Михаилъ, или, какъ его шутливо называли, Весельчакъ—былъ человѣкъ угрюмый и несообщительный, философски равнодушный ко всему, что выходило изъ рамокъ его прямыхъ обязанностей.
Трудно было сказать, какъ этотъ человѣкъ попалъ въ подполье.
Онъ молчалъ по цѣлымъ днямъ.
Никогда не вмѣшивался въ разговоры товарищей и никого и ничего не критиковалъ.
Никогда не вспоминалъ о своемъ прошломъ и не высказывалъ никакихъ надеждъ и плановъ на будущее. Но въ его спокойномъ, методическомъ исполненіи своихъ обязанностей, въ его равнодушіи къ неудобствамъ обстановки выражалось глубокое сознаніе долга, какая то молчаливая скрытая сила, которая невольно импонировала окружающимъ. . . .
Текстъ оригинала былъ набранъ.
Рахиль выпрямила усталую спину и хрустнула затекшими пальцами.
— Ну, половина дѣла сдѣлана. Сейчасъ я пойду пошлю мужа. Онъ поможетъ вамъ печатать.
Поднявшись наверхъ, Рахиль разбудила Мейчика, дремавшаго около стола.
Онъ зѣвнулъ и сладко потянулся.
— Чертъ побери, какъ хочется спать! Набрали?
— Да... Михаилъ ожидаетъ тебя.
— Иду... Инженеръ, кажется, уснулъ. Въ его комнатѣ тихо.
Мейчикъ спустился въ типографію, а Рахиль прибавила огня въ лампѣ и налила себѣ изъ оставшагося самовара стаканъ чаю.
Изъ сосѣдней комнаты доносилось тяжелое свистящее дыханіе больного.
Прежде чѣмъ лечь спать, Рахиль рѣшила заглянуть къ Инженеру.
Взяла лампу и осторожно отворила дверь.
Больной лежалъ на кушеткѣ, головой къ дверямъ, прикрытый пальто и старымъ пледомъ.
Онъ былъ въ забытьи.
Блѣдныя исхудалыя руки, брошенныя поверхъ пледа, казались такими слабыми и безпомощными,
На лбу больного дрожали крупныя капли пота. Какъ ни осторожно ступала Рахиль, шаги ея разбудили спящаго.Онъ поднялъ глаза, съ усиліемъ поправилъ подушку и тихо спросилъ:
— Это вы, Рахиль? Я, кажется, соснулъ немного... Который теперь часъ?
— Четыре часа...
— Скорѣе бы разсвѣтъ.... Какая длинная, безконечно длинная ночь... Я плохо спалъ. Эго былъ скорѣе мучительный кошмаръ, а не сонъ...
— Не дать ли вамъ питье?—заботливо спросила Рахиль, оправляя пледъ.
— Дайте... У меня сильный жаръ. Шалитъ температура.
Больной съ жадностью сдѣлалъ нѣсколько глотковъ и откинулся ва подушку.
— Да... Совсѣмъ скверно мое дѣло. Слабость ужасная, а какъ руки исхудали...
— Завтра вамъ принесутъ лѣкарства.
Инженеръ закашлялся.
Съ покорной грустью посмотрѣлъ на кровавое пятно, расплывшееся по платку, и покачалъ головой.
— Лѣкарство... Поздно... не поможетъ... Впрочемъ не будемъ объ этомъ говорить... Какъ хорошо, что вы пришли посидѣть со мной. Меня пугаетъ одиночество. Ночь тянется такъ долго.., У васъ очень утомленный видъ, Рахиль. Идите, ложитесь спать. Вамъ нужно отдохнуть.
— Я совсѣмъ не устала. Спать еще мнѣ не хочется. Постарайтесь вы уснуть.
Инженеръ слабо улыбнулся.
— Если бы я могъ спать спокойно.
Помолчавъ немного, онъ спросилъ:
— Что комитетъ никого не прислалъ мнѣ на смѣну?
— Нѣтъ... Завтра мужъ пойдетъ въ городъ и поговоритъ съ ними.
— Михаилу одному тяжело. Много прибавилось новой работы?
— Сегодня принесли. Листки эти будутъ завтра разбрасывать на банкетѣ.
— Новостей изъ города не представили?
— Не знаю. Мужъ мнѣ ничего не говорилъ.
Больной глубоко вздохнулъ.
— Что-то теперь дѣлается въ столицахъ...
Общество просыпается. Тяжело умирать въ такое хорошее время. Работать бы надо, работать. Обидно, Рахиль!
— Ну, не волнуйтесь, голубчикъ, вѣдь это же вамъ вредно!
Инженеръ на минуту закрылъ глаза.
— Хорошо, что вы со мной,—повторилъ онъ, осторожно беря Рахиль за руку.
— Ахъ, голубушка, если бъ вы знали, какъ тяжело умирать одинокому. Бываютъ минуты, когда мнѣ хочется плакать, какъ ребенку. Жаль жизни, Рахиль! Я мало жилъ... Не говорите мнѣ словъ утѣшенія. Не нужно фразъ.
Волненіе больного невольно передалось Рахили.
Ей было до слёзъ жалко умиравшаго товарища.
... Тихо было въ домѣ.
Темная ночь смотрѣла въ окна.
Больной тоскующе шепталъ:
— Иногда въ такія долгія, безсонныя ночи мнѣ кажется, что здѣсь, на этой кушеткѣ, лежу не я, а кто то другой, что это не мои руки, не мое тѣло... Является мысль, что я уже давно умеръ. Эго страшно, Рахиль... А иногда рисуются такія странныя картины... Странныя, красивыя картины... Вотъ и сейчасъ, стоитъ мнѣ только закрыть глаза, и я вижу предъ собой какой то садъ... Густой, тѣнистый садъ... Весеннее росистое утро Цвѣты, много цвѣтовъ...
Дальше рѣка... Прохладныя чистыя воды... Какъ хорошо было бы выкупаться, освѣжиться... У меня голова горитъ какъ въ огнѣ... Дайте мнѣ руку, Рахиль.
Послѣ небольшой паузы онъ продолжалъ:
— Гдѣ это было? Гдѣ я видѣлъ этотъ садъ? Гдѣ то давно, давно... А! припоминаю... Тамъ еще была дѣвушка... Какъ она смѣялась, какъ пѣла пѣсни... Да... да... помню... Тяжелыя, русыя косы... глаза голубые, какъ весеннее небо... Гдѣ то теперь она?
Слова больного становились безсвязными, похожими на бредъ.
Наконецъ, онъ забылся.
Не-Крестовскій.
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Поделиться26422-07-2022 14:53:29
ГЛАВА VI.
Неожиданное письмо.
Ремневъ добрался домой безъ всякихъ приключеній.
Квартировалъ онъ въ отдаленной части города, въ рабочемъ кварталѣ.
... У воротъ пришлось долго стучать, пока, наконецъ, во дворѣ по снѣгу не заскрипѣли шаги.
Отворять вышелъ самъ хозяинъ, сапожникъ по профессіи, по характеру человѣкъ угрюмый и неразговорчивый.
Онъ долго возился съ засовомъ калитки, ворча себѣ подъ носъ.
— Спали Парфентій Семенычъ?—весело окрикнулъ его Ремневъ.
— Когда не спать. Чай, вторые пѣтухи пропѣли... Пролазь, что ли.
Онъ пропустилъ квартиранта.
Темныя сѣни раздѣляли маленькій домишко на двѣ половины.
Въ одной изъ нихъ жилъ самъ сапожникъ съ семьей, а другую снималъ Ремневъ за семь рублей въ мѣсяцъ.
— Самоваръ тебѣ когда ещё подали, —бормоталъ сапожникъ, идя за Ремневымъ.— Подбросить щепокъ, ежели что...
— Ладно, устроюсь... А что, у меня никого не было?
— Были... Барыня какая то была... Письмо тебѣ, слышь, оставила.
— Барыня?—недоумѣвающе переспросилъ Ремневъ,—Кто же это могъ быть? Странно!
— Кто ее знаетъ. На извозчикѣ пріѣхала...
Ремневъ вошелъ въ свою комнату.
Чиркнулъ спичкой и зажёгъ маленькую лампочку, стоявшую на столѣ, заваленномъ книгами и бумагами.
Квартира его имѣла далеко непривлекательный видъ.
Эго была простая изба съ деревянными лавками по угламъ, съ русской печью въ углу.
До потолка можно было достать рукой. Полъ былъ некрашеный, щелеватый и покосившійся отъ времени.
Два маленькія оконца, затянутыя ледяной корой, выходили ва огородъ.
Достаточно было пробыть здѣсь пять минутъ, чтобы увидѣть главные недостатка этого жилья: сырость, холодъ и угаръ.
Но Ремневъ мало обращалъ на это вниманія. Послѣ якутскихъ юртъ, съ которыми онъ познакомился въ годы ссылки, настоящая квартира казалась ему вполнѣ удобной.
Прежде всего она была дешева по цѣнѣ и, кромѣ того, имѣла въ глазахъ Ремнева то еще преимущество, что отдѣлялась отъ хозяйскаго помѣщенія сѣнями.
... Когда лампа была зажжена, Ремневъ сразу замѣтилъ на столѣ небольшой конвертъ.
Адресъ былъ написанъ знакомымъ женскимъ почеркомъ.
— Жена! Ничего не понимаю... Какимъ образомъ ода появилась здѣсь? Вотъ неожиданность!
Съ радостнымъ замираніемъ сердца онъ вскрылъ конвертъ и прочелъ слѣдующее;
„Такъ и знала, что не застану тебя дома. Мы, я и Никъ, пріѣхали сегодня утромъ. Временно остановились въ Славянскихъ номерахъ. Непремѣнно приди завтра, часамъ къ одиннадцати. Нужно поговорить. Олли".
Ремневъ читалъ и не вѣрилъ своимъ главамъ.
Пріѣздъ жены являлся для него полной неожиданностью.
За послѣдній годъ онъ не получалъ отъ нея ни одного письма.
Даже не зналъ опредѣленно, гдѣ она живетъ.
Правда, до него доходили слухи, что Ольга Михайловна находится заграницей, гдѣ то въ Швейцаріи, но гдѣ именно,—никто этого не зналъ.
Перечитавъ письмо раза три, Ремневъ бережно сложилъ его и спряталъ въ столъ.
Если бы кто нибудь изъ товарищей посмотрѣлъ на него въ эту минуту, то навѣрное удивился бы происшедшей въ нёмъ рѣзкой перемѣнѣ.
Сдержанный и молчаливый, почти всегда замкнутый въ себя, Ремневъ совершенно преобразился, прочитавъ письмо.
Вся его фигура выражала живѣйшую радость и волненіе.
Онъ забылъ про усталость и голодъ.
Быстро ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, не снимай пальто и фуражки.
Самъ того не замѣчая, думалъ вслухъ.
— Кто бы могъ предполагать, что она пріѣдетъ сюда... Да мнѣ и во снѣ не снилось! По удивительно, какимъ образомъ она узнала, что я живу именно здѣсь, въ этомъ городѣ? Странно! Впрочемъ, всё это очень хорошо... И Ника привезла. Сынишка навѣрно выросъ. Вѣдь больше трехъ лѣтъ не видѣлись... Что жъ это я, однако, размечтался? Нужно подогрѣть самоваръ... То то радости будетъ у Ника... Не узнаетъ меня пожалуй сразу... Жизнь то порядочно потрепала меня... Ну-съ, Алексѣй Петровичъ, теперь на дѣло: будемъ разжигать самоваръ!
Онъ зажёгъ лучину и поставилъ самоваръ подъ трубу.
Закурилъ папиросу и прилегъ на кровать.
Онъ не думалъ теперь ни о сегодняшнемъ эпизодѣ въ пивной, ни о хлопотахъ завтрашняго дня.Мысли невольно возвращались къ прошлому.
Онъ любилъ свою жену той глубокой, самоотверженной и чистой любовью, на которую способны только сильныя и честныя натуры.
Ни продолжительная разлука, ни горячая партійная работа,—ничто не вытравило изъ его души этого чувства.
... Самоваръ бурливо кипѣлъ подъ трубой, точно негодуя на невниманіе хозяина, а Ремневъ продолжалъ лежать, охваченный нахлынувшими воспоминаніями...
Десять лѣтъ тому назадъ судьба забросила Ремнева въ глухой уѣздъ одной изъ приволжскихъ губерній.
Высланъ онъ былъ въ этотъ уѣздъ послѣ студенческихъ безпорядковъ подъ надзоръ полиціи.
Ему удалось устроиться въ земствѣ, при статистическомъ бюро.
Лѣто онъ провелъ въ разъѣздахъ по уѣзду.
... Въ двухъ верстахъ отъ деревушки, въ которой Ремневъ основалъ свою временную квартиру, находилась большая полуразорённая усадьба, принадлежавшая помѣщичьей семьѣ Сокольскихъ.
Старикъ Сокольскій, кавалерійскій полковникъ, игрокъ и пьяница, выйдя въ отставку, пробылъ два трехлѣтія уѣзднымъ предводителемъ дворянства.
Жилъ широко, не по средствамъ, благодаря чему окончательно разстроилъ свои денежныя дѣла.
Имѣніе было заложено подъ вторую закладную, а доходовъ едва хватило на уплату процентовъ.
Старое дворянское гнѣздо пришло въ полный упадокъ.
Лѣсъ былъ повырубленъ и проданъ.
Постройки обветшали и требовали ремонта,
Прекрасный фруктовый садъ сдавался въ аренду городскимъ кулакамъ.Къ тому времени, когда Ремневъ познакомился съ этой семьей, самъ Сокольскій былъ разбитъ параличомъ, что не мѣшало ему однако глушить водку при всякомъ удобномъ случаѣ.
Два его старшіе сына учились въ Петербургѣ.
Въ усадьбѣ съ отцомъ жила только дочь Ольга Михайловна.
Злые досужіе языки называли эту барышню гордячкой и психопаткой.
Дѣло въ томъ, что Ольга Михайловна восемнадцатилѣтней дѣвушкой увлеклась однимъ провинціальнымъ актеромъ и бѣжала изъ родительскаго дома.
Послѣ двухлѣтнихъ скитаній по захолустнымъ городишкамъ съ бродячими труппами, извѣдавъ всю горечь актерскаго житья-бытья, она рѣшила вернуться домой, тѣмъ болѣе, что избранникъ ея сердца къ этому времени успѣлъ куда то скрыться.
Поселившись въ глухой старой усадьбѣ съ больнымъ старикомъ отцомъ, Ольга Михайловна, какъ и слѣдовало ожидать, страшно скучала и тяготилась окружающей обстановкой.
Судьба послала ей нѣкоторое развлеченіе въ лицѣ Ремнева.
Молодая женщина, взбалмошная и неуравновѣшенная по натурѣ, склонная къ эксцентрическимъ выходкамъ, задалась мыслью вскружатъ голову бѣднягѣ студенту.
Это ей не стоило большого труда.
Ремневъ отдался новому чувству со всѣмъ пыломъ молодой, неиспорченной души.
Несмотря на свои двадцать пять лѣтъ, онъ еще не зналъ женщинъ...
Романъ Ольги Михайловны и Ремнева закончился бракомъ.
Вѣнчались они поздней осенью, въ уѣздномъ городкѣ.
Старикъ Сокольскій не далъ дочери ни копѣйки денегъ.
Какъ представитель старинной дворянской фамиліи, онъ былъ возмущенъ до глубины души тѣмъ обстоятельствомъ, что его единственная дочь вышла замужъ за бѣдняка студента, изъ разночинцевъ. Молодой четѣ съ первыхъ же дней совмѣстной жизни пришлось страшно бѣдствовать.
И надо отдать справедливость Ольгѣ Михайловнѣ: первое время она стойко переносила всѣ невзгоды существованія.
Уѣздное общество, шокированное такимъ неравнымъ бракомъ, не могло понять, что заставило Ольгу Михайловну сдѣлаться женой Ремнева.
Объяснялось же это очень просто: эксцентрическая натура молодой женщины любила крайности.
Герой перваго ея увлеченія сумѣлъ вскружить ей голову краснорѣчивыми разглагольствованіями о сценѣ, о служеніи святому искусству. Убѣдилъ дѣвушку, что у ней всѣ задатки артистическаго дарованія.
Разочарованная въ своемъ первомъ увлеченіе, Ольга Михайловна, познакомившись съ Ремневымъ, быстро усвоила его взгляды.
Много вечеровъ скоротали они въ старой бесѣдкѣ сада, строя самые широкіе планы на будущее.
Ремневъ говорилъ ей о трудной, но славной работѣ на нивѣ народной.
Рисовалъ заманчивыя картины жизни, полной самоотреченія и труда.
Съ дрожью въ голосѣ и со слезами на глазахъ разсказывалъ онъ о мученикахъ великой идеи.
Молодая женщина была увлечена этими пылкими рѣчами и рѣшала испробовать свои силы на дѣлѣ.
Жизнь на первыхъ же порахъ охладила эти фантастическія стремленія...
Не-Крестовскій.
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Поделиться26522-07-2022 15:41:43
ГЛАВА VII. Встрѣча съ семьей.
Черезъ три года бурной а многотрудной жизни Ольга Михайловна разошлась съ мужемъ.
Отъ Ремнева у нея былъ ребенокъ, мальчикъ. Въ послѣдующіе годы они встрѣчалась всего нѣсколько разъ, и то на короткое время.
... Немудрено, что теперь, получивъ письмо, Ремневъ былъ очень удивленъ и обрадованъ неожиданнымъ пріѣздомъ жены.
Самоваръ успѣлъ уже снова заглохнуть, пока, наконецъ, Ремневъ обратилъ на него вниманіе.
... Онъ машинально глоталъ теплый чай, откинувшись на спинку стула и устремивъ взглядъ въ темный уголъ комнаты.
Передъ его глазами проходили событія давно прошедшихъ дней.
Ярко и отчетливо всплывали полузабытыя картины.
Цѣлая полоса жизни, съ ея радостями и заботами, развертывалась передъ нимъ, какъ длинная лента пройденнаго пути.
... Керосинъ въ дампѣ догорѣлъ, запахло копотью.
Ремневъ стряхнулъ съ себя оцѣпенѣніе, задулъ лампу и бросился, не раздѣваясь, въ постель.
Тревоженъ былъ его сонъ въ эту ночь.
Утромъ, лишь разсвѣло, онъ былъ уже на ногахъ.
Кое какъ скороталъ время до восьми часовъ.
Дальше ожидать онъ былъ не въ силахъ я рѣшилъ пойти теперь же по указанному адресу.
Отъ его квартиры до Славянскихъ номеровъ было порядочное разстояніе.
Тѣмъ не менѣе, когда онъ пришелъ и справился у коридорнаго о женѣ, то оказалось, что она еще спитъ.
— Постучитесь въ дверку,—равнодушно посовѣтовалъ коридорный, подведя Ремнева къ номеру, въ которомъ остановилась Ольга Михайловна.
— Нѣтъ ужъ, голубчикъ, я лучше здѣсь подожду, въ коридорѣ.
— Что жъ, это можно, подождите. Присядьте вонъ тамъ, на подоконникѣ.
— Вотъ и прекрасно. Посижу здѣсь, подожду... Будить, голубчикъ, неудобно...
Коридорной зѣвнулъ, почесалъ спину и вяло поплелся въ свою каморку.
Ждать Ремневу пришлось около двухъ часовъ
За это время онъ успѣлъ выкурить весь свой запасъ папиросъ.
Наконецъ, его позвали.
— Встала барыня, васъ спрашиваетъ,— подошелъ коридорный.
Ремневъ встряхнулся, застегнулъ зачѣмъ-то пальто на верхнія пуговицы и пошелъ.
Его некрасивое открытое лицо оживилось румянцемъ смущенія и плохо скрываемой радости.
Остановился около дверей и осторожно постучалъ.
— Войдите,—донёсся рѣзкій и, какъ показалось Ремневу, сердитый окликъ.
Въ маленькомъ дешёвомъ номерѣ, въ одно окно, въ который вошелъ Ремневъ, было грязно, неуютно и холодно.
Въ мутномъ свѣтѣ сѣраго зимняго дна жалкая обстановка номера имѣла самый непривлекательный видъ.
Запыленные гардины окна, выцвѣтшіе отъ времени обои неопредѣленнаго цвѣта, колченогiй заржавленный умывальникъ, всё это было такъ бѣдно и сѣро.
На столѣ около окна кипѣлъ самоваръ.
Мальчуганъ лѣтъ восьми, съ блѣднымъ малокровнымъ лицомъ, худенькій и не по годамъ серьезный, пилъ чай съ блюдечка.
Онъ повернулъ голову къ двери и съ робкимъ любопытствомъ посмотрѣлъ на Ремнева.
Ольга Михайловна стояла около комода и дѣлала прическу.
— Здравствуй Олли!—смущенно обратился къ ней Ремневъ, вертя въ рукахъ фуражку. — Кажется, я слишкомъ рано пришелъ: вы еще только встаете.
Молодая женщина бросила на комодъ щипцы, которыми подвивала волосы,—повернулась къ Ремневу и красивымъ жестомъ протянула руки.
— Коридорный сказалъ, что ты ждешь съ ранняго утра. Какъ это на тебя похоже! — протянула она легкимъ шутливымъ тономъ женщины, привыкшей нравиться.—Здравствуй, однако... можешь меня поцѣловать.
— Олли, родная моя! Я такъ обрадованъ.., Всё это такъ неожиданно... Просто не нахожу
— Ну, хорошо, хорошо... Пусти руки. Какой ты сталъ нервный, Алексѣй. У тебя на глазахъ слезы... И какъ постарѣлъ! Никъ, пойди сюда, поздоровайся съ отцомъ... Ребенокъ не узналъ тебя... Впрочемъ, немудрено.
Мальчикъ слѣзъ со стула и нерѣшительно подошелъ къ Ремневу.
Алексѣй Петровичъ поднялъ ребенка и покрылъ его лицо горячими поцѣлуями.
— Сынишка, милый мой,—шепталъ онъ. — Осторожнѣе, мой другъ. Ты его совсѣмъ затормошилъ,—весело вмѣшалась Ольга Михайловна.
— Оставь же ребенка, раздѣнься и садись. Будемъ пить чай и разговаривать...
— Сейчасъ, Олли. Дай мнѣ полюбоваться на сына. Вѣдь вотъ какой молодчинище выросъ! Только очень ужъ блѣденъ онъ и худъ. Сильное малокровіе, должно быть, а?
Не ожидая отвѣта, Ремневъ продолжалъ, обращаясь къ ребенку:
— Такъ ты не узналъ меня, Никъ? Не узналъ своего папу. Это, братъ, нехорошо.
Мальчикъ посмотрѣлъ на Ремнева своими большими темно-сѣрыми главами и серьезно отвѣтилъ:
— Теперь узналъ... Ты мнѣ дѣлалъ лошадокъ изъ бумаги. Помнишь?
Довѣрчиво прижался щечкой въ рукѣ отца.
— Помню, дорогой мой, помню,—улыбнул-оя Алексѣй Петровичъ, цѣлуя Ника.
— Папа, у тебя борода колется... А теперь ты будешь мнѣ дѣлать лошадокъ?
— Лошадокъ? Ну это, братъ, посмотримъ, какъ намъ еще мамаша разрѣшить. Ты вотъ лучше скажи мнѣ: началъ ты уже учиться?
— Я уже читаю,—съ гордостью заявилъ Никъ.—И пишу... Только ещё плохо... По косымъ линейкамъ.
— Читаешь и пишешь. Вотъ за это молодецъ!
— Садись же Алексѣй. Чай стынетъ.
Ремневъ раздѣлся и присѣлъ къ столу.
Глава его съ грустью и ожиданіемъ остановились ва лицѣ жены.
— Ты нисколько не измѣнилась, Олли, за эти три года. Такая же молодая, свѣжая и... хорошенькая!
— Будто-бы?—кокетливо улыбнулась Ольга Михайловна.
— Какъ честный человѣкъ!—съ жаромъ подтвердилъ Ремневъ.—Ты одна изъ тѣхъ счастливыхъ женщинъ, надъ которыми время не имѣетъ власти.
Говорилъ онъ совершенно искренно и это было вполнѣ понятно, принимая во вниманіе его горячую любовь къ женѣ.
Всякій другой на мѣстѣ Ремнева несомнѣнно нашелъ бы на лицѣ Ольги Михайловны слѣды пережитыхъ лѣтъ.
Легкія морщинки около глазъ, скорбныя складки рта, дряхлость напудренныхъ щекъ, —все это не ускользнули бы отъ вниманія посторонняго наблюдателя.
Но любовь слѣпа, и Ремневъ не видѣлъ ничего этого.
Въ общемъ и сейчасъ, несмотря на свои тридцать лѣтъ, Ольга Михайловна могла быть названа красивой женщиной.
Особенно хороши была у нея глаза: темно-сѣрые, лучистые, оттѣненные длинными рѣсницами.
— Пей же чай! Ты, вѣроятно, промёрзъ по дорогѣ. Костюмъ у тебя совсѣмъ не по сезону... Здѣсь въ номерѣ тоже холодно.
— Пустяки... Я привыкъ.
— Какая у тебя ужасная квартира, сырая, темная. Какъ ты можешь жить въ такой морѣ? Должно быть, твои матеріальныя дѣла совсѣмъ плоха?
— Какъ и всегда,—добродушно улыбнулся Ремневъ.—Хотя, собственно говоря, я имѣю урокъ, хорошій урокъ. Пятнадцать рублей въ мѣсяцъ ..
— И это весь твой бюджетъ?
— Нѣтъ, отчего же,—смутился онъ.
— Я работаю въ мѣстной газетѣ, кое что перевожу. Вообще жить можно... Разумѣется, я могъ бы зарабатывать и больше, но вѣдь ты знаешь, Олли, потребности мои очень ограниченны и кромѣ того...
Ремневъ запнулся и смущённо побарабанилъ ложечкой по стакану.
— Кромѣ того, что еще?—пытливо посмотрѣла на мужа Ольга Михайловна.
— У меня мало времени, я занятъ.
— Работаешь въ комитетѣ?—понизила голосъ Ольга Михайловна.
Ремневъ утвердительно кивнулъ годовой.
— Впрочемъ, все это пустяки, какъ нибудь устроимся!
Ремневъ поднялъ глаза и тихо спросилъ:
— Развѣ ты, Олли, рѣшила... жить вмѣстѣ со мной?
— Разумѣется... Какъ же иначе? Нужно будетъ подыскать квартирку поудобнѣе. У меня есть немного,—денегъ рублей полтораста.
На первое время хватитъ. Тамъ найду какую нибудь работу. Мнѣ собственно хочется поступить къ вамъ въ университетъ, хотя-бы вольнослушательницей. Какъ ты думаешь удастся это?
— По всей вѣроятности. Это я разузнаю, справлюсь!—обрадовавно подхватилъ Ремневъ.
— Ты знаешь, я узнала твой адресъ совершенно случайно, въ Петербургѣ.
— Получила ли ты мое послѣднее письмо?
Я адресовалъ его въ Лозанну. По всей вѣроятности не дошло...
— Послѣдній годъ я почти безвыѣздно жила въ Женевѣ. Тамъ въ русской колоніи есть кое кто изъ твоихъ старыхъ знакомыхъ... Грибскій, напримѣръ. Онъ знаетъ тебя ешё съ Москвы.
Ремневъ оживился.
— Помню, помню... Славный парнюга! Вѣроятно, постарѣлъ?
... Въ такихъ разговорахъ время прошло незамѣтно.
Въ два часа Ремневъ поднялся и съ сожалѣніемъ замѣтилъ:
— Мнѣ нужно итти. Черезъ часъ ко мнѣ долженъ зайти одинъ человѣкъ. Важное дѣло. — Вечеромъ ты будешь свободенъ?
— Нѣтъ, Олли, сегодня вечеромъ въ желѣзнодорожномъ клубѣ устраивается банкетъ.
Я имѣю маленькое порученіе. Если хочешь, я зайду за тобой. Познакомишься съ нашей публикой. Комитетъ хочетъ предложить свою резолюцію. Зайти?
— Зайди, я буду ждать.
Они разстались...
Не-Крестовскiй.
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Поделиться26622-07-2022 18:46:43
ГЛАВА VIII. У комитетчика.
Ремневъ вышелъ изъ номеровъ въ самомъ хорошемъ настроеніи духа.
Намѣреніе Ольги Михайловны жить съ нимъ вмѣстѣ очень образовало его.
Будущее рисовалось Ремневу въ розовомъ свѣтѣ.
— Ну, теперь у насъ пойдетъ все хорошо,—думалъ онъ, бодро шагая по тротуару.
— Несомнѣнно, Олли сама тяготится одиночествомъ. Жизнь рѣзко измѣнила ея характеръ... Теперь, братъ, Алексѣй Петровичъ, нужно будетъ поэнергичнѣе взяться за дѣло. Теперь ты не одинъ: семья пріѣхала...
Вернулся онъ домой какъ разъ во время. Едва успѣлъ раздѣться и закурить папиросу, какъ въ дверь постучали.
Это былъ Мейчикъ.
Въ рукахъ онъ держалъ большую корзину, прикрытую холщовымъ мѣшкомъ.
Они поздоровались.
— Принесъ... Двѣ тысячи экземпляровъ. Мейчикъ выложилъ на кровать нѣсколько пачекъ свѣжо-оттиснутыхъ листковъ, отъ которыхъ еще пахло типографской краской.
Видъ у Мейчика былъ утомлённый, какъ у человѣка, не спавшаго всю ночь.
Онъ присѣлъ на стулъ и глубоко вздохнулъ.
— Фу! усталъ. Чертовски далеко вы живете, Ремневъ. Дорога скверная, всюду сугробы снѣга.
— Скоро, по всей вѣроятности, я перемѣню квартиру,—равсѣянно отозвался Алексѣй
Петровичъ, раскладывая принесенные листки по карманамъ пальто и тужурка.
— Ну, я пойду... Купили лѣкарство?..
Ремневъ густо покраснѣлъ и смущенно улыбнулся.
— Забылъ... Сегодня съ утра я ходилъ по личному дѣлу, и это порученіе совершенно вылетѣло у меня изъ головы. Ужъ извиняйте, товарищъ! Случай такой вышелъ!
— А что такое, если не секретъ?
— Нѣть, отчего же... Семья ко мнѣ пріѣхала: жена и ребенокъ.
— Ахъ, вотъ какъ! Теперь я понимаю вашу разсѣянность.
— Сегодня же набѣгу въ аптеку, отдамъ рецептъ а завтра занесу вамъ лѣкарство.
— Дайте спички, товарищъ, выкурю папироску. Боюсь, что нашему Инженеру ни какое лѣкарство не поможетъ.
— Совсѣмъ плохъ?
— Ночью бредилъ... Температура отчаянная. Таетъ, какъ свѣча. Не забудьте же сказать комитетскимъ, чтобы прислали кого нибудь ему на смѣну.
— Непремѣнно скажу. Жаль, жаль парнюгу! До весны, пожалуй, не дотянетъ?
Мейчикъ подалъ Ремневу руку.
— Ну, досвиданія—товарищъ. Сегодня вамъ предстоитъ много хлопотъ. Надѣюсь видѣть васъ завтра живымъ и здоровымъ.
Ремневъ разсмѣялся.
— Да, что со мной сдѣлается?!.
Мейчикъ пожалъ плечами.
— Ну, не скажете. Я увѣренъ, что послѣ банкета будутъ аресты.
— Что жъ, всѣ подъ Богомъ ходимъ,—съ добродушной улыбкой покачалъ головой Алексѣй Петровичъ.
Мейчикъ ушелъ...
Нѣсколько минутъ спустя отправился и самъ Ремневъ.
Прежде всего ему было необходимо зайти къ Лорду.
Передать часть прокламацій и получить отъ Лорда, какъ отъ члена комитата, инструкцію на сегодняшній вечеръ.
Лордъ квартировалъ въ самомъ центрѣ города.
Подъ этой кличкой онъ былъ извѣстенъ только среди близкихъ ему товарищей.Настоящая же его фамилія и занимаемое имъ общественное положеніе не внушали никакихъ подозрѣній.
Служилъ онъ въ желѣзнодорожномъ управленіи.
Получалъ солидный окладъ.
Ремневъ, прежде чѣмъ посѣтить Лорда, забѣжалъ по дѣламъ еще въ два—три мѣста.
... Уже совсѣмъ стемнѣло, когда онъ поднялся на площадку второго этажа и остановился передъ дверью, обитой черной клеянкой съ мѣдной доской, на которой значилась фамилія владѣльца квартиры.
Ремневъ нажалъ кнопку звонка.
Ему отворилъ мальчикъ подростокъ/
— Дома?
— Дома-съ, пожалуйте.
— Я пальто снимать не буду: на минуточку завернулъ.
— Вытрите ноги, сколько снѣгу вы нанесли,—неодобрительно покачалъ головой мальчикъ.
Ремневъ вытеръ сапоги о пеньковый коврикъ.
Вчера при бѣгствѣ изъ пивной онъ потерялъ одну калошу и теперь ходилъ налегкѣ.
Лордъ занималъ отдѣльную холостую квартиру.
— Буржуемъ живетъ!—шутили его товарищи.
Дѣйствительно, обстановка въ квартирѣ была самая барская: мягкая мебель, ковры, піанино.
Квартира освѣщалась электричествомъ.
— Баринъ у себя въ кабинетѣ,—предупредительно замѣтилъ слуга.
— Хорошо, голубчикъ!
Хозяинъ квартиры сидѣлъ около письменнаго стола, торопливо просматривая книжку толстаго журнала.
Онъ мелькомъ черевъ плечо взглянулъ на вошедшаго и, не отрываясь отъ своего занятія, кивнулъ головой.
— Садись, Алексѣй... Принесъ?
Ремневъ вмѣсто отвѣта выложилъ на отелъ двѣ пачки прокламацій.
— Прекрасно... Ты уже заходилъ куда слѣдуетъ?
— Да. Себѣ я оставилъ штукъ сто. Лордъ отложилъ журналъ и задумчиво постучалъ рукой костяного ножа.
— Разбрасывать будутъ двое. Я думаю тебѣ, Алеша, совсѣмъ незачѣмъ итти туда? Впрочемъ, какъ знаешь. Во всякомъ случаѣ на этотъ вечеръ у тебя не будетъ никакой опредѣленной роли.
— Нѣтъ, я пойду.. Вещь занятная. Любопытно послушать, какъ будутъ распинаться наши буржуа идеологи.
Лордъ лѣниво усмѣхнулся и привычнымъ жестомъ раскрылъ свой изящный серебряный портсигаръ.
— Кури... Что это у тебя видъ сегодня какой то странный? Рожа такъ и сіяетъ, точно ты двѣсти тысячъ выигралъ? Разскажи ка, въ чемъ дѣло, мой прекрасный Алексисъ.
Онъ дружелюбно похлопалъ Ремнева по плечу.
Тотъ широко улыбнулся.
— Да, что братъ, жена пріѣхала. Какъ снѣгъ на голову свалилась.
Лордъ удивленно поднялъ брови.
— Да неужели? Что это ей вдругъ вздумалось? Вѣдь она, кажется, жила въ Швейцаріи?
— Пріѣхала. Кстати вотъ что, дружище, нѣтъ ли у васъ тамъ въ управленіи какой нибудь маленькой работы для меня. Понимаешь, мнѣ теперь нужны деньги. Расходовъ прибавится.
— Эхъ ты, добродѣтельный семьянинъ!—съ комическимъ сожалѣніемъ покачалъ головою Лордъ.—И на кой чертъ люди женятся? Не понимаю... Ну ну. ты не хмурься, я вѣдь пошутилъ... Просьбу твою постараюсь исполнить.
— Вотъ еще что, голубчикъ. Инженеръ совсѣмъ расхворался. При смерти лежитъ парень. Нужно будетъ его кѣмъ нибудь замѣнить.
Лордъ прошелся по кабинету.
Хорошо—я поговорю съ нашими. Да, непріятная исторія... Жаль товарища.
— Его надо бы перевезти куда нибудь въ болѣе безопасное мѣсто.
— Устроимъ какъ нибудь... Ну-съ, любезный другъ, больше я васъ не задерживаю. Можете проваливать на всѣ четыре стороны... Впрочемъ постой, тебѣ не надобно денегъ?
Алексѣй Петровичъ смущенно потеребилъ усы.
— Какъ сказать! Положимъ, у меня въ карманѣ нѣтъ ни сантима... Жена говоритъ, что у ней есть деньги... Гмъ, дай мнѣ на всякій случай рубля три.
Извольте, сэръ... Ну, а теперь прощайте.
Уже въ дверяхъ Ремневъ остановился а спросилъ:
— Ты будешь въ клубѣ?
— Непремѣнно... Надѣюсь, моя представительная фигура и модные воротнички будутъ служить хорошимъ украшеніемъ предстоящаго вечера,—съ обычной шутливостью замѣтилъ Лордъ.
— Въ такомъ случаѣ мы увидимся. Прощай.
Ремневъ направился прямо къ женѣ.
По дорогѣ у него явилось сомнѣніе, хорошо ли онъ поступаетъ, беря её съ собой на этотъ вечеръ.
— Чертъ его знаетъ, чѣмъ можетъ кончиться? Какъ бы не вышло какой перепалки. заметутъ, пожалуй, всѣхъ. Да и потомъ какъ она оставитъ одного Ника?
Когда онъ пришелъ въ номеръ и высказалъ свои опасенія Ольгѣ Михайловнѣ, молодая женщина и слушать не хотѣла.
Никъ былъ оставленъ на попеченіе горничной.
Ремневъ и Ольга Михайловна вышли на улицу.
— Можетъ быть ваять извозчика. Олли? Итти далеко.
Она выразила согласіе.
Сѣли въ извозчичьи санки.
Уныло заскрипѣлъ снѣгъ подъ полозьями.
Побѣжали на встрѣчу огоньки фонарей...
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскiй.
Поделиться26722-07-2022 19:34:52
ГЛАВА IX. Банкетъ въ желѣзнодорожномъ клубѣ.
Желѣзнодорожный клубъ помѣщался въ узенькомъ глухомъ переулкѣ, сбѣгавшемъ къ рѣкѣ.
... Въ переулкѣ было тихо и темно.
Около подъѣзда клуба сиротливо горѣла одна электрическая лампочка.
Нѣсколько оконъ верхняго этажа были слабо освѣщены изнутри.
Остальная же часть зданія была погружена во мракъ.
Ни извощиковъ, ни наряда полиціи около подъѣзда не замѣчалось.
По темнымъ тротуарамъ жались кучки прохожихъ.
Слышались отрывочныя восклицанія, шутки и смѣхъ.
... Въ полуосвѣщенномъ вестибюлѣ, куда Ремневъ ввелъ свою жену, около вѣшалокъ волновалась кучка публики.
Клубскій швейцаръ, молодой расторопный парень съ бравой солдатской выправкой, въ домашнемъ пиджакѣ и войлочныхъ туфляхъ, горячо убѣждалъ въ чемъ-то группу окружавшей его молодежи.
Ремневъ встрѣтилъ знакомаго студента.
— Въ чемъ дѣло, товарищъ? О чемъ это спорятъ?
Студентъ, высокій сухощавый грузинъ, со смуглымъ горбоносымъ лицомъ, сердито махнулъ рукой.
— Да помилуйте, чертъ знаетъ, какое безобразіе! Некому сдать на храненіе платье.
Швейцаръ говорите», что онъ не имѣетъ на этотъ предметъ никакихъ указаній отъ администраціи клуба.
— Позвольте, какъ же это такъ?—недоумѣвающе воскликнулъ Ремневъ.—Развѣ совѣтъ старшинъ не отдалъ никакихъ приказанiй?
Возмутительная халатность!
— Господа!—крякнулъ кто-то молодымъ звонкимъ и нетерпѣливымъ голосомъ,—нужно потребовать объясненія отъ дежурнаго старшины.
— Да, да... Вѣрно! Попросите сюда дежурнаго по клубу.
Швейцаръ воспользовался минутной паузой и возвысилъ голосъ.
— Дежурный старшина еще не пришли... Извольте обождать... Да не раздѣвайтесь, господа студенты! Нѣшто я одинъ за всѣми усмотрю. Опять же номерки перепутаете... Эхъ!
— Однако, что же мы будемъ толкаться здѣсь въ прихожей?
— Гайда, ребята, наверхъ!
— Ничего, польтъ можно не снимать!
Одинокій протестующій голосъ швейцара
потонулъ въ общемъ оживленномъ шумѣ, въ гамѣ перекрестныхъ фразъ.
Толпа всё увеличивалась.
Двери то и дѣло хлопали, впуская новыхъ посѣтителей.
Въ полутемный холодный вестибюль врывался свѣжій уличный вводахъ.
По полу расплывались лужицы отъ принесеннаго на галошахъ снѣга.
Среди посѣтителей преобладала учащаяся молодежь.
Нѣсколько человѣкъ отправились на развѣдки въ верхній этажъ.
Они спотыкались по темной лѣстницѣ и чиркали спичками.
— Пустите электричество, товарищи!—кричали имъ снизу.
— Сейчасъ, гдѣ у нихъ тутъ выключатель?
Кто-то повернулъ кнопку.Волна электрическаго свѣта залила вестибюль и лѣстницу.
Молодежь радостно зааплодировала.
— Браво... Раздѣвайтесь, господа, сами! Пусть каждый берётъ себѣ соотвѣтствующій номеръ... Соблюдайте очередь, товарищи!
Ремневъ отвелъ жену въ уголокъ отъ вѣшалокъ.
Тамъ они сѣли на подоконникъ.
Ольга Михайловна съ нервнымъ безпокойствомъ слѣдила за происходившимъ.
— Боже мой, какіе ещё у васъ дикіе нравы! Какая безтолочь, некультурность... Назначается грандіозное общественное собраніе, люди приходятъ въ опредѣленное время, а распорядители банкета отсутствуютъ... Да это просто какая то нелѣпая комедія!
Ремневъ осторожно высвободилъ изъ муфты руку жены и тихо пожалъ маленькіе, обтянутые лайкой пальчики.
— Ахъ, Олли!—грустно улыбнулся онъ, — ты совсѣмъ отвыкла отъ русской дѣйствительности. Вѣдь это же первый опытъ, первыя неувѣренныя начинанія... Посмотри на молодежь, на эти радостныя, бодрыя лица.
Вѣдь всѣ они пришли сюда какъ на праздникъ. Вѣдь ихъ точно волной подмываетъ!
— Хорошъ праздникъ,—съ плохо скрываемымъ раздраженіемъ возразила Ольга Михайловна.—Что же мы будемъ здѣсь дѣлать? Можетъ быть, еще банкетъ не состоится?
— О, нѣтъ, я не допускаю этой мысли. Странно только, почему замѣшкались распорядители... А вотъ какъ разъ одинъ изъ нихъ—легокъ на поминѣ. Смотри, Олли, этотъ толстый блондинъ, въ пальто съ бобровымъ воротникомъ, присяжный повѣренный Олсуфьевъ. Одинъ изъ организаторовъ вечера. Теперь дѣло выяснится.
Господинъ, на котораго указалъ Ремневъ явился не одинъ, а въ сопровожденіи дежурнаго старшины.
Круглый и плотный, какъ шаръ, съ быстрой, слегка подпрыгивающей походкой, тща-
тельно выбритый и торжественно самодовольный, распорядитель энергично принялся водворять порядокъ.Откуда то изъ темныхъ угловъ появились заспанные унтера и заняли свои позиціи около вѣшалокъ.
На верхней площадкѣ лѣстницы образовался контроль. Устроителями банкета было выпущено опредѣленное количество билетовъ на право входа въ клубъ.
Билеты эти были заблаговременно распространены въ городѣ, по преимуществу среди интеллигенціи и учащихся.
Оказалось, что билетовъ этихъ было недостаточно.
Желающихъ попасть на банкетъ явилось гораздо больше, чѣмъ это предполагали устроители.
Опять начались препирательства.
Послышались негодующіе возгласы.
Адвокатъ распорядитель метался изъ стороны въ сторону.
— Господа! войдите же въ наше положеніе,—убѣждалъ онъ наиболѣе рьяныхъ.
— Мы дали обязательство, что число участниковъ банкета не будетъ превышать извѣстной цифры... Нужно, наконецъ, принять въ растете размѣры помѣщеніи. Повѣрьте, что лично я ничего не могу сдѣлать.
Но урезонить публику было не такъ то легко.
Изъ заднихъ рядовъ уже раздавалась насмѣшки и чуть ли не брань по адресу учредителей.
Толпа волновалась.
Наконецъ студенты, стоявшіе на контролѣ, измученные, выбившіеся изъ силъ, были смяты напоромъ публики и оттѣснены въ сторону.
... Пронёсся и оборвался сдавленный женскій крикъ.
... Съ глухимъ шипѣніемъ лопнула электрическая лампочка.
... Ремневъ съ женой пробрался въ залъ еще раньше этой давки.
Имъ удалось занять мѣсто на широкомъ подоконникѣ столовой, въ которой предполагалось устройство банкета.
Отсюда можно было прекрасно слышать ораторовъ.... Публика всё прибывала.
... Наиболѣе уважаемыя популярныя лица изъ мѣстной интеллигенціи группировались вокругъ стола.
Демократическіе элементы тѣснились въ дверяхъ, цѣплялись на подоконникахъ.
Было шумно, весело и жарко...
Не курить, товарищи! Курить воспрещается,—передавалось въ публикѣ.
Клубскіе лакеи, сгибаясь подъ тяжестью громадныхъ блюдъ, то и дѣло раздвигали толпу, прося посторониться.
Не обошлось дѣло безъ курьёзовъ.
Въ давкѣ одинъ лакей опрокинулъ соусникъ.
Тёмно-коричневая жидкость залила дорогой туалетъ молоденькой барыньки, жены какого-то профессора.
Кругомъ засмѣялись.
Экспансивная публика подоконниковъ громко обсуждала меню ужина.
Сыпались злыя остроты.
Полуголодный плебей негодовалъ на разряженныхъ патриціевъ, возсѣдавшихъ вокругъ стола.
— Однако, они не собираются умирать съ голода—громко крикнулъ здоровенный пролетарій, въ ситцевой косовороткѣ, опоясанный широкимъ кожанымъ ремнемъ.
Маленькій остроносый студентикъ, цѣлую недѣлю пробавлявшійся жиденькимъ чайкомъ съ грошевымъ ситникомъ, негодующе посмотрѣлъ на остряка и прошепталъ сосѣду:
— Чорть знаетъ, дѣйствительно! Неужели нельзя было обойтись безъ гастрономіи?
Сосѣдъ сочувственно кивнулъ головой.
... Гамъ въ залѣ между тѣмъ усиливался.
Послѣ выбора предсѣдателя задребезжалъ колокольчикъ.
Начались рѣчи.
Часть публики, утомленная духотой, разбрелась по другимъ помѣщеніямъ клуба.
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій,
Поделиться26822-07-2022 20:53:51
ГЛАВА X.Звуки марсельезы.
По мѣрѣ того, какъ выступали ораторы, Ольга Михайлова потихоньку разспрашивала мужа, кто именно говоритъ, популяренъ ли онъ въ городѣ и не принадлежатъ ли къ комитету.
Ремневъ въ краткихъ словахъ удовлетворялъ ея любопытство.
Наконецъ, не выдержалъ и шепнулъ на ухо:
— Ты, однако, поосторожнѣе! Здѣсь вѣдь всякій народъ есть. Лучше не называть фамилій... Нѣтъ, положительно отвыкла ты въ Швейцаріи отъ нашихъ порядковъ.
Ольга Михайловна удивленно подняла брови.
— Вѣдь публика входила по билетамъ, такъ чего же опасаться? Я полагаю, здѣсь всѣ свои люди.
Ремневъ нетерпѣливо махнулъ рукой.
— Далеко не такъ! Тссъ, молчи... сейчасъ будетъ говорить представитель эсеровъ.
— Ахъ, этотъ низенькій, въ студенческой тужуркѣ?!.
Красиво построенная рѣчь оратора была встрѣчена дружными аплодисментами большей части публики.
Меньшинство презрительно и негодующе зашикало.
Ремневъ нахмурился.
— Эхъ, народъ! Смѣшали ораторовъ,— досадливо пояснилъ онъ женѣ. Наши не успѣли во время предупредить, вотъ и произошло недоразумѣніе. За своего приняли, за эсдека!
— Значитъ, большинство присутствующихъ здѣсь тяготѣютъ къ вашему кружку?
— Ну, несомнѣнно...
По мѣрѣ того, какъ часовая стрѣлка приближалась къ одиннадцати, температура въ столовой поднималась какъ въ буквальномъ, такъ и въ переносномъ смыслѣ.
Рѣчи по содержанію принимали агитаціонный оттѣнокъ...
Стояла такая жара, что и ораторы и слушатели обливались потомъ.
Въ угловомъ окнѣ открыли форточку.
Волна холоднаго воздуха поплыла надъ разгоряченными головами толпы.
Ольгѣ Михайловнѣ давно уже хотѣлось пить.
Наконецъ, воспользовавшись тѣмъ, что на эстрадѣ затянулся скучный принципіальный споръ между представителями двухъ лагерей, она обратилась къ мужу:
— Я страшно хочу пить. Проводи меня въ буфетъ. Тамъ, вѣроятно, можно будетъ достать лимонадъ.
Она съ большимъ трудомъ выбрались изъ столовой.
Ремневу порядочно пришлось поработать локтями.
Чья то безцеремонная нога въ большомъ сапогѣ оборвала Ольгѣ Михайловнѣ оборку платья.
Въ слѣдующемъ залѣ было нѣсколько попросторнѣе.
Зато въ буфетѣ происходило настоящее вавилонское столпотвореніе.
Со всѣхъ сторонъ слышались требованія пива, кваса и другихъ прохладительныхъ напитковъ.
Лакеи положительно сбились съ ногъ.
Буфетчикъ, мокрый отъ пота, съ усталымъ, растеряннымъ лицомъ, не успѣвалъ разсчитываться и выдавать сдачу.
Заглянувъ въ буфетъ, Ремневъ обезкураженно покачалъ головой.
— Ну, въ этой сутолокѣ врядъ ли мы добьемся чего нибудь. Здѣсь прямо дымъ коромыслимъ идетъ!
Онъ поймалъ было за рукавъ пробѣгавшаго мимо лакея, но тотъ только отмахнулся а промчался дальше, на ходу завинчивая штопоръ.
Ещё двѣ попытки въ этомъ же родѣ были также безуспѣшными.
Ольга Михайловна безсильно прислонилась къ стѣнѣ и обмахивала платкомъ свое раскраснѣвшееся лицо.
— Ахъ, Господи!—раздраженно вырвалось у нея.—Какой ты странный, Алексѣй. Пойди къ буфету и возьми самъ. Посмотри, какъ другiе дѣлаютъ.Дѣйствительно, нѣкоторые, наиболѣе нетерпѣливые, распоряжались собственными силами: подходили къ корзинамъ, брали бутылки и наскоро, стоя, утоляли жажду.
— Такъ ты подожди меня, Олли. Я сейчасъ вернусь.
Ремневъ двинулся было въ буфету, но на полдорогѣ его окликнули.
— Алексѣй Петровичъ, куда это вы стремитесь? Идите въ намъ!
Ремневъ поднялъ голову.
Справа ва подоконникѣ сидѣли двѣ молоденькія барышни.
Передъ ними стоялъ юноша въ пиджакѣ и косовороткѣ.
Въ правой рукѣ онъ держалъ бутылку, въ лѣвой стаканъ и поочередно угощалъ барышень квасомъ.
— Идите къ намъ!—Повторила младшая изъ дѣвицъ, худенькая шатенка съ блѣднымъ продолговатымъ личикомъ, къ которому очень шла причёска, сдѣланная по модному, въ стилѣ эпохи Возрожденія.
— Здравствуйте, господа!—поздоровался Ремневъ, подходя къ окну.
— Хотите квасу?—преіложилъ юноша.
— Э, да у васъ есть запасная бутылка! обрадовался Ремневъ.—Съ вашего позволенія я приглашу сюда жену. Она прямо умираетъ отъ жажды.
— Жену? Какую жену?—удивились барышни.
— Мою собственную. Впрочемъ, простите, я и забылъ, что вы не знаете о пріѣздѣ жены.
— Ахъ, такъ ваша жена пріѣхала! Вотъ неожиданная новость! Зовите ее сюда, мы будемъ очень рады познакомиться съ ней.
Ремневъ вернулся къ Ольгѣ Михайловнѣ.
— Сейчасъ я встрѣтилъ знакомыхъ,—торопливо началъ онъ.— Барышни изъ той семьи, гдѣ я имѣю урокъ. Публика симпатичная... Они пьютъ квасъ. Просили привести тебя, чтобы познакомиться. Пойдемъ... Дѣвицы безъ претензій. Славные люди!
— Пойдемъ пожалуй...
— Вотъ, друзья мои,—весело заговорилъ Ремневъ,—знакомьтесь! Моя жена. Нина Константинова и Гликерія Константиновна Косоворотовы...
Обмѣнялись привѣтствіями.
Юноша въ косовороткѣ осторожно прикоснулся своей широкой рабочей ладонью къ пальчикамъ Ольги Михайловны и неловко поклонился.
— Евсѣевъ!—отрекомендовался онъ.
Младшая изъ Косоворотовыхъ—Ниночка привѣтливо обратилась къ Ольгѣ Михайловнѣ, указывая на подоконникъ.
— Садитесь сюда, мѣста хватитъ. Василій Ивановичъ, раскупоривайте квасъ... Отчего вы не были у насъ, Алексѣй Петровичъ?—продолжала она, повертываясь къ Ремневу.
— Сегодня я былъ очень занятъ, Ниночка. Передайте мое извиненіе папашѣ. Завтра приду непремѣнно въ опредѣленное время.
— А мы уже заботилось, не захворали ли вы... Какое сегодня оживленіе, какъ много народу; слышала, вакъ говорилъ Лангросъ? Ахъ, какой у него удивительный даръ слова!
Юноша въ косовороткѣ сердито насупился.
— У васъ, Нина Константиновна, не менѣе удивительная наклонность всегда и всѣмъ восхищаться,—съ горькой ироніей замѣтилъ онъ.
Старшая Косоворотова, Гликерія Константиновна, бойкая брюнетка съ крупнымъ, нѣсколько неправильными чертами лица, оборвала юношу.
— Молчите вы, Евсѣевъ! Вѣчно вы придираетесь.
Тотъ смѣшался и хотѣлъ что-то возразитъ, но въ этотъ моментъ изъ столовой донесся такой оглушительный взрывъ аплодисментовъ, что разговаривающіе замолчали.
— Господа, пойдемте туда,—предложилъ Ремневъ.—Сейчасъ будутъ читать резолюцію.
Прежде чѣмъ они успѣли дойти до дверей, часть толпы изъ столовой хлынула имъ навстрѣчу.
... Жидко и неувѣренно раздались звуки марсельезы.
Пѣсня мало-по-малу крѣпла.
Десятки голосовъ подхватили мотивъ.
Нина Константиновна въ порывѣ молодого искренняго чувства схватила сестру за руку и взволнованно прошептала:
— Слышите, слышите... Поютъ!
Ремневъ невольно улыбнулся.
— Какъ вы еще молоды, Ниночка!— вырвалось у него съ грустнымъ сожалѣніемъ.
— Я никогда еще не пережевала такой большой радости,— повернула къ нему дѣвушка свое лицо, разгорѣвшееся румянцемъ оживленія.
— Какая сила въ звукахъ этой пѣсни...
У меня такое чувство, точно выпростаютъ
крылья и хочется летѣть...
... Вокругъ нихъ шумѣла и волновалась толпа.
Надъ головами кружилась бѣлые листки, разбрасываемые невидимыми руками.
— Товарищи! Долой...—хрипло выкрикивалъ кто-то.
Раскаты пѣсни заглушали его слова.
Трудно было разобрать отдѣльныя фразы въ этомъ хаотическомъ гамѣ...
Мелькали красныя, возбужденныя лица...
Десятки рукъ тянулись къ бѣлымъ листкамь.
... Читали жадно, на ходу...
— Та—та—та—съ грозной торжественностью падали звуки.
Казалось, сотни молотковъ разбиваютъ послѣднія оковы
... Блѣдное утро заглянуло въ окна клуба.Въ столовой было безмолвно, тихо...
На грязномъ затоптанномъ полу валялись окурки, клочки прокламацiй...
Мебель была безпорядочно сдвинута.
Скатерти залиты и скомканы.
Виднѣлись грязныя тарелки, пустыя бутылки...
Одинъ листокъ случайно попалъ въ блюдо съ остатками соуса.
Выдѣлялись начальныя слова текста:
— Тысячи голодныхъ рабочихъ...
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться26922-07-2022 23:14:26
ГЛАВА XI.Семья Косоворотовыхъ.
... 3имнія сумерки.
... Время около пяти часовъ.
Въ домѣ Косоворотовыхъ тихо, какъ и всегда въ послѣобѣденные часы.
Старикъ Косоворотовъ имѣлъ обыкновеніе послѣ плотнаго обѣда немного вздремнуть.
Младшіе члены семьи въ это время занимались приготовленіемъ уроковъ.
Гликерія Константиновна обыкновенно уходила въ библіотеку, или на катовъ.
Ниночка оставалась одна...
Она любила эти часы тихихъ, сѣрыхъ сумерекъ, когда кругомъ въ комнатахъ стоитъ тишина и никто не мѣшаетъ ей отдаваться любимымъ мечтамъ.
Лампу зажигать ещё рано, да и читать не хочется.
Еще прошлой зимой, когда она оканчивала восьмой классъ гимназіи, въ это время нужно было развертывать надоѣвшіе учебники, браться за тетрадки, а теперь она—вольная птица.
Можетъ спать сколько ей угодно, мечтать по цѣлымъ часамъ, читать книги, взятыя изъ библіотеки.
Отецъ въ этомъ отношеніи предоставлялъ ей полную свободу.
... Ниночка стояла около окна маленькой угловой комнаты, служившей спальней для нея и ея сестры, и смотрѣла на улицу.
Улица была глухая, съ покосившимися сѣрыми домишками, вся занесенная снѣгомъ.
На западѣ, надъ бѣлыми крышами, медленно угасала зеленая полоска заката.Въ синеватомъ полумракѣ вдоль улицы вспыхивали огоньки зажигаемыхъ фонарей.
По тротуару мимо оконъ мелькали фигуры рѣдкихъ прохожихъ.
Баба провезла на салазкахъ бѣлье.
Прибѣжалъ мальчуганъ, ученикъ изъ сапожной мастерской.
Онъ зябко ежился въ старой кацавейкѣ и прижималъ къ груди жестянку съ керосиномъ.
Ниночка смотрѣла на всё это безучастными глазами.
Глухая окраинная улица, на которой находился ихъ домъ, была знакома ей съ дѣтства. Всѣ эти невзрачные домишки, выцвѣтшія вывѣски, длинные заборы,— давно надоѣли Ниночкѣ.
... Раньше въ часы одиночества, особенно въ тихую вечернюю пору, она любила мечтать о ярко освѣщенныхъ улицахъ столицы, о которыхъ знала только по описаніямъ.
Она представляла себѣ оживленное уличное движеніе, звонки трамваевъ, толпы людей съ озабоченными, дѣловыми лицами, стремившихся по панели.
... Грезила о столичныхъ театрахъ, о мраморныхъ колоннахъ залъ, залитыхъ огнёмъ.
Но за послѣднее время мечты Ниночки приняли другое направленіе.
Послѣ банкета въ желѣзнодорожномъ клубѣ хотѣлось думать совсѣмъ объ иномъ.
Въ ушахъ еще звучали зажигающіе звуки марсельезы.
Хотѣлось думать, что ея будущая жизнь сложится совсѣмъ иначе, не будетъ похожей на жизнь ея старшихъ подругъ, вышедшихъ замужъ и всецѣло погрузившихся въ будничные интересы мѣщанскаго существованія.
... Грезилось что-то большое и красивое, далекое отъ этой занесенной снѣгомъ улицы, отъ этого уютнаго особняка, отъ этой комнатки, въ которой всё отзывается ещё впечатлѣніями дѣтства.
... Совсѣмъ стемнѣло.Ниночка отошла отъ окна и зажгла лампу.
Мягкій розовый полусвѣтъ озарилъ спальню сестёръ.
Обстановка въ спальнѣ была самая скромная.
Низенькія кровати подъ бѣлыми пикейными одѣялами, открытки и фотографическія карточки на стѣнахъ, этажерка съ книгами, большой рабочій столъ, покрытый черной клеёнкой,— вотъ и всё.
Ниночка мелькомъ взглянула на часы, стоявшіе на этажеркѣ, въ деревянномъ рѣзномъ футлярѣ.
— Половина шестого... Скоро папочка проснется. Нужно будетъ сказать, чтобы поставили самоваръ.
Oнa легкой дѣвической походкой прошла черезъ темный залъ, вышла въ коридоръ и отворила дверь, ведущую въ кухню.
Тамъ было темно.
Кухарка тоже сумерничала и не зажигала огня.
— Матрёнушка, пора самоваръ ставить: скоро шесть.
— Знаю, барышня, знаю...
— Пaпa сейчасъ проснётся.
... Ниночка заглянула мимоходомъ въ классную.
Такъ называлась комната, гдѣ жили ея младшіе братья гимназисты.
— Я не помѣшаю вамъ, Алексѣй Петровичъ—я на одну минутку.
Мальчики оставили учебники и посмотрѣли на сестру.
— Ты, Нинка, развѣ не пошла на катокъ?—спросилъ одинъ изъ нихъ.
— Нѣтъ... Вы скоро кончите? Сейчасъ подадутъ самоваръ.
— Сейчасъ кончимъ,—отвѣтилъ за своихъ учениковъ Алексѣй Петровичъ.
— Вы останетесь съ нами чай пить,—обратилась къ нему дѣвушка.
— Спасибо, Ниночка. Сегодня у меня много дѣла. Нужно итти домой.
— Жаль. Я хотѣла поговорить съ вами, спросить васъ. Тамъ у Богданова есть одно мѣсто, которое мнѣ не совсѣмъ понятно... О прибавочной стоимости.
— Завтра я постараюсь разъяснить вамъ, а сегодня, ей Богу, некогда.
Ниночка протянула ему руку.
— Ну, что же дѣлать. До свиданія. Кланяйтесь отъ меня Ольгѣ Михайловнѣ,
... Въ прихожей Ниночка наткнулась на сестру, только что возвратившуюся съ катка.
— Что это у васъ такъ темно? Отчего не зажгёте лампы?—спросила Гликерія Константиновна.
— Папa еще спитъ... Подожди, я сейчасъ принесу спички.
— Ничего, я уже раздѣлась. Чай готовъ?
— Сейчасъ подадутъ самоваръ.
Гликерія Константинова прошла въ спальню.
Щёки ея ещё розовѣли отъ вечерняго холода.
Глаза блистала весело и возбужденно.
— А почему не зашелъ Евсѣевъ?—спросила Ниночка.
Гликерія Константиновна энергично тряхнула головой и откинула непослушную прядь волосъ, постоянно выбивавшуюся у ней изъ прически.
— Я его приглашала... Отказался наотрѣзъ. Нѣмъ, какъ рыба, мраченъ и загадоченъ какъ заговорщикъ. Всю дорогу шли молча... Напрасно ты не пошла со мной на катокъ. Освѣжилась бы, подышала свѣжимъ воздухомъ. Тебѣ необходимо нуженъ моціонъ. Вонъ ты какая у меня худенькая, да блѣдная!
Гликерія Константиновна шаловливымъ жестомъ смяла сестрѣ прическу, бойко повернулась на каблучкахъ и побѣжала въ столовую.
Самоваръ давно уже кипѣлъ на столѣ, гимназисты успѣли выпить по два стакана чаю, когда старикъ Косоворотовъ присоединялся къ молодежи. Константину Ильичу было лѣтъ подъ пятьдесятъ, но это былъ еще крѣпкій, хорошо сохранившійся мужчина.
И если бы не густая сѣдина въ бородѣ и
волосахъ и не морщины около глазъ, ему нельзя было бы дать больше сорока лѣтъ.Спросонокъ онъ выглядѣлъ хмурымъ и недовольнымъ.
Молча подсѣлъ къ столу, взялъ стаканъ налитый Гликеріей Константиновной и шумно завертѣлъ ложечкой, размѣшивая сахаръ.
Гимназисты при его появленіи присмирѣли.
Выпивъ первый стаканъ и закуривъ папиросу, Косоворотовъ обратился къ сыновьямъ:
— Не вызывали сегодня?
— По алгебрѣ спрашивали.
— Сколько же ты получилъ?
Мальчикъ смущено переглянулся съ братомъ.
— Не знаю... Тройку, кажется.
Косоворотовъ нахмурился и многозначительно побарабанилъ пальцами по столу.
— Гмъ! не знаешь... Смотри, братъ, если ты и за эту четверть плохія отмѣтки принесешь, надѣйся на себя. Я до тебя доберусь. Репетитора вамъ нанялъ. Чего еще лучше? Учись знай, не лѣнись!
— Мы, папаша, стараемся,—съ легкимъ оттѣнкомъ подобострастія поспѣшилъ отозваться одинъ изъ гимназистовъ.
— То-то стараемся! Что-то не видно вашего старанія... Вотъ ежели-бы вамъ пришлось такъ учиться, какъ мнѣ, между дѣломъ, урывками, на мѣдныя деньги, посмотрѣлъ бы я, чтобы вы тогда запѣли!
Видя, что отецъ не въ духѣ, Гликерія Константиновна попробовала отвлечь его вниманіе въ сторону.
— Ты еще не знаешь, папаша, къ нашему Алексѣю Петровичу жена пріѣхала. Совсѣмъ еще молодая и очень красивая женщина.
— Жена? Чай, поди, вокругъ ракитова кустика вѣнчаны. Знаемъ мы этихъ женъ. Охъ, Господи, прости наши согрѣшенія!
Косоворотовъ глубоко вздохнулъ и отпилъ сразу полъ-стакана.
— Нѣтъ, это законная жена. Они повѣнчались уже давно. Ребенокъ есть, мальчикъ лѣтъ восьми.
... Послѣ небольшой паузы Косоворотовъ обратился къ старшей дочери;
— Ну вотъ, какъ не скажешь про Ремнева. Несамостоятельный человѣкъ, безъ царя въ головѣ. Виски у парня сѣдые, а сметки ни на грошъ. Ведь ему по его годамъ давно ужъ пора университетъ сдать. Служить, да чины получать. А что онъ теперь? Такъ—балаболка! Нестоящій человѣкъ! Семьей тоже обзавелся. А какъ семью кормить, объ этомъ, поди, не подумалъ.
— Вѣдь ты же знаешь, папа, что Алексѣй Петровичъ лишенъ возможности окончить университетъ,—тихо замѣтила Ниночка, на минуту отрываясь отъ книги, которою она принесла съ собой въ столовую.
— А кто въ этомъ виноватъ? Кто виноватъ, скажи?—раздраженно подхватилъ Константинъ Ильичъ.—Глупая его башка виновата, вотъ кто! Учился бы себѣ, такъ нѣтъ —въ политику ударился. Отечество спасать вздумалъ! Нахватался верхушекъ и возомнилъ о себѣ. Безъ меня-де дѣло не обойдётся. Тьфу! говорить не хочется... Каждый человѣкъ долженъ свою дорогу въ жизни знать. Долженъ свою линію преслѣдовать. А эти мозгляки, что по чужой дудкѣ пляшутъ, развѣ они на что путное годятся? Не люди—труха!
Гликерія Константиновна не вытерпѣла.
— Удивляюсь я вамъ, папаша: если вы такъ смотрите на Алексѣя Петровича, то зачѣмъ же взяла его peпетиторомъ? Гдѣ тутъ логика? Зачѣмъ вы ввели въ свой домъ человѣка, котораго не уважаете?
Косоворотовъ полусердито погрозилъ ей пальцемъ.
— Ну, ну, ты, соловей разбойникъ,—какими словами съ отцомъ говоришь?
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться27022-07-2022 23:51:42
ГЛАВА XII. Блудный сынъ
Старика непріятно задѣли слова дочери. Принимая Ремнева репетиторомъ къ сыновьямъ, Косоворотовъ руководился двумя соображеніями: прежде всего тѣмъ, что Ремневъ попросилъ за свой трудъ самое скромное вознагражденіе и, кромѣ того, Константинъ Ильичъ въ глубинѣ души былъ увѣренъ, что увлеченія молодости души забыты Ремневымъ и, слѣдовательно, съ этой стороны опасаться его дурного вліянія на дѣтей — нечего.
Обличая современную молодежь, Косоворотовъ не имѣлъ собственно въ виду Ремнева и ухватился за его прошлое только какъ за первый попавшійся примѣръ.
...Чтобы перемѣнить разговоръ, Косоворотовъ протянулъ стаканъ и спокойно произнёсъ:
— Ну-ка плесни мнѣ ещё... Ты, Нинокъ, что это читаешь? Уткнула носъ въ книжку и про чай забыла.
— Это, папочка, основныя начала политической экономіи. Алексѣй Петровичъ рекомендовалъ мнѣ прочесть.
Косоворотовъ усмѣхнулся.
— Ну и книжища. Натощакъ не выговоришь. Читай, дочка, читай... Твой отецъ политическихъ экономіевъ не училъ, а, слава Богу, не хуже другихъ въ люда вышелъ... Да ты не куксись. Не обидѣлъ тебя отецъ то. На мокромъ мѣстѣ должно быть у тебя глаза. Ужъ и сказать ничего нельзя! Вижу, всѣмъ я вамъ поперекъ горла стою. Пришипилить всѣ, точно не отецъ съ вами говоритъ. Ну, дѣтки!
Косоворотовъ разсердился.Съ шумомъ отодвинулъ кресло и вышелъ изъ-за стола.
— Пришли мнѣ чай въ кабинетъ,—крикнулъ онъ Гликеріи Константиновнѣ, хлопая дверью.
Такія сцены въ семьѣ Косоворотовыхъ разыгрывались часто, чуть ли не ежедневно.
Молодежь уже привыкла къ этимъ вспышкамъ отца и мало обращала на нихъ вниманія.
По своему Косоворотовъ любилъ дѣтей, особенно Ниночку.
Консерваторъ до мозга костей, выросшій въ тяжелой атмосферѣ провинціальнаго купечества, старикъ Косоворотовъ считалъ своимъ прямымъ долгомъ всегда и вездѣ бороться съ новыми вѣяніями.
Такое враждебное и недовѣрчивое отношеніе къ новымъ людямъ и новымъ взглядамъ на жизнь естественно создавало семейный антагонизмъ.
Хотя за послѣднее время, когда дочери кончили гимназію и въ домѣ стали появляться знакомые студенты, молодежь, старикъ Косоворотовъ началъ понемногу сдаваться.
Между нимъ и дочерями установилось взаимное молчаливое соглашеніе.
Когда въ домѣ бывали гости изъ числа дочернихъ знакомыхъ, старикъ Косоворотовъ обыкновенно запирался въ своемъ кабинетѣ и не мѣшалъ молодежи.
Въ свою очередь барышни не противорѣчили отцу, когда онъ въ тѣсномъ семейномъ кругу принимался громить по тому или иному поводу современную интеллигенцію и ея задачи.
Такъ, напримѣръ, въ день банкета Гликерія Константиновнѣ, какъ наиболѣе энергичной изъ сестёръ, пришлось выдержать цѣлую бурю и тѣмъ не менѣе она все-таки поставила на своёмъ: добилась разрѣшенія отца посѣтить банкетъ.
... Когда захлопнулась дверь за старикомъ Косоворотовымъ, дѣвушки переглянулась.
— Папочка что то сегодня сильно не въ духѣ—замѣтила вполголоса Нина.
Гликерія Константиновна пожала плечами.
— Обыкновенная исторія. Вѣроятно, какія нибудь непріятности по торговлѣ. Вотъ и дуется съ самаго утра.
Гликерія Константиновна была права.
Косоворотовъ дѣйствительно получилъ не пріятное извѣстіе—сообщеніе изъ столицы о внезапномъ пониженіи цѣнъ на русское сырье, вывозимое заграницу.
Ему, какъ члену—распорядителю крупной торговой фирмы, занимавшейся въ большихъ, размѣрахъ экспортомъ, сообщеніе это было разумѣется, непріятно.
Вернувшись въ свой кабинетъ, Косоворотовъ присѣлъ къ рабочему столу и принялся за разборку корреспонденціи, часть которой оставалась еще неразсмотрѣнной за дневными хлопотами.
Внимательно прочитавъ биржевый бюллетень и сдѣлавъ отмѣтки на поляхъ двухъ — трехъ дѣдовыхъ писемъ, Константинъ Ильичъ добрался до сѣраго дешеваго конверта, адресованнаго по городской почтѣ.
Адресъ былъ написанъ дрожащимъ ломанымъ почеркомъ, узнавъ который старикъ Косоворотовъ недовольно и даже испуганно нахмурился.
— Никакъ Антошкинъ почеркъ? Когда это онъ въ нашихъ палестинахъ объявилося? Городское письмо-то... Такъ и есть .. Вотъ не было еще печали!
Косоворотовъ прочелъ слѣдующее:
„Отецъ! Я лежу на постояломъ дворѣ больной и безъ копѣйки денегъ. Платить за квартиру нечѣмъ. Нѣтъ даже патака на ночлежный домъ. Пріѣхалъ, чтобы умереть въ родномъ городѣ. Совсѣмъ дѣла мои швахъ. Одна надежда на тебя! Пишу, потому что не знаю, какъ ты отнесешься къ моему личному посѣщенію. Къ тому же совсѣмъ плохъ. Еле ногами двигаю. Не будь жестокъ до конца. Сжалься надъ своимъ заблудшимъ, но глубоко несчастнымъ сыномъ Антономъ Косоворотовымъ".
Далѣе былъ указанъ адресъ постоялаго двора гдѣ то въ отдаленномъ предмѣстьѣ города.
Письмо это было полной неожиданностью для Косоворотова.
За послѣдніе восемь лѣтъ онъ подучилъ отъ старшаго сына всего два—три письма.
Даже не зналъ хорошенько, живъ ли ещё онъ, всё ли ещё мыкаетъ по бѣлому свѣту свою безталанную актерскую жизнь, или уже спился съ кругу и померъ.Константинъ Ильичъ давно уже похоронилъ въ сердцѣ своемъ своего безумнаго сына.
Никто изъ домашнихъ не смѣлъ заикаться при немъ ни однимъ словомъ объ отсутствующемъ Антонѣ Константиновичѣ.
— Вывалился, какъ снѣгъ на голову вывалился!—съ горечью и съ смутнымъ оттѣнкомъ отцовской жалости думалъ Косоворотовъ, машинально перебирая дѣловыя бумаги.—„На одного тебя надежда осталась" вспомнилась ему фраза сына...— Поздненько, Антонъ Константиновичъ, за умъ взяться изволили! Поздненько... Восемь лѣтъ по кабакамъ да по балаганамъ шатался. Восемь лѣтъ мое честное купецкое имя срамилъ. А теперь нака—умирать пріѣхалъ! Эхъ, чуетъ мое сердце, неправильное это письмо.
Косоворотовъ постучалъ ладонью по полуизорванному конверту.
— Настоящаго сыновняго почтенія не видно. Гордыня да актерское безпутство сквозитъ. Гмъ... самъ-то прійти побоялся. Трусливъ, какъ заяцъ. Да... Пишетъ, еле ногами двигаю. Чай, съ перепоя? А то можетъ и впрямь развинтился. И раньше то парень не могутный былъ, а теперь то оно и вовсе того... укатали сивку крутыя горки. Гмъ, посмотримъ! Посмотримъ! Завтра всё это разузнать надо, какъ и что. Ежели и впрямь разнедужился парень... Ну, Тогда видно будетъ...
Долго сидѣлъ задумавшись около стола Константинъ Ильичъ.
Все ниже и ниже опускалась его сѣдая голова.
Изъ отдалённыхъ уголковъ памяти вставали картины прошлаго.
Вспоминался первенецъ—сынъ, малолѣтнимъ карапузикомъ, въ красивой канаусовой рубашечкѣ съ полуголыми ножонками.
Безсонныя ночи вспоминались, когда Антоша лежалъ въ дифтеритѣ.
... Подросъ, — въ реальное отдалъ. Изъ послѣдняго тянулся. Трудно въ то время копейка доставалась. Хорошо учился парень. Душа радовалась. Да не судилъ Богъ!
Что-то горячее задрожало на рѣсницахъ старика Косоворотова.Все прахомъ пошло!.. Точно бѣлены парень объѣлся. Отъ дѣла отбился. Изъ дому бѣжалъ. Слышно, шибко выпивать сталъ. За мѣсто честнаго труда въ актёрство ударился. Это-то его и погубило. Эхъ, дѣти, дѣти Косоворотовъ горестно махнулъ рукой...
(Продолженіе слѣдуетъ )
Не-Крестовскiй.
Поделиться27123-07-2022 02:37:28
ГЛАВА XIII.
Сердце заговорило.
... Утро было ясное, морозное. Косоворотовъ по обыкновенію проснулся очень рано: еще не было и семи часовъ. Вспомнилъ про сына и поморщился... Вмѣстѣ съ ночными тѣнями исчезли и воспоминанія, смягчившія вчера его сердце .. Одѣлся и вышелъ въ столовую хмурый. Долго сидѣлъ за стаканомъ чая, раздумывая, какъ ему поступить.
Даже на газетныя телеграммы не обратилъ вниманія.
Гимназисты торопливо глотали чай, съ опаской поглядывая на отца.
Барышни ещё спали.
За столомъ хозяйничала экономка—дальняя родственница Косоворотовыхъ:
Видя, что Константинъ Ильичъ собрался уходить, она обратилась къ нему съ обычнымъ вопросомъ:
— Чего сегодня къ обѣду готовить? Я думаю супъ съ клецками на первое, а на второе...
Косоворотовъ небрежно бросилъ:
— Чего хочешь.. Да вотъ что: скажи Ивану, пусть онъ протопитъ хорошенько флигель. Пусть бабы вымоютъ тамъ, да приберутъ.
— Хорошо, батюшка Константинъ Ильичъ, всё будетъ исполнено.
Помолчавъ немного, экономка робко спросила:
— Аль гостей какихъ поджидаете? Косоворотовъ сумрачно посмотрѣлъ на неё.
— Помалкивай... Знай свое дѣло.
... Онъ подвезъ сыновей до гимназіи.Оттуда велѣлъ кучеру ѣхать въ контору.
Контора помѣщалась въ старомъ двухъэтажномъ домѣ, недалеко отъ пристава
Лѣтомъ во время навигаціи здѣсь съ ранняго утра и до поздней ночи наблюдалась шумная оживленная дѣятельность.
Громыхали телѣги ломовиковъ.
Около складочныхъ амбаровъ толпились рабочіе.
Суетились и кричала приказчики.
А теперь все было покрыто мертвой пеленой снѣга.
Казалось, и амбары, и широкій дворъ отдыхаютъ, спать послѣ лѣтней трудовой горячки.
... Контора была расположена въ верхнемъ этажѣ.
Туда вела лѣстница съ грязными каменными ступенями.
Въ первой комнатѣ, раздѣлённой на двѣ части деревянной рѣшеткой, щелкали на счетахъ и скрипѣли перьями нѣсколько человѣкъ служащихъ.
При появленіи Косоворотова всѣ они встали и вѣжливо раскланялись.
Порядки въ конторѣ велись строгіе.
Константинъ Ильичъ шутить не любилъ.
Самъ прошедшій суровую школу амбарной и конторской выучка, онъ и отъ подчиненныхъ своихъ требовалъ полнаго вниманія и почтительности.
Рабочій день конторщиковъ колебался между 8—9 часами.
Не больше чѣмъ въ другихъ фирмахъ, но работа была усидчивая.
Жалованье платили хорошее, такъ что служащіе дорожили мѣстомъ.
— Что, Иванъ Семенычъ пришелъ?—освѣдомился Косоворотовъ про старшаго приказчика, который въ то же время исполнялъ и обязанности кассира.
— Пришли-съ. У себя.
Косоворотовъ взглянулъ въ маленькую угловую комнату, которая служила кабинетомъ кассира.
Невзрачный низенькій человѣкъ, съ сухимъ желтымъ испитымъ лицомъ, съ жиденькими волосами, причесанными прямымъ
приборомъ, одѣтый въ старый, сильно поношенный сюртукъ и грязную манишку со слѣдами нюхательнаго табака, торопливо поднялся изъ-за конторки.— Здравствуй, Иванъ Семенычъ,—протянулъ ему руку Косоворотовъ. — Вотъ, братецъ, какое у меня до тебя дѣло есть...
— Что прикажете, Константинъ Ильичъ?
Косоворотовъ вздохнулъ, не спѣша закурилъ папиросу и кивнулъ головой на дверь.
— Припри ка поплотнѣе.
Иванъ Семеновичъ поспѣшилъ исполнить это приказаніе.
Его маленькіе подслѣповатые глаза вопросительно уставились на принципала.
— Вотъ какая оказія, братецъ мой,—съ дѣланнымъ равнодушіемъ началъ Косоворотовъ, — Извѣстился я, что вернулся въ наши Палестины мой старшій сынокъ...
— Антонъ Константиновичъ пріѣхали?
Косоворотовъ поморщился.
— Да, вывалился. Шлялся, шлялся, и теперь къ родному углу потянуло. Пишетъ мнѣ, что вотъ такъ-де и такъ, въ большой нуждѣ нахожусь и при всемъ томъ боленъ.
Иванъ Семеновичъ соболѣзнующе покачалъ головой.
— Боленъ? Вонъ она какая исторія! Да гдѣ же они остановились?
Косоворотовъ досадливымъ жестомъ потушилъ пaпupocy.
— А ты слушай, да не перебивай. Притулился онъ на постояломъ. Вотъ тутъ адресъ его прописанъ. На-ка вотъ возьми. Съѣзди ты сейчасъ къ нему и разузнай, какъ и что. Ежели и впрямь болѣетъ, такъ передай ему отъ имени моего, что вечеромъ его перевезутъ ко мнѣ домой. Какъ ни какъ, а вѣдь свое дѣтище родное, не чужой человѣкъ... Ну, а ежели поймешь ты изъ разговоровъ, что письмо это жалостливое онъ съ умысла написалъ и что намѣренъ онъ здѣсь пьянствовать да карамболи выкидывать, тогда иное дѣло. Скажи ему моимъ словомъ, пусть убирается изъ города на всѣ четыре стороны. Дай ему четвертной билетъ и на вокзалъ отвези. Пригляди за нимъ, чтобы въ городѣ гдѣ не застрялъ съ деньгами-то, Коли ломаться на-
чнетъ, такъ полиціей погрози... Я его, голоштанника, прохвоста, въ бараній рогъ сожму! Найду, небойсъ, на него управу. Смѣяться надъ собой не позволю... Понялъ ли?— Какъ не понять. Оборудую всё въ лучшемъ вицѣ.
— Ну, такъ поѣзжай съ Богомъ, похлопочи ... Только ты вотъ что, Иванъ Семенычъ...
Косоворотовъ смущенно запнулся.
Ты, братъ, ужъ про это никому ни гу-гу...
— Обижаете, Константинъ Ильичъ! Слава Богу, служу въ вашей фермѣ семнадцатый годъ. Хозяйскій интересъ пуще всего берегу.
— Ну, ну, ладно... Поѣзжай себѣ.
... Около обѣда только вернулся парламентеръ.
— А морозецъ сегодня на улицѣ. Такъ за носъ и щиплетъ!
— Ну, разсказывай, что и какъ,—нетерпѣливо перебилъ Косоворотовъ.
Иванъ Семеновичъ усѣлся съ самодовольнымъ видомъ человѣка, успѣшно выполнившаго данное ему порученіе, прочистилъ носъ доброй понюшкой табаку и началъ.
— Да что съ! Всё устроилъ въ аккуратъ... Постоялый дворишка мизерный. Прямо сказать, трущобное мѣсто. Грязь, духота, мужичье!
— Да ты къ дѣлу, къ дѣлу.
— Лежитъ нашъ Антовъ Константинычъ въ каморкѣ. Обличьемъ краше въ гробъ кладутъ. Одежа на немъ, простите-съ, самая бѣдная. Спервоначалу не призналъ меня. Шутка ли, восемь годочковъ, какъ изъ нашего города отбыть изволили.
— Да ты мнѣ про дѣло обсказывай: какіе его разговоры?
— Точно, разговоръ былъ большой-съ. Безперечь кашляетъ. Въ грудь ему, стало быть, вдарило... Съ виду скучный, болѣзнь то его шибко согнула. Однакожъ все разспросилъ. И про васъ, и про сестрицъ допытывалъ. Закинулъ я этакимъ ловкимъ манеромъ, нащетъ рюмочки то истъ,—усмѣхнулся жалостно. Мнѣ, говоритъ, впору съ голоду помарать, гдѣ ужъ пить. Обсказалъ промежду прочимъ, что долго-де васъ безпоко-
ить не будетъ. Мнѣ, говоритъ, только до весны перебиться, а тамъ говоритъ, я опять на ноги встану. На прощанье то и спрашиваетъ: а что отецъ-то не больно сердится? Ну, я, натуральное дѣло, успокоилъ.Косоворотовъ въ волненіи прошелся по комнатѣ.
— Ну, спасибо, спасибо Иванъ Семенычъ. Вотъ я еще что тебя попрошу. Подъ вечеръ заѣзжай ты на постоялый, расплатись тамъ за него и вези прямо ко мнѣ... Только вотъ что одежды то у него вѣрно теплой нѣтъ.
— Да вы не извольте безпокоиться, Константинъ Ильичъ. У меня лишняя шуба найдется, довеземъ.
—Ну ладно, коли такъ. Сегодня я пораньше изъ конторы уйду; да какъ бы не забыть, завтра вѣдь Ворошиловскимъ векселямъ срокъ. Такъ ты того... заверни къ нотаріусу.
— Помилуйте-съ?! Развѣ я пропущу.
... Косоворотовъ вернулся домой ранѣе обыкновеннаго.
За обѣдомъ былъ сдержанно молчаливъ.
Односложно отвѣчалъ на вопросы дочерей.
Только послѣ обѣда, когда гимназисты ушли въ классную, онъ сообщалъ барышнямъ о скоромъ пріѣздѣ брата.
— Антоша пріѣдетъ, вотъ радость то! — всплеснула руками Ниночка.
На щекахъ Гликеріи Константиновны тоже вспыхнулъ румянецъ оживленія, но она сдержалась и вопросительно посмотрѣла на отца, ожидая разъясненія.
— Больной онъ пріѣхалъ... На постояломъ остановился. Вечеромъ перевезутъ сюда... Во флигелѣ жить будетъ... Вы же смотрите, не болтайте языкомъ. Нечего по городу звонить. Не велика радость, что пьянчужка сынъ вернулся... Эхъ, убавилъ онъ мнѣ вѣку! Ну, да ладно, поживемъ увидимъ. Можетъ, теперь и за умъ возьмется...
( Продолженіе слѣдуетъ)
Не-Кристовскiй.
Поделиться27223-07-2022 13:38:38
ГЛАВА XIV.
На конспиративной квартирѣ.
Жизнь въ городѣ шла повышеннымъ темпомъ.
Обычные обывательскіе интересы, мелкіе будничные грошовые расчеты отодвигались на второй планъ.
Повсюду въ городѣ, отъ гостинныхъ бомонда до сѣрыхъ мѣщанскихъ домишекъ окраины, интересовались извѣстіями съ театра войны.
Мѣстные газеты зарабатывали хорошія деньги, выпуская телеграммы отдѣльными бюллетенями.
Патріотическій энтузіазмъ, охватившій населеніе при первыхъ раскатахъ грозы, давно улегся.
Смѣнился глубокимъ недовѣріемъ и глухимъ скрытымъ недовольствомъ.
Доморощенные стратеги подвергала горячей критикѣ дѣйствія полководцевъ на Дальнемъ Востокъ.
... Разыгрывались тяжелыя сцены спѣшной мобилизаціи.
Люди многосемейные, обсидѣвшіеся на привычныхъ мѣстахъ, перестала быть увѣренными въ завтрашнемъ днѣ.
Наблюдалась общая растерянность, точно у всѣхъ уплывала изъ-подъ ногъ почва.
На ряду съ этимъ въ городѣ происходили широкіе открытые кутежи чиновъ интендантскаго вѣдомства, заѣзжихъ ремонтеровъ и просто офицерства, такъ или иначе застрявшаго въ городѣ.
Въ лучшихъ ресторанахъ шёлъ дымъ коромысломъ.
Вино лилось рѣкою.
Пропивались свои, а нерѣдко и казенныя деньги.
На фонѣ мрачнаго, безудержнаго рязгула разыгралось нѣсколько грандіозныхъ скандаловъ.
Въ нѣкоторыхъ случаяхъ дѣло не обошлось безъ кровопролитія.
Все это давало общественному настроенію особый тонъ.
Атмосфера сгущалась.
Легкомысленная бравада однихъ, заглушенное негодованіе другихъ, пассивное недоумѣніе и растерянность третьихъ,—совершенно измѣнили физіономію городской жизни.
... Поздней ночью, когда на глухихъ окраинныхъ улицахъ бушевали запасные, пропивая передъ выступленіемъ въ походъ свои послѣдніе гроши, или въ сѣрые пасмурные дни, когда по улицамъ, неловко и вяло шаркая ногами, двигались толпы бородатыхъ мужиковъ, одѣтыхъ въ солдатскія шинели,— создавалось впечатлѣніе чего то тревожнаго в мучительно гнетущаго.
Многія общественныя зданія города были приспособлены подъ лазареты для раненыхъ, эвакуируемыхъ съ Востока.
... Въ половинѣ января послѣ полученія телеграммъ о петербургскихъ событіяхъ общество рѣзко раздѣлилось на два лагеря.
Отовсюду неслись вѣсти о революціонныхъ выступленіяхъ рабочихъ.
Въ воздухѣ чувствовалось приближеніе новой грозы.
Мѣстная группа эсъ-дековъ въ это тревожное время напрягала всѣ свои силы.
Среди главарей явилась мысль о своевременности открытаго выступленія.
Рѣшили использовать моментъ.
Въ принципѣ было принято устроить демонстрацію.
Раздѣлялись только мнѣнія относительно того, должна ли она быть мирной или же вооружённой.
Наконецъ, большинство высказалось за послѣднее.
Комитету оставалось обдумать детали и распредѣлить роли.
Съ этой цѣлью на конспиративной квартирѣ эсъ-дековъ собралось маленькое совѣщаніе.
Военный совѣтъ, какъ шутливо выразился Лордъ.
Онъ пришелъ первымъ.
Какъ всегда, элегантно одѣтый, въ высокіхъ англійскихъ воротничкахъ, съ легкимъ запахомъ тонкихъ духовъ. Лордъ производилъ впечатлѣніе человѣка, явившагося на свѣтскій журфиксъ, и ничуть не походилъ на заговорщика.
Въ его высокой, атлетически сложенной фигурѣ сказывалась недюжинная сила.
Чувствовались стальные мускулы, доведенные до высшей степени развитія долгой тренировкой.
... Хозяинъ квартиры, дядя Коля, какъ называли его товарищи, исполнявшій обязанности секретаря комитета, сухощавый шатенъ съ маленькою бородкой, одѣтый въ рабочую блузу и сапога, нервно расхаживалъ по комнатѣ, попыхивая папироской.
Лордъ сидѣлъ около стола, задумчиво насвистывая какой то вальсъ.
На столѣ горѣла дешевенькая лампа подъ бумажнымъ абажуромъ.
Окна комнаты, выходящія на дворъ, были плотно завѣшены темными шторами.
Въ квартирѣ было тихо.
Жена дяди Коли хозяйничала на кухнѣ, приготовляя чай.
Прислуги они не держали.
— Скоро семь,—замѣтилъ Лордъ,—если Ремневъ опоздаетъ, я оборву ему уши... Все ли у насъ готово?
Дядя Коля остановился и привычнымъ жестомъ поправилъ пенсне.
— Подсчетъ сорганизованной публики сдѣланъ. Списокъ оружія также. Чего же больше?
— А этотъ гаотролеръ?—лѣниво усмѣхнулся Лордъ.
Рѣчь шла объ одномъ нелегальномъ, незадолго до итого прибывшемъ въ городъ.Комитетъ готовилъ ему роль руководителя будущей демонстраціей.
Въ этомъ духѣ между комитетомъ и гастролеромъ были уже начаты переговоры.
— Онъ придетъ,— увѣренно заявилъ дядя Коля.—Очень полезный человѣкъ... Интересно съ намъ поговорить: это горячій сторонникъ пропаганды дѣйствіемъ. Анархистъ до мозга костей. Очень, очень полезный человѣкъ.
— Для того представленія, которое мы готовимъ, онъ будетъ какъ разъ пригоденъ...
— А вотъ и Ремневъ!
Изъ кухни донесся звонокъ.
Дядя Коля вышелъ на встрѣчу.
— Надѣюсь, я не опоздалъ,—спросилъ Ремневъ, разматывая башлыкъ.
— Немного. Ну, да это не бѣда. Судя по выраженію вашего лица, вы принесли хорошія вѣсти?
— Вы угадали, добрѣйшій дядя Коля! Результаты моей трёхдневной бѣготни по городу самые положительные... Публика настроена превосходно.
— Проходите же въ комнату. Тамъ отдадите офиціальный, такъ сказать, отчетъ.
Алексѣй Петровичъ обмѣнялся съ Лордомъ рукопожатіемъ и присѣлъ къ столу.
— Ну, выкладывайте, что вы намъ принесли,—фамильярно похлопалъ его по плечу Лордъ.
Ремневъ порылся въ карманахъ своей потёртой тужурки, нашелъ записную книжку и вынулъ изъ нея нѣсколько вчетверо сложенныхъ листковъ.
Хозяинъ квартиры сосредоточенно нахмурился, поправилъ пенсне и наклонился надъ столомъ въ позѣ внимательнаго ожиданія.
— Прежде всего, господа, результаты анкеты,—началъ Ремневъ.—По отзывамъ нашихъ, можно надѣяться, что въ день демонстраціи удастся провести забастовку въ слѣдующихъ мастерскихъ и заводахъ...
Ремневъ перечислилъ эти мѣста.
— Все это прекрасно,—сррьезно произнесъ Лордъ.—Можно ли, однако, разсчитывать, что хотя часть этихъ рабочихъ примкнётъ къ ядру демонстраціи?
Ремневъ сдѣлалъ неувѣренный жесть рукой, избѣгая прямого отвѣта.
— Постойте, товарищи, — вмѣшался дядя Коля. Мнѣ кажется, это вопросъ второстепенный. Вѣдь уже рѣшено, что мы должны опираться на кучку распропагандированныхъ рабочихъ, а главнымъ образомъ на студенчество. Теперь уже отступать поздно. Докладывайте дальше, товарищъ.
— Среди желѣзнодорожниковъ врядъ ли мы встрѣтимъ сторонниковъ открытаго выступленія, такъ что объ нихъ, пожалуй, к толковать нечего... Перевязочные пункты устроимъ въ трехъ мѣстахъ, сверхъ намѣченныхъ ранѣе. Мѣста вполнѣ безопасныя; вотъ адреса.
Дядя Коля записалъ.
— Итакъ, значитъ, черезъ два дня!—широко потянулся всѣмъ своимъ мускулистымъ, здоровымъ тѣломъ Лордъ. — Теперь еще поговорить съ нашимъ „главнокомандующимъ" и всѣ приготовленія будутъ закончены.
... На порогѣ показалась молодая, скромно одѣтая женщина—жена дяди Коли.
— Я не помѣшала вамъ, господа? Вы сейчасъ будете пить чай?
— Хорошо, принеся самоваръ, мы здѣсь сами распорядимся.
— Сдѣлаемъ маленькій перерывъ; къ этому времени подойдетъ товарищъ Фрицъ.
Ремневъ вопросительно посмотрѣлъ на собесѣдниковъ.
— Кто это?
— Вы спрашиваете про Фрица? Это пріѣзжій товарищъ. Его рекомендуютъ изъ Москвы,—пояснилъ дядя Коля.
— Завтра ты, Алексѣй, забѣги въ типографію: поторопи ихъ тамъ съ листками.
— Хорошо...
Выпили по два стакана чая.
Лордъ нетерпѣливо посматривалъ на часы...
— Звонить кто-то,—заглянула въ комнату молодая женшина.
Собесѣдники переглянулись.
Дядя Коля успокаивающе кивнулъ головой. — Это онъ! Подождите, товарищи, и сейчасъ вернусь.
... Минутъ черезъ пять онъ ввелъ въ комнату человѣка, одѣтаго въ полукороткое пальто изъ толстаго верблюжьяго сукна, caпоги и черную папаху.
— Товарищъ Фрицъ, — отрекомендовалъ его хозяинъ.
Вновь прибывшій молча поздоровался съ присутствующими, раздѣлся и сѣлъ.
Это былъ человѣкъ выше средняго роста, съ гибкой подвижной фигурой.
Каждое его движеніе, каждый жесть, давалось, были строго разсчитаны, дышали увѣренностью и силой.
Лицо же не представляло изъ себя ничего особеннаго: лобъ былъ даже низокъ и не отличался интеллигентностью.
Тонкія прямыя губы, жиденькіе рыжеватые усики. Взглядъ спокойный т самоувѣренный. По временамъ въ уголкахъ рта дрожать легкая ироническая усмѣшка.
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться27323-07-2022 14:07:51
ГЛАВА XV. Товарищъ Фрицъ.
— Хотите чаю?—предложилъ дядя Коля.
— Пожалуй,—отозвался гость. Голосъ у него былъ низкiй, грудной, замѣтно простуженный,
Лордъ отодвинулся немного, чтобы дать ему мѣсто около стола.
— Вы быстро соріентировалась въ незнакомомъ городѣ?
Фрицъ чуть замѣтно улыбнулся уголками рта.
— Мнѣ еще днемъ указали вашу квартиру...
— Скажите, какъ вы пробрались съ вокзала: тамъ вѣдь теперь куча сыщиковъ. Недавно одинъ изъ нашихъ поѣхалъ на ближайшую деповскую станцію, повёзъ литературу и провалился.
Фрицъ пощипалъ усики и небрежно началъ:
— Я пріѣхалъ ночью съ товаро-пассажирскимъ. Багажа у меня почти никакого -одинъ саквояжъ. Пошёлъ въ городъ пѣшкомъ... Здѣсь въ слободкѣ живетъ одна старуха, мать моего товарища. Тамъ я и обосновался. Привезъ eй письмо отъ сына. Шпиковъ я не боюсь.
У него была манера говорить кратко, отрывисто, какъ-бы мимоходомъ бросая слова.
Въ томъ, что онъ говорилъ, не чувствовалось ни тѣни рисовки.
Выпивъ чаю, онъ набилъ маленькую трубочку и закурилъ.
Обвёлъ присутствующихъ внимательнымъ взглядамъ сѣрыхъ, холодныхъ глазъ а, остановившись почему-то на Лордѣ, спросилъ, обращаясь прямо къ нему:
— Демонстрація рѣшена?
— Да.
— Вооруженная?
— Насколько это позволятъ наши скромныя средства.
Фрицъ молча наклонилъ голову, какъ бы давая понять, что онъ не намѣренъ вдаваться въ оцѣнку этихъ средствъ.
— Меня просили руководить демонстрантами.
— Мы ждемъ отъ васъ этой услуги, товарищъ.
— Хорошо... Теперь скажите мнѣ, какъ обстоятъ ваши дѣла. Сколько вы наберете парней въ охрану, и что вы вообще хотите сдѣлать? Пройтись по городу, столкнуться съ полиціей и затѣмъ разойтись, не такъ-ли?
— Ну, разумѣется, не баррикады же строить,—съ легкимъ раздраженіемъ отозвался Лордъ.
— Совершенно съ вами согласенъ,—продолжалъ Фрицъ, попыхивая трубочкой,—о баррикадахъ не можетъ быть и рѣчи. Вамъ важно дать вооруженный отпоръ сорганизованной полицейской силѣ. Есть ля у васъ оружіе?
Дядя Коля заглянулъ въ свою запасную книжку и отвѣтилъ:
— Мы имѣемъ въ своемъ распоряженіи восемнадцать револьверовъ, изъ нихъ три браунинга.
Фрицъ невозмутимо молчалъ.
— Кромѣ того,—продолжалъ секретарь,— публика будетъ вооружена кастетами, свинчатками, у нѣкоторыхъ есть финскіе ножи.
— Восемнадцать револьверовъ,—медленно протянулъ Фрицъ,—мало, но дѣлать нечего. Вѣроятно, добрая половина изъ нихъ—грошевые бульдоги—хлопушки для мухъ. Скажите, въ городѣ есть казаки?—круто повернулся онъ къ Лорду.
— Здѣсь стоитъ сотня.
— Скверно. Они разнесутъ насъ въ одинъ
моментъ.— Комитетъ разсчитываетъ на неожиданность выступленія,—сухо возразилъ Лордъ.— Вѣдь мы не намѣрены дефилировать по улицамъ цѣлый день.
— Разумѣется,—подхватилъ дядя Коля, поправляя пенсне.
Фрицъ выколотилъ трубку.
— Напрасныя надежды, господа.
— Что вы хотите этимъ сказать?
— То, что насъ могутъ разбить въ самомъ началѣ...
Лордъ не выдержалъ:
— Вы такъ пессимистически смотрите на положеніе вещей, что становится непонятно, зачѣмъ же вы лично готовы присоединяться къ намъ.
Товарищъ Фрицъ покачалъ головой.
— Я не безпокоюсь за себя. Лично мнѣ не страшны казаки... Я имѣю въ виду женщинъ и подростковъ. Однако, мы уклонились въ сторону. Если бы вы дали мнѣ хотя бы десять человѣкъ, вооруженныхъ браунингами, смѣлыхъ, рѣшительныхъ ребятъ, я бы поручился вамъ ва удачный исходъ.
— Люди, записавшіеся въ охрану, во всякомъ случаѣ не трусы, — вѣско замѣтилъ Лордъ.
— Когда предполагается демонстрація?
— Черезъ два дня.
— Вы дадите мнѣ возможность переговорить съ людьми?
— Вы это можете сдѣлать ночью, наканунѣ выступленія.
— Прекрасно. Теперь покажите мнѣ планъ улицъ, по которымъ мы должны пройти.
Фрицъ долго разсматривалъ карандашный набросокъ, слушая объясненія Лорда.
— Благодарю васъ. Теперь мнѣ все ясно... Самый удобный путь для отступленія—рѣка. Мы дойдемъ до мѣста. Здѣсь демонстранты должны раздѣлиться на отдѣльныя группы и скрыться въ сосѣднихъ улицахъ.
Часть проберётся по льду въ зарѣчную слободку... Такъ. Теперь перейдемъ къ мелкимъ деталямъ. Нельзя ли будетъ достать фунта два-три медвѣжьяго жира?
Комитетчики удивленно переглянулись.
— Зачѣмъ оно вамъ?
— Сейчасъ я вамъ объясню. Опытъ запада далъ намъ много пріемовъ уличной борьбы. Съ цѣлью противодѣйствовать атакѣ конницы рекомендуютъ баррикадировать улицу телефонными столбами, бросать битыя бутылки, доски, утыканныя гвоздями, и многое тому подобное... Сало же менѣе хлопотливое и, пожалуй, въ нѣкоторыхъ случаяхъ болѣе дѣйствительное средство. Въ особенности, если вѣтеръ дуетъ на встрѣчу конницѣ. Стоить намазать сырымъ медвѣжьимъ саломъ шапки тѣхъ, кто будетъ стоять въ первомъ ряду, и лошади казаковъ заартачутся —сломаютъ строй.
— Теперь мы понимаемъ; лошади будутъ бояться запаха сала—будутъ чувствовать близость звѣря. Пробовали вы когда нибудь это средство на дѣлѣ?
— Случалось,—уклончиво отвѣтилъ Фрицъ.
— Къ сожалѣнію, сырого сала мы не достанемъ.
— Ну, тогда и толковать нечего... Не забудьте предупредитъ свою публику, чтобы по возможности одѣвались поплотнѣе. Рекомендуйте завязывать головы башлыками.
— Нагайки въ виду имѣете?—улыбнулся Лордъ.
— Безъ этого дѣло не обойдется,—пожалъ плечами Фрицъ.
Ремневъ сочувственно кивнулъ головой.
Въ глубинѣ души онъ сознавалъ безплодность предполагаемаго выступленія.
Считалъ его преждевременнымъ.
Но, какъ человѣкъ партійной дисциплины, онъ подчинялся большинству а не высказывалъ своихъ сомнѣній.
— Я ухожу, господа,—поднялся Фрицъ, застегивая пальто.
Комитетчики не возражали.
— Можетъ быть, васъ проводятъ, товарищъ,—предложилъ Лордъ.
— Зачѣмъ? Дорогу я знаю.
— Теперь на улицахъ неспокойно: шляются пьяные солдаты. Наконецъ, нужно остерегаться сыщиковъ.
Фрицъ выразительно хлопнулъ рукой пo правому карману.
— У меня есть оружіе. Прощайте.
... Послѣ его ухода товарищи распредѣлили роли на завтрашній день и въ свою очередь простились съ дядей Колей.
... Лордъ и Ремневъ пошли вмѣстѣ.
... Улица спала.
... Снѣгъ скрипѣлъ подъ ногами.
На небѣ отражалось блѣдное зарево электрическихъ фонарей, горящихъ въ центрѣ города...
Товарищи ускоряли шаги.
Было холодно и хотѣлось спать...
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться27423-07-2022 14:38:16
ГЛАВА XVI.Наканунѣ демонстраціи.
Къ вечеру, наканунѣ того дня, въ который предполагалась демонстрація, улицы города точно вымерли.
Обыватели пугливо жались въ своихъ квартирахъ.
Опасались неожиданныхъ обысковъ, арестовъ, чуть ли не погромовъ.
По городу циркулировали самые нелѣпые слухи.
Сѣрые мѣщанскіе низы глухо волновались.
На уличныхъ перекресткахъ, на толкучкѣ, въ грязныхъ полутемныхъ пивныхъ, передавались изъ устъ въ уста сенсаціонныя подробности о завтрашнемъ выступленіи.
Фантазія народныхъ массъ бываетъ не истощима въ тѣхъ случаяхъ, когда дѣло касается событій, выходящихъ изъ рамокъ обыденной дѣйствительности.
Стоустая молва гуляла по городу.
Трудно было сказать, какимъ образомъ случилось, что слухи о демонстраціи распространились съ такой быстротой.
Но фактъ былъ на лицо.
Вездѣ говорили о предположенномъ выступленіи.
Жители зарѣчной слободы съ легкой руки какого то лавочника Луки Ивановича клятвенно увѣряли другъ друга, что завтра „студенты и жиды зажгутъ городъ съ четырехъ концовъ“.
Передавали таинственнымъ полушопотомъ о бомбахъ, будто бы спрятанныхъ подъ папертью собора.
Много было вздорнаго и глубоко невѣжественнаго въ этихъ толкахъ...
Часовъ въ восемь вечера Ремневъ зашелъ къ Лорду.
Послѣдній стоялъ въ столовой, около буфетнаго шкафа, и наскоро закусывалъ.
Онъ кивнулъ головой Ремневу и, торопливо прожевывая бутербродъ съ сыромъ, спросилъ:
— Готовы листки?
— Я принесъ съ собой полторы тысячи экземпляровъ. Остальное оттиснутъ къ утру.
— Великолѣпно... Не хочешь ли закусить. Алексѣй?
— Спасибо, я сытъ.
— Можетъ быть, выпьешь рюмку коньяку? На улицѣ очень холодно.
— Коньяку, пожалуй, выпью, давай.
— Хорошій, братъ, коньякъ—мартелевскій. Какъ огонь по жиламъ разольется,— авторитетнымъ тономъ заявилъ Лордъ, наполняя рюмки.
Они выпили.
— Садись пока. Кури,—обратился къ товарищу Лордъ. —Сегодня мнѣ не удалось пообѣдать,—пояснилъ онъ, отрѣзая ломтикъ ветчины.—Весь день былъ занятъ. Ни минутки свободной не было. Нужно подкрѣпить силы.
— Хорошо. Я подожду.
— Что слышно въ городѣ?
Алексѣй Петровичъ пожалъ плечами.
Въ его добрыхъ близорукихъ глазахъ мелькнули искорки невольнаго раздраженія.
— Лучше и не спрашивай. Говорить тошно.
— Фантазируетъ публика?
— Даже черезчуръ.
Лордъ разсѣяннымъ жестомъ оправилъ манжеты.
— Скверно. Можно съ увѣренностью сказать, что завтра мы потерпимъ фіаско. Лично мое мнѣніе такое: слѣдовало бы отложить
всю эту затѣю на неопредѣленное время. Властѣ теперь насторожѣ. Девяносто девять шансовъ за то, что насъ заберутъ прежде, чѣмъ мы успѣемъ распустить знамёна.Лордъ желчно улыбнулся и продолжалъ:
— Кстати о знаменахъ. Ты не повѣришь, какого мнѣ стоило труда уговорить главарей эсэровъ принять участіе въ демонстраціи подъ флагомъ соціал-демократіи. Имъ хотѣлось итти непремѣнно подъ своимъ знаменемъ. Тупоголовые, узкіе доктринеры. Насилу урезонилъ.
Ремневъ сочувственно покачалъ головой,
— Да, такая несолидарность наводитъ на грустныя размышленія.
— Ну, я кончилъ... Сейчасъ буду къ твоимъ услугамъ. Вотъ только папиросъ захвачу.
Лордъ пошелъ въ свой кабинетъ и черезъ нѣсколько минутъ вернулся, уже готовый къ экспедиціи.
Онъ измѣнилъ свой обычный костюмъ. Надѣлъ длинные охотничьи сапоги, романовскій дубленый полушубокъ и шапку съ наушниками.
Опять подошелъ къ буфету и выпилъ еще рюмку.
— За успѣхъ завтрашняго дня! Ну-съ, идемъ. "Заговорщики завернулись въ длинные плащи и скрылись черезъ потайную дверь", —шутливо закончилъ Лордъ.
У него была оригинальная манера вплетать въ свою рѣчь цитаты изъ разныхъ бульварныхъ романовъ, которыми онъ въ ранней юности зачитывался.
Они взяли извозчика.
Ночь была морозная, ясная.
Весело скрипѣли полозья санокъ.
Гудѣли заиндевѣвшія телефонныя проволоки.
Вверху надъ бѣлыми крышами домовъ угрюмо чернѣло ночное небо.
Вспыхивали и роилось звѣздочки...
— Да... морозитъ,—повелъ плечами Ремневъ.
— Пальто-то у тебя, брать, на щучьемъ мѣху.
— Пѣшкомъ пойдемъ—согрѣемся.
— Можно бы и отпустить извозчика, теперь уже недалеко осталось.
— А вотъ до угла доѣдемъ.
Они разсчитались съ извозчикомъ и пошли по узенькому обледенѣлому тротуару.
Улица была глухая, слабо освѣщённая рѣдкими фонарями.
Тянулись длинные заборы, темнѣла рощи.
Лѣтомъ на этой окраинѣ города можно было жить, какъ на дачѣ.
Здѣсь было много зелени, свѣжій воздухъ.
Зимой же окраина спала.
Многія квартиры пустовали.
Улицы были занесены сугробами снѣга.
... Ремневъ и Лордъ остановились около калитки небольшого одноэтажнаго домика въ самомъ концѣ улицы.
Алексѣй Петровичъ постучалъ въ окно, закрытое ставнями.
На дворѣ послышались шаги.
Молодой дѣвическій голосъ окликнулъ:
— Кто это?
— Это я. Отворите, Маруся.
Заскрипѣлъ засовъ.
— Проходите, Алексѣй Петровичъ. Всѣ уже собрались. Ждутъ васъ.
— На огородѣ?
Молоденькая дѣвочка, подростокъ, впустившая пріятелей, утвердительно кивнула головой.
— Тамъ.
Она зябко поежилась, кутаясь въ старенькую шаль.
— Ну, мы пройдемъ туда.
Ремневъ взялъ на себя роль путеводителя.
Они прошли подъ темный навѣсъ.
Въ углу, около амбара, хрипло залаяла собака.
— Нe бойтесь,—крикнула имъ вслѣдъ дѣвушка,—она привязана.
Они осторожно шагали по узенькой тропинкѣ, прорытой въ сугробахъ снѣга.
Посреди пустыря чернѣло старое покосившееся зданіе—баня.
— Вотъ сюда,—вполголоса замѣтилъ Ремневъ, подходя къ двери.Онъ постучалъ.
Сказалъ пароль.
Въ предбанникѣ было темно.
Человѣкъ, отворившій дверь, предупредилъ Ремнева.
— Осторожнѣе: здѣсь дежатъ дрова.
— Всѣ въ сборѣ?
— Давно уже... Постойте, я чиркну спичкой.
Блѣдный огонекъ выхватилъ изъ темноты промерзшій уголъ бревенчатой стѣны и молодое серьезное лицо рабочаго.
Ремневъ отворилъ дверь, ведущую въ баню.
Слегка нагнулся, чтобы не удариться головой о косякъ.
— Здравствуйте, товарища!—поздоровался онъ съ присутствующими.
Ихъ было человѣкъ пятнадцать.
Сидѣли ва лавкахъ, на полкѣ и просто на полу.
Маленькое оконце было плотно завѣшено.
Горѣла свѣча, воткнутая въ бутылку.
Баня была протоплена съ вечера.
Было жарко, пахло прѣлыми вѣниками, сыростью и махоркой.
Сидѣвшіе на лавкѣ посторонились, чтобы дать мѣсто Ремневу.
Лордъ остановился около дверей и внимательно осматривалъ публику.
Нѣкоторыхъ изъ нихъ онъ видѣлъ въ первый разъ.
Это были рабочіе, члены кружка.
Преобладали молодыя безбородыя лица.
Они въ свою очередь съ любопытствомъ посматривали на незнакомую фигуру Лорда.
Товарищъ Фрицъ былъ тутъ-же.
Онъ стоялъ, прислонясь къ стѣнѣ, я спокойно пощипывалъ свои усики.
Его тужурка была опоясана американскимъ патронташемъ.
Съ боку висѣлъ маузеръ.
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться27523-07-2022 17:05:43
ГЛАВА XVII. Красное знамя.
— Прежде всего вотъ что, товарищъ,— началъ Ремневъ, растягивая пальто,—необходимо будетъ поставить караульныхъ на огородѣ и во дворѣ, около калитки. Было бы скверно, если бъ насъ захватали врасплохъ.
Нѣсколько человѣкъ сейчасъ же предложили свои услуги.
Алексѣй Петровичъ нерѣшительно посмотрѣлъ на рабочихъ.
— Я, право, не знаю... Нужно только двоихъ. перспектива мерзнуть на открытомъ воздухѣ не изъ пріятныхъ.
... Мы назначимъ смѣну черезъ каждые два часа. Въ первую очередь идите хотя бы вы, товарищъ...
Онъ слегка дотировался до крѣпкаго коренастаго парня, слесаря по профессіи.
— Позвольте мнѣ пойте,—вмѣшался одинъ юноша, до сіхъ поръ молча сидѣвшій въ уголкѣ.
Это былъ младшій сынъ хозяина дома.
—Я тамъ спрячусь въ кустарникахъ, что
на краю огорода. Оттуда можно сторожить и улицу, и сосѣдній пустырь...— Прекрасно. Ступайте. Смотрите въ оба, товарищи! Въ случаѣ какой либо опасности осторожно, не поднимая шума, предупредите насъ.
Получивъ эту инструкцію, караульные отправились на свои посты.
— Теперь можно приступить къ дѣлу.
Ремневъ обвелъ собравшихся внимательнымъ взглядомъ.
— Я вижу, нѣкоторые изъ нашихъ товарищей не явились,—замѣтилъ онъ.—Нe хватаетъ пяти человѣкъ. Всѣ вы были предупреждены мною заранѣе, что настоящее собраніе является послѣднимъ и рѣшительнымъ. Тѣ, кто по тѣмъ или инымъ причинамъ рѣшили не принимать активнаго участія въ выступленіи, хорошо и сдѣлали, что не пришли сегодня сюда. Они бы только помѣшали намъ... Вы же, здѣсь собравшіеся, надѣюсь, знаете, какую вы отвѣтственную задачу берете ва себя. Насъ очень немного... Мы представляемъ изъ себя маленькую кучку, всего горсточку. Можетъ быть, къ вечеру завтрашняго дня добрая половина изъ насъ будетъ перебита, а остальные разсажены по тюремнымъ камерамъ... Но, товарищи, намъ ли бояться этого? Во имя солидарности съ нашими братьями—рабочими другихъ городовъ, во имя интересовъ всего рабочаго класса, мы должны выполнить свой долгъ...
Ремневъ говорилъ горячимъ, убѣжденнымъ тономъ человѣка, для котораго доктрины соціалъ-демократіи являются непреложной святой истиной.
Его слова наэлектризовали рабочихъ.
Послышались отдѣльные возгласы:
— Волковъ бояться—въ лѣсъ не ходить.
— Разъ умирать!
— За правду и пострадать можно...
Ремневъ замолчалъ и провелъ платкомъ по вспотѣвшему лбу.
Товарищъ Фрицъ, молча наблюдавшій за этой сценой, одобрительно кивнулъ головой. — Славные ребята—шепнулъ онъ Лорду, жаль только—мало ихъ.
— Теперь друзья,—возвысилъ голосъ Алексѣй Петровичъ,—я рекомендую вамъ нашего новаго товарища, котораго комитетъ уполномочилъ руководить демонстраціей. Комитетъ передалъ ему свою власть ва завтрашній день. Я уполномоченъ комитетомъ проситъ васъ, товарищи, вполнѣ подчиниться распоряженіямъ этого человѣка. Съ даннаго момента руководящая роль переходитъ къ нему... Товарищъ Фрицъ, отъ имени комитета прошу васъ вступить въ свои обязанности!
Послѣ этого офиціальнаго обращенія Ремневъ добавилъ полушутливымъ тономъ:
— Теперь ваша очередь... Вамъ и книги въ руки!
Фрицъ выдвинулся впередъ.
— Я насчиталъ здѣсь четырнадцать человѣкъ. Все это люди наиболѣе преданныя дѣлу, наиболѣе испытанные, не такъ ли?
— Совершенно вѣрно,—подтвердилъ Ремневъ.
— Товарищи!—обратился Фрицъ къ рабочимъ,—всѣ ли вы вооружены револьверами?
— Есть... У всѣхъ есть.
— Патроны также имѣются?
— Есть и патроны...
— Увѣрены ли вы въ своемъ оружіи? Можетъ быть, у нѣкоторыхъ револьверы даютъ осѣчку?
Тутъ вмѣшался Лордъ, до сихъ поръ не проронившій ни слова.
— Собравшееся здѣсь товарищи вооружены болѣе чѣмъ удовлетворительно. Здѣсь три браунинга, пять револьверовъ нагана, остальные системы Смитъ Вессона.
— Покажите мнѣ ваше оружіе, товарищи.
Рабочіе одинъ за другимъ подходили къ Фрицу, вынимали изъ кармановъ револьверы и протягивали послѣднему.
Сталь и никель оружія тускло блестѣли при слабомъ свѣтѣ свѣчи.
Фрицъ спокойными методичными движенiями повертывалъ барабаны, поднималъ курки, осматривалъ, хорошо ли дѣйствуютъ стержни, выбрасывающіе пустыя гильзы.
Передавая револьверъ обратно тому или иному рабочему, онъ дѣлалъ вполголоса замѣчанія:
— У кого браунинги, держитесь поближе ко мнѣ. Будьте поосторожнѣе. Не переводите предохранителя до самаго послѣдняго момента. Это вы можете сдѣлать тогда, когда я подамъ сигналъ стрѣлять... У кого наганы, тѣмъ лучше стрѣлять съ yпoрa. Стать на одно колѣно и лѣвой рукой поддерживать револьверъ, вотъ такъ.
Фрицъ для наглядности продѣлалъ своимъ маузеромъ описанный пріемъ.
— Главное помните: безъ команды не открывать огня... Отразить атаку можно только залпами. На ближнемъ разстояніи цѣльтесь въ полъ-человѣка. Если атакуютъ казаки — бейте по лошадямъ. Сохраняйте порядокъ среди товарищей... Завтра къ двѣнадцати часамъ дня всѣ должны явиться на сборный пунктъ. Я подамъ сигналъ свисткомъ. Охрана должна сцѣпить ядро демонстрантовъ цѣпью. Въ случаѣ отступленія мы должны прикрыть товарищей. Отразить натискъ нападающихъ.
Рабочіе толпились вокругъ Фрица съ серьезными, нахмуренными лицами и внимательно вслушивались въ его слова.— Помните, что безпорядочное бѣгство не спасетъ. Необходимо сохранять хладнокровіе. Это самое главное.
— Отъ пули не убѣжишь,—сумрачно улыбнулся одинъ изъ рабочихъ, вкладывая въ кобуръ свой револьверъ.
Это былъ старый, испытанный членъ партія.
Одинъ изъ наиболѣе сознательныхъ рабочихъ.
Въ прошломъ онъ неоднократно сидѣлъ въ тюрьмѣ.
Былъ въ ссылкѣ...
Теперь комитетъ возлагалъ на него большія надежды...
— Товарищи,—нарушилъ молчаніе Ремневъ,—время расходиться по домамъ... Нужно отдохнуть, собраться съ силами. Завтра будетъ горячій день... Теперь я долженъ передать вамъ отъ комитета наше рабочее знамя... Вотъ оно.
Ремневъ развернулъ знамя...
Красное шелковое полотнище съ легкимъ шумомъ упало на столъ.
Заблестѣли золотыя буквы, изломанныя мягкими складками.
Тѣ изъ рабочихъ, которые стояли въ шапкахъ, благоговѣйно обнажили головы.
Воцарилось торжественное молчаніе...
— Вотъ знамя рабочей партіи,— повторилъ Ремневъ, дѣлая широкій жестъ.—Я передаю его вамъ изъ рукъ въ руки. Храните его! Помните, что это символъ нашихъ страданій. Символъ великой и святой борьбы!
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскiй.
Поделиться27623-07-2022 17:28:28
ГЛАВА XVIII. Отецъ и сынъ.
Передавъ дочерямъ извѣстіе о прѣздѣ Антона, старикъ Косоворотовъ пошелъ посмотрѣть, въ точности ли выполнены его утреннія распоряженія.
Маленькій флигелекъ, гдѣ онъ намѣревался повѣстить сына, пустовалъ съ самой осени.
Стоялъ онъ въ задней части сада, окруженный кустами черемуха и смородины.
Въ лѣтнее время тамъ обыкновенно устраивали свою временную резиденцію мальчики гимназисты, младшія дѣти Косоворотова.
Константинъ Ильичъ засталъ во флигелѣ экономку.
— Ну какъ, всё устроили?—спросилъ Косоворотовъ.
Онъ остановился посреди комнаты, не снимая шубы и шапки.
— Всё, батюшка, всё... Лежанку протопили. Полы вымыли. Побѣлить бы надо малость, да ужъ сегодня руки не дошли. Такъ, съ потолка, да по угламъ паутину поснимали...
Косоворотовъ посмотрѣлъ на облупленную штукатурку стѣнъ и неодобрительно покачалъ головой.
—Нда,—подремонтировать надо будетъ... Ну, да это не къ спѣху.
Кровать сюда придется поставить, умывальникъ,—распорядился онъ.
— Сдѣлаемъ, батюшка Константинъ Ильичъ, все сдѣлаемъ.
Косоворотовъ сухо кашлянулъ и продолжалъ съ напускной небрежностью:
— Самоваришко лишній у насъ есть въ кладовой, такъ надо будетъ его сюда принести. Приборикъ чайный, и еще что требуется по домашнему обиходу.
Экономка, зная крутой нравъ Косоворотова, на стала его разспрашивать, но на лицѣ ея отражалось живѣйшее любопытство.
Косоворотовъ понялъ это, подумалъ и рѣшилъ теперь же посвятить ее въ положеніе вещей.
— Невдомекъ тебѣ, для кого это я флигель то готовлю?
— Чтой-то и вѣрно не домекнусь...
— Для сынка, слышь, старшаго, для Антона!...
Экономка даже руками всплеснула.
— Отцы мои! да неушто онъ пріѣхалъ?!
— Пріѣхалъ... Больной онъ. Поживетъ покамѣстъ здѣсь во флигелѣ, а тамъ видать будетъ... Кучеру скажи, чтобы перетащилъ свои пожитки сюда, въ прихожую. Самоваръ когда наставить, или подать что.
— Да откуда же это онъ пріѣхалъ?—разспрашивала экономка.
Откровенность Косоворотова придала ей смѣлости.
Константинъ Ильичъ махнулъ рукой в отозвался сумрачнымъ тономъ:
— Не знаю... Не видался я еще съ нимъ.
— Вотъ они дѣла то какія... Стосковалась видно его душенька по родной сторонкѣ.
— Ну, ладно, обряжай—все какъ слѣдуетъ... Гляди, пріѣдутъ.
Экономка засуетилась.
Приведя все въ порядокъ, она ушла, оставивъ Косоворотова одного.
Онъ, все еще не раздѣваясь, сидѣлъ около стола.
Ожидалъ сына.
Наконецъ, подъ окнами заскрипѣлъ снѣгъ.
Хлопнула дверь въ прихожей.
Струйка холоднаго воздуха поплыла по полу.
Косоворотовъ узналъ голосъ старшаго приказчика.
— Раздѣвайтесь, Антонъ Константиновичъ. Дайте-ка, я помогу вамъ.
— Спасибо, я самъ,—отвѣтилъ незнакомый хриплый, сильно простуженный голосъ.
Косоворотовъ вздрогнулъ.
— Ну, гдѣ ужъ тамъ самъ... Вонъ васъ такъ а шатаетъ... Сакъ-вояжикъ я, пока что, здѣсь положу. А ты, парень, ступай, больше намъ тебя не нужно.
Послѣднее замѣчаніе, очевидно, относилось къ кучеру.
— Здравствуй, отецъ...
Косоворотовъ поднялъ голову.
Въ дверяхъ комнаты стоялъ его старшій сынъ.
Онъ слегка придерживался за косякъ, а лѣвой исхудалой рукой смущенно перебиралъ пуговицы старенькаго пиджака.
Ноги его были обуты въ большіе не по росту валенки.
Шея закутана шарфомъ.
Блѣдное лицо носило явно выраженный отпечатокъ болѣзни, лишеній и невоздержанной жизни.
Давно небритый шершавый подбородокъ дрожалъ отъ скрываемаго волненія.
Губы складывались въ неловкую, жалкую, извиняющуюся улыбку.
Большіе темно сѣрые измученные глаза лихорадочно блестѣли.
Капли нездороваго пота покрывали лобъ.Видео было, что онъ едва держится на ногахъ.
... Старикъ Косоворотовъ посмотрѣлъ на сына в тотчасъ же отвелъ глаза.
Въ это короткое мгновеніе онъ увидѣлъ, и даже не увидѣлъ, а скорѣе почувствовалъ всѣмъ своимъ существомъ, какъ боленъ, утомленъ и изломанъ жизнью его сынъ.
Опять противъ воли Константина Ильича на его рѣсницахъ задрожало что-то влажное и теплое.
И хотѣлось встать, подойти, обнять сына, во мѣшала отцовская гордость, мѣшало присутствіе посторонняго человѣка, и языкъ нашелъ только короткое сухое слово:
— Здравствуй.
Помолчалъ немного и добавилъ:
— Садись на кровать... Вижу, сильно тебя болѣзнь скрутила.
— Ну, я пока что пойду,—вмѣшался старшій приказчикъ.—Всего наилучшаго... Константинъ Ильичъ не сталъ его удерживать.
Они остались наединѣ съ сыномъ.
Оба молчали.
Первый заговорилъ Антонъ.
Заговорилъ хриплымъ, надорваннымъ голосомъ.
И голосъ этотъ говорилъ больше, чѣмъ его слова.
Слышались въ немъ и пьянство, в безсонныя ночи, и актерская полуголодная жизнь.
— Спасибо, что пріютилъ меня. Мнѣ бы только до весны .. Авось поправлюсь. На ноги встану—уѣду. Глаза мозолить не буду... Ты не подумай, отецъ, что я съ какой нибудь цѣлью сюда вернулся. Случай вышелъ. На Дальній Востокъ я пробирался. Простудился въ дорогѣ... Ѣхать дальше не могъ,—деньги всѣ вышли... Вотъ и пришлось тебя обезпокоить.. Отецъ сидѣлъ, низко спустивъ голову.
Его широкія крѣпкія плечи по временамъ вздрагивали,
— Знаю,—продолжалъ Антонъ, нервно теребя наволочку подушки,— не особенно это красиво, въ тридцать то лѣтъ на отцовскій то хлѣбъ проситься. Совѣстно мнѣ... да что дѣлать...
Голосъ его сильно дрогнулъ...
— Самъ видишь, какой я. Застарѣлый бронхитъ у меня... А, можетъ быть, что и похуже... Кашляю вотъ. Бокъ ломитъ. Лихорадка, ознобъ... Совсѣмъ изъ силъ выбился.
Онъ разразился болѣзненнымъ кашлемъ.
— Живи пока... Мѣста слава Богу есть. Утромъ доктора пришлю. Живи, что же... не чужой вѣдь. Какъ соберешься со здоровьемъ, тогда потолкуемъ... Сестеръ къ тебѣ сейчасъ пошлю... Чаемъ тебя попоятъ. Ну, оставайся пока!
Косоворотовъ всталъ.
Поднялся и Антонъ.
Глаза ихъ опять встрѣтились.
Былъ, казалось, моментъ, когда сынъ готовъ былъ что то сдѣлать, сказать что то, о чемъ то просить, быть можетъ, даже плакать.
Но это былъ только моментъ.
Онъ сдержался.
А старикъ Косоворотовъ прошелъ въ дверь, не оглядываясь на сына...
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться27723-07-2022 19:24:11
ГЛАВА ХIХ. Разныя точки зрѣнія.
Ремнёвы сняла себѣ небольшую, скромную, но уютную квартирку, сравнительно недалеко отъ центра: всего въ десяти минутахъ ходьбы отъ большой улицы
Выборомъ квартиры, какъ и слѣдовало ожидать, руководила Ольга Михайловна, знавшая по опыту прошлой совмѣстной жизни, насколько далекъ ея мужъ отъ какихъ бы то ни было хозяйственныхъ расчетовъ.
Ремневу оставалось только удивляться, какъ быстро и хорошо они устроились.
Ольга Михайловна своими собственными силами, не прибѣгая къ помощи знакомыхъ
Ремнева, пріобрѣла въ городѣ хорошо оплачиваемые уроки, достала переводъ съ нѣмецкаго языка; короче говоря, создала себѣ опредѣляемый мѣсячный заработокъ, въ нѣсколько разъ превышавшій ту сумму, которую зарабатывалъ мужъ.На деньги, остававшіеся у нея послѣ пріѣзда въ городъ, она купила мебели, обставила квартиру.
Нашла даже возможнымъ держать прислугу и имѣть домашній столъ...
— Ну, Олли! —нерѣдко говорилъ ей Ремневъ,—удивляюсь я твоему умѣнью устраиваться. Какъ тебя измѣнила жизнь заграницей. Ты теперь стала иная, чѣмъ прежде. Научилась быстро приспособляться къ обстоятельствамъ и побѣждать ихъ.
Въ такихъ случаяхъ Ольга Михайловна обыкновенно отвѣчала, снисходительно улыбаясь:
— Нѣтъ ничего удивительнаго. На Западѣ жизнь ушла далеко впередъ. Въ крупныхъ культурныхъ центрахъ борьба за кусокъ хлѣба выряжается наиболѣе ярко. Развиваетъ въ человѣкѣ энергію и находчивость.
Какъ бы тамъ ни было, но Ремневу послѣ пріѣзда жены въ матеріальномъ отношеніи зажилось несравненно лучше.
У него была собственная комната—„лабораторія антиправительственныхъ замысловъ“, какъ это шутя говорила Ольга Михайловна.
Каждый день былъ горячій завтракъ и обѣдъ.
Деньги въ домѣ не переводились.
... Многосложныя обязанности, которыя несъ Ремневъ по порученію комитета, необходимость зарабатывать кусокъ хлѣба,— все это отнимало у Ремнева немало времени.
Ему зачастую не удавалось пообѣдать дома.
Приходилось не спать по ночамъ.
Роздало возвращаться.
Иногда по цѣлымъ днямъ онъ не находилъ времени перекинуться съ женой и парою фразъ.
Ольга Михайловна въ свою очередь тоже рѣдко бывала дома.
Кромѣ уроковъ она была поглощена горячей дѣятельностью въ подпольныхъ кружкахъ.
Ремневъ ввелъ ее въ пропагандистскую группу.
Она имѣла практическія занятія среди рабочихъ.
Разносила по городу литературу.
Наличность этихъ условій и такая интенсивная работа естественно создавали нѣкоторую ненормальность въ личной жизни Ремневыхъ.
Не было возможности удѣлять должное вниманіе воспитанію ребенка.
Задумчивый, серьезный не по возрасту, мальчуганъ большую часть дня былъ предоставленъ самому себѣ.
Игрушекъ онъ не любилъ, но охотно читалъ книжки, которыя приносилъ ему отецъ.
Вообще Алексѣй Петровичъ больше обращалъ вниманія на сына, чѣмъ Ольга Михайловна.
Роль послѣдней въ дѣлѣ воспитанія Ника сводилась къ нулю.
... Послѣдніе дни передъ демонстраціей Ремневы были по горло завалены работой.
Алексѣй Петровичъ наканунѣ знаменательнаго дня вернулся домой въ третьемъ часу ночи.
Ему отворила жена.
Видно было, что она еще не ложилась спать.
Она посмотрѣла на Алексѣя Петровича тревожнымъ озабоченнымъ взглядомъ и шепотомъ спросила, запирая дверь:
— Всѣ приготовленія окончены?
— Да, все сдѣлано.
— По городу ходятъ самые нелѣпые слухи...
— Знаю. Этого нужно было ожидать. Завтрашнее выступленіе представляется обывателю чуть ли не началомъ конца... Олли, я страшно хочу пить, нѣтъ ли у насъ чаю?
— Самоваръ на столѣ, только голодный. Можетъ быть, подогрѣть? Я могу это сдѣлать сама.
— Не нужно... Мнѣ только утолить жажду... Да, жаркій завтра денёкъ будетъ! Но наши рабочіе настроены прекрасно. Ахъ, какіе это славные ребята, Олли! Какъ они безраздѣльно преданы дѣлу... И понимаешь, ни тѣни бравировки... Держатъ себя спокойно, съ естественной простотой.
... Ремневъ выпилъ одинъ за другимъ два стакана холоднаго чаю, раскрылъ портсигаръ и сталъ вертѣть папироску.
Былъ онъ сегодня какъ то особенно вдумчивъ и серьезенъ.
Но это не былъ страхъ за самого себя.
Ремневъ, когда дѣло касалось партійныхъ интересовъ, не зналъ колебаній.
Прямо шелъ къ цѣли.
Какъ и всѣ люди, задавленные узкой односторонней доктриной, Ремневъ былъ прямолинеенъ.
Если у него и были сегодня сомнѣнія, то они имѣли въ своей основѣ не шкурный страхъ, а скорѣе сознаніе той отвѣтственности, которую онъ и его товарищи брали на себя завтрашней демонстраціей.
Завтра нѣсколько сотенъ людей, изъ которыхъ добрая половина принимаетъ партійныя директивы не разсуждая, на вѣру, выйдутъ на улицу и подставятъ свои головы подъ нагайки, а можетъ быть и шашки.Трудно учесть относительную пользу выступленія.
А жертвы во всякимъ случаѣ будутъ.
И онъ, Ремневъ, вмѣстѣ съ остальными товарищами-комитетчиками, не можетъ не сознавать, что отвѣтственность за это падаетъ отчасти и на нихъ...
— Ты остаешься по прежнему при своемъ убѣжденіи о необходимости лично участвовать въ демонстраціи? —вполголоса спросила Ольга Михайловна.
Въ глубинѣ души она считала этоть вопросъ давно и безповоротно-рѣшеннымъ.
Спрашивала только такъ, — для очищенія совѣсти.
Ремневъ грустно улыбнулся и покачалъ головой.
— Къ чему этотъ разговор?—замѣтилъ онъ съ легкой укоризной.—Вѣдь я уже высказалъ тебѣ свое мнѣніе, да иного и быть не можетъ... Сидѣть въ то время дома, въ безопасномъ мѣстѣ, когда твои товарищи идутъ, чтобы... Ей Богу, просто даже странно, какъ ты не можешь понять такихъ простыхъ вещей!
Онъ потушилъ папиросу нетерпѣливымъ жестомъ, какъ бы давая понять, что не желаетъ продолжать этотъ разговоръ.
Въ темносѣрыхъ глазахъ Ольги Михайловны мелькнули искорки скрытаго раздраженія.
— Ничего нѣть страннаго! Въ каждомъ дѣлѣ необходимо распредѣленіе ролей. Ты несъ на своихъ плечахъ трудную подготовительную работу. Усталъ, изнервничался. За эту недѣлю ты больше рисковалъ своей личной безопасностью, чѣмъ будутъ рисковать тѣ, которые пойдутъ по городу съ пѣніемъ марсельезы... Наконецъ, тебѣ грозила и грозитъ большая отвѣтственность, какъ одному изъ организаторовъ. Зачѣмъ же лѣзти на рожонъ? Нѣтъ, я не понимаю дѣйствій вашего комитета. Рисковать наиболѣе полезными, наиболѣе цѣнными работниками, низводить ихъ до уровня массы, это, по моему, плохой стратегическій пріемъ'
— Богъ знаетъ, что ты говоришь, Олли? Если бы комитетчики спрятались на завтрашній день въ подполье, то какими глазами стали бы смотрѣть на насъ рабочіе? Вѣдь это внесло бы въ ихъ среду деморализацію... Да я самъ первый пересталъ бы уважать себя на такой поступокъ. Наше мѣсто на передовыхъ позиціяхъ! Мы застрѣльщики ре-
волюціи, а не штабные стратеги, которые направляютъ ходъ сраженія, сидя въ безопасныхъ блиндажахъ.— Стало быть, по твоему мнѣнію, и я должна итти?
— Ты—другое дѣло... Ты женщина и мать. Твое отсутствіе не можетъ имѣть серьёзнаго значенія... Конечно, ты, какъ гражданка, сознавшая необходимость протеста, разсуждая логически, должна поддержать этотъ протестъ активно... Но твое присутствіе, повторяю, необязательно. А я долженъ быть съ своими товарищами. Долженъ раздѣлять ихъ участь до конца!
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Отредактировано alippa (23-07-2022 20:20:50)
Поделиться27823-07-2022 20:03:46
ГЛАВА XX. На улицахъ въ день демонстраціи.
Ольга Михайловна съ дѣланнымъ равнодушіемъ пожала плечами.
— Ну, тебя не переспоришь. Дѣлай, какъ знаетъ. Хотя, мнѣ кажется...—Она нахмурила брови и оборвала на полусловѣ.
— Что ты хотѣла сказать, Олли?—внимательно посмотрѣлъ на жену Ремневъ.
Она улыбнулась странной, неестественной улыбкой и нервно хрустнула пальцами.
— Такъ... ничего особеннаго. Мой послѣдній аргументъ былъ бы слишкомъ блѣденъ. Пожалуй, даже въ твоихъ главахъ смѣшонъ!
— Однако,—продолжалъ допытываться Алексѣй Петровичъ.
Она быстро подошла и красивымъ жестомъ опустила руки на плечи мужа,
— Другъ мой, въ глубинѣ душа я, разумѣется, горжусь стойкостью твоихъ убѣжденій, но вмѣстѣ съ тѣмъ и боюсь за тебя. Вѣдь я же... женщина и мать,—повторила она, ласково улыбаясь, фразу Алексѣя Петровича.
Эти слова до глубины души растрогали его.
Онъ бережно отвелъ руки жены и всталъ,
— Полно, родная моя! Не тревожь себя излишними опасеніями... Время, однако, ложиться спать. Доброй ночи!
... Ремневъ проснулся около девяти часовъ утра.
Демонстрація назначена была въ двѣнадцать, такъ что торопиться ему собственно было некуда.
Но спать уже не хотѣлось.
Сонъ освѣжилъ его.Онъ чувствовалъ себя бодрымъ и сильнымъ.
Не спѣша занялся комнатной гимнастикой —привычка, которую онъ усвоилъ себѣ въ дни одиночнаго заключенія.
Одѣлся и вышелъ въ столовую.
Ольга Михайловна хлопотала около кипѣвшаго самовара.
Видъ у ней былъ утомленный.
Выраженіе лица озабоченное.
Ремневъ посмотрѣлъ на нахмуренное лицо жены и осторожно спросилъ:
— Ты, должно быть, плохо спала, Олли! Или, можетъ быть, тебѣ нездоровится, а?
— Ничего, пустяки!—уклончиво отвѣтила молодая женщина.
Помолчавъ немного, она добавила:
— Марья ходила сегодня утромъ въ лавку за мясомъ. Принесла цѣлую кучу новостей. Въ мясныхъ рядахъ открыто говорятъ о готовящемся избіеніи демонстрантовъ. Лабазники, мясники, вообще сѣрое мѣщанство, страшно возмущено... Въ воздухѣ пахнетъ погромомъ.
— Ну, пустяки: слухи эти черезчуръ преувеличены,—успокоилъ жену Ремневъ.— Да, впрочемъ, такъ или иначе, а теперь отступать уже поздно.
Разговоръ оборвался.
— Ты не сейчасъ ещё пойдешь изъ дому? —спросила Ольга Михайловна.
— Я выйду въ началѣ двѣнадцатаго,—а что?
— Въ такомъ случаѣ я прощусь съ тобой до вечера. Я должна пойти на урокъ.
— Ступай, Олли,—коротко отозвался онъ.
Молодая женщина наклонялась и поцѣловала мужа въ лобъ.
— Надѣюсь встрѣтить тебя живымъ и здоровымъ!
— Ради Бога не безпокойся и не волнуйся...
— Ахъ, поскорѣе бы прошелъ этотъ день!— вырвалось у нея искреннее замѣчаніе.
Она казалась взволнованной и опечаленной.
Руки ея, накалывая булавку шапки, замѣтно дрожали.
... Проводивъ жену, Ремневъ вернулся въ свою комнату.
Чуть ли не въ десятый разъ принялся осматривать свой револьверъ.
Убѣдившись, что оружіе въ полной исправности, онъ положилъ его въ карманъ пальто.Просмотрѣлъ на часы—мало еще времени.
— Что это, неужели я волнуюсь?—поймалъ себя онъ на излишней нервности.—Глупо въ сущности... Это ожиданіе хуже всего... Сынишка еще спитъ. Пойти развѣ разбудить, проститься? Впрочемъ, что за сантиментальности! Подумаешь, Богъ вѣсть, на какой рѣшительный шагъ собираюсь!
Разсуждая такимъ образомъ, Ремневъ тѣмъ не менѣе чувствовалъ, что нервное нетерпѣніе овладѣваетъ имъ все болѣе и болѣе.
Онъ рѣшилъ выйти изъ квартиры раньше назначеннаго времени.
Одѣлся, окуталъ фуражку башлыкомъ, попробовалъ, свободно ли вынимается револьверъ изъ кармана...
— Когда Никъ проснется, то напоишь его чаемъ...—обратился онъ къ прислугѣ.— Запри за мной двери и никого не пускай изъ постороннихъ.
... День былъ морозный.
Снѣгъ скрипѣлъ подъ ногами прохожихъ.
Надъ городомъ густой пеленой стлался дымъ.
Сквозь морозный туманъ и дымъ городскихъ трубъ дискъ солнца казался мертвенно тусклымъ...
Но, несмотря на сильный морозъ, на улицахъ города замѣчалось небудничное оживленіе.
На перекресткахъ стояли кучки любопытныхъ, обмѣниваясь замѣчаніями о предстоящихъ событіяхъ.
Около одной изъ такихъ кучекъ Ремневъ остановился и прислушался.
Ораторствовалъ какой то толстый приземистый мужчина, съ круглымъ краснымъ лицомъ, по виду зажиточный торговецъ.
— Нонѣ скубенты выйдутъ на улицу. Противъ царя, слышь, и православныхъ церквей пойдутъ. Опять же которые и жиды... Бунту хотятъ, значитъ, устроить. Свободы требовать. И всѣхъ на свою сторону склонять. Вотъ они дѣла то какія! Дожили, неча сказать. И чего это только начальство смотритъ?!
Изъ кучки слушателей послышались негодующіе возгласы:
— Да ужъ диствительно народъ нонѣ пошелъ! Отъ большой учености ни царя, ни
Бoгa не признаютъ! Взять бы эфтихъ скубентовъ, которые бунтовщики, да розгачами.
— Разлюбезное дѣло: не бунтуй.
— А у насъ, братцы мои, въ мастерской парни обсказывали, будто новые законы вышли, чтобы, значитъ, которые хозяева на одну линію съ рабочими становились. Потому какъ главная сила въ рабочемъ, то и должонъ онъ свой профитъ имѣть... Да поди, чай, брешутъ всё?
— Помолчи, парень, помолчи, попридержи языкъ то! Чего зря народъ смущать. Аль на жидовску сторону передался?
— Да мы чтожъ, наше дѣло темное... Одинъ тебѣ то поётъ, другой свое тянетъ... Неразбериха теперь пошла! Не знашь, кого и слушать. Вотъ нонѣ утромъ у насъ въ мастерской промежду ребятъ тоже толки пошли. Бастовку каку то выдумали, то истъ стало быть не робить! Галдежъ поднялся — бѣды! Ну, которые старики постепеннѣе,—урезонили.
— А что жъ ты, милъ человѣкъ, не въ мастерской, а на улицѣ торчишь?
— Какъ что-жъ? чай обѣдъ на дворѣ... И мы до квартеры пошли. Да задержались грѣшнымъ дѣломъ... каждому лестно послушать, о чемъ люди говорятъ.
— Бастовку,—желчно подхватилъ одинъ изъ слушателей, чахоточнаго вида субъектъ —сапожникъ, судя по его кожаному засаленному фартуку.
Онъ протиснулся вперёдъ и продолжалъ, горячо жестикулируя руками:
— Хорошо имъ говорить: бастовку! А какъ я теперича бастовать буду, ежели у меня дома жена да трое ребятъ? Всѣхъ напоить, накормить надо! Опять же за квартеру, и туды, и сюды. А кто тебѣ дастъ, ежели ты работать не будешь?
Сапожникъ обвелъ слушателей побѣдоноснымъ взглядомъ, заранѣе увѣренный, что оппонентовъ ему не найдется.
Онъ не ошибся: никто ему не возражалъ.
— Правильно, парень.
— Въ самую точку сказалъ.
Ободренный общимъ сочувствіемъ, сапожникъ продолжалъ:
— Теперича будемъ говорить такъ: гос-
пода студенты по книжкамъ до всего дошли. Извѣстно, дѣло господское, ученое. Нашему брату, мастеровому человѣку, разные слова говорятъ—про свободу толкуютъ, чтобы, значитъ, всѣхъ уравнять. Складно говорятъ, какъ по писанному. А на дѣлѣ что? Совсѣмъ другая линія выходитъ! Сдадутъ свои науки, задѣлаются адвокатами да докторами —сунься ка къ нимъ тогда попробуй!
— Вѣрно-о!
— Безъ рубля не подходи.
— Эго ужъ какъ водится.
— Да недалёко ходить: со мной вотъ случай былъ. Занедужилъ у меня мальчонка. Горло схватило. Застудился, видно. Къ ночи совсѣмъ размякъ: жарь отъ него такъ и пышетъ. Толкнулся я къ доктору. Неподалеку живетъ на нашей же улицѣ. Еле дозвонился. Вышла прислуга. Обсказалъ я, въ чемъ дѣло. Пошла къ барину. Жду я... Выходитъ и отвѣтила мнѣ, братцы мои, какъ ножомъ обрѣзала: „баринъ, говоритъ, отдыхаютъ— дѣло ночное. А для бѣдныхъ, говорятъ, безплатный пріемъ есть въ лѣчебницѣ“. Гдѣ же она, правда то?
— Что и говорить!
— Такъ вотъ и возьмите въ толкъ, какая ихня правильность!—злобно сплюнулъ сапожникъ.
Ремневъ, стоявшій нѣсколько поодаль, подошелъ и хотѣлъ было вмѣшаться въ разговоръ, но тутъ выступило новое лицо.
Это былъ типичный золоторотецъ—жиганъ, оборванный и полупьяный.
— Врешь, купецъ,—насмѣшливо прохрипѣлъ онъ, обращаясь къ торговцу,—врешь на студентовъ, толстое твое пузо! Втирай очки кому другому, а не намъ. Мы народъ тертый —насъ не проведешь!
— Ишь ты какой умникъ!
— Ахъ ты шпана безштанная!—вскипѣлъ торговецъ.—Да хошь, я тебя сейчасъ въ участокъ за таки слова отправлю?
Оборванецъ выразительно свистнулъ.
— Въ участокъ? Нашелъ чѣмъ пугать: кому участокъ, а намъ родной домъ!
Погоди ужо, дай срокъ,—мы васъ распатронимъ!
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться27923-07-2022 20:56:23
ГЛАВА XXI. Демонстрація.
Толпа непостоянна.
Настроенье ея мѣняется быстро.
Заключительная фраза оборванца: вызвала сочувственный смѣхъ среди доброй половины слушателей, за минуту передъ этимъ державшихъ сторону торговца.
Ремневъ не сталъ ожидать конца этой сцены.
Онъ пошелъ дальше.
— Молодчага парень! Ловко срѣзалъ купца... Нѣтъ, что бы тамъ ни говорили господа пессимисты, въ родѣ нашего Мейчика, — народъ пробуждается. Становится сознательнымъ. Живой примѣръ —этотъ босякъ!
Алексій Петровичъ невольно улыбнулся, вспомнивъ многообѣщающую угрозу золоторотца.
... На углу Соборной площади онъ встрѣтился съ казачьимъ патрулемъ.
Казаки ѣхали шагомъ, по трое въ рядъ. Лошади потряхивали гривами и натягивали поводья.
Всадники безучастно посматривали по сторонамъ.
Громадныя мохнатыя папахи, патронташи, перевязь оружія, нагайки,—дѣлали фигуры казаковъ внушительными и странно чуждыми на улицѣ мирнаго города.
Оттого, что всѣ они были вооружены съ ногъ до головы и представляли изъ себя въ своей совокупности грубую неразсуждающую силу, готовую обрушиться когда угодно и на что угодно по первому слову команды, —ихъ простыя деревенскія лица съ крупными угловатыми чертами,—казались строгими и враждебно чужими.
... Казаки были въ сѣдлѣ съ шести часовъ утра.Проголодались и перезябли.
Почти всѣ до одного въ глубинѣ души были озлоблены этой безполезной, по ихъ мнѣнію, ѣздой по окраинамъ города въ такой морозный день.
Думали о теплыхъ казармахъ, о щахъ...
То, что говорилъ имъ сегодня утромъ ихъ взводный командиръ: о присягѣ, о внутреннихъ врагахъ,—все это какъ то плохо укладывалось въ головѣ, занятой обыденными скучными дѣлами казармы и конюшни.
Послѣ смѣны нужно будетъ убирать лошадей, чистить винтовки...
Ночью, пожалуй, опять тревога будетъ...
Тяжелая, безпокойная служба...
... Урядникъ приподнялся на стременахъ и отрывисто скомандовалъ:
— Слѣва по одному. Рысью!
... Казаки подтянулись.
... Дробно застучали копыта
Ремневъ проводилъ патруль внимательнымъ взглядомъ и съ раздраженіемъ подумалъ:
— Всѣ наготовѣ: и полиція и казаки... Скверно... Провалимся мы сегодня.
Онъ прибавилъ шагу.
— Товарищи, въ ногу!
— Плотнѣе сомкните цѣпь!
Распоряжался Фрицъ.
Его желтая куртка и сдвинутая на затылокъ папаха,— мелькали въ толпѣ.
Высокій, слегка охриплый голосъ звучалъ властно и увѣренно.
— Задніе ряды не напирайте...
— Не горячитесь, товарищи!
Тѣсно сплоченной толпой двигались демонстранты внизъ по улицѣ, по направленію къ мосту.
На тротуарахъ чернѣли кучка любопытныхъ.
Движеніе экипажей было пріостановлено.
Изъ группы демонстрантовъ на тротуары летѣли пачка прокламацій.
Зрители пугливо пятились и переминались на одномъ мѣстѣ.
Листки падали въ снѣгъ.
Ихъ топтали ногами.
Публика на тротуарахъ толпилась самая разношёрстая: преобладало простонародье, но попадались и чиновничьи кокарды, мелькали свѣтлыя пуговицы гимназическихъ шинелей; зимнія шляпы разряженныхъ барынь чередовались со скромными платочками швеекъ...
Высокій представительный господинъ, въ пальто съ бобровымъ воротникомъ и въ фуражкѣ съ зеленымъ кантомъ, съ шагреневымъ портфелемъ подъ мышкой, стоялъ на краю тротуара и щурилъ свои близорукіе безцвѣтные глаза на черную, медленно подвигавшуюся колонну...
Его сухое, тщательно выбритое лицо выражало брезгливое недоумѣніе и негодованіе..
Рядомъ съ нимъ примостился на тумбу юркій мальчуганъ въ рваномъ зипунишкѣ и большихъ, видимо, отцовскихъ катанкахъ.
Онъ смѣшно вытягивалъ свою веснушчатую мордочку и таращилъ глаза на диковинное зрѣлище...
Изъ толпы зрителей выдѣлялись двѣ дѣвушки.
Одна изъ нихъ, подростокъ лѣтъ пятнадцати, хорошенькая блондинка съ блѣднымъ утомленнымъ лицомъ, прижималась къ старшей подругѣ и тихо шептала:
— Посмотри, Оля, посмотри—вонъ Сергѣй изъ машиннаго отдѣленія, а вонъ еще наши типографскіе...
— Тише... насъ могутъ услышать.
Предостереженіе это было не лишнимъ:
среди толпы по тротуару шныряли субъекты подозрительнаго вида, съ острыми ищущими взглядами и тонкимъ слухомъ.
... Кухарка съ корзиной провизіи на рукѣ, видимо возвращавшаяся съ базара, испуганно качала головой, прислушиваясь къ разговорамъ окружающихъ...
— Важно шагаютъ—въ такту, что твои солдаты!
— Глянь-кось, Матрена Ивановна, глянь-кось сюды—и женскій полъ съ ними. Страху на нихъ нѣтъ.—Эхъ, шилохвостки!
— ... Теперича, какъ дойдутъ до мосту, тутъ имъ и капутъ.
— Небось, за таки дѣла начальство не помилуетъ...
Отставной солдатъ въ старой рваной шинели, съ сапожными колодками подъ мыш-
кой, сердито двигалъ сѣрыми подстриженными усами и хмуро бормоталъ:— Жиды мутятъ. Черезъ нихъ все... Теперь обойти съ фланговъ, да и уварить въ приклады—мокренько бы стало... Были мы въ Польшѣ на усмиреніи...
— ... Ахъ, молодежь, молодежь! Какъ она безразсудно губитъ себя...
— Нѣтъ вы, господинъ, подумайте, каково ихнимъ родителямъ. Чай, сердце кровью обливается...
— Эго точно... Кому пріятно?
... — И съ чего они бунтуютъ? Чего имъ, путанникамъ, не достаетъ!
— Слободы, тетка!
— Слава те, Господи, вѣкъ безъ эфтаго жили...
— ... Кумъ, а кумъ, куда те лѣшій несетъ? Аль нагайки не пробовалъ? Посто-ой.. дурья голова. Держи-ись...
— Пусти-и,—отмахивался пьяный мужичёнка,—пусти-и, Митрій! Не замай.. Сыпь на середку... Слобода вышла.
— ... Взять бы ихъ въ приклады!
— ... Смотри, Оля, знамя какое... Буквы то золотыя: „Россійская соціалъ демократическая...“ Ахъ, Господа, какъ толкаются!
— Осади, осади назадъ!
— Проходите, господа, убѣдительно прошу—проходите!
— Ишь, фараоны...
— ... Граждане, въ этотъ знаменательный день, когда ряды пролетаріата...
— Правильно! Ахъ, дуйте те горой! Разодо-олжилъ!
— ... Знамя рабочаго класса...
— Проходите, ее задерживайтесь!
— Охъ, батюшки, мальчонку задавили! Отцы мои...
— Сторонись, тетка!
... Любопытные все пребывали.
На тротуарахъ становилось тѣсно.
Гулъ перекрестныхъ фразъ, отрывистыхъ восклицаній стоялъ надъ толпой.
... Между тѣмъ демонстранты медленно, но увѣренно подвигались по улицѣ.
Путь пока былъ свободенъ.
Въ ихъ рядахъ преобладали молодыя безбородыя лица.
Сотни глазъ блестѣли юношескимъ энтузiазмомъ.
Въ первомъ ряду выдѣлялся молодой рабочій, несшій знамя.Его руки, черныя отъ копоти горна, крѣпко сжимали древко.
Лицо, поблѣднѣвшее отъ внутренняго волненія, хранило отпечатокъ глубокаго чувства...
— Товарищи,—марсельезу!
И сразу сотни голосовъ бросили въ морозный сухой воздухъ зажигающія слова пѣсни.
„Отречемся отъ стараго міра“...
Было странно, жутко и грустно слышать огненныя, полныя призыва слова въ холодномъ туманѣ зимняго дня, среди враждебно притаившейся улицы, съ ея безграмотными вывѣсками, съ самодовольно-аляповатой архитектурой купеческихъ домовъ...
— Вставай, поднимайся...—гремѣла пѣсня.
И казалось, что всѣ эти молодые, смѣлые, горячіе люди, такъ открыто поднявшіе знамя протеста, стучатся въ какія то крѣпко запертый двери.
Стучатся, но не получаютъ отвѣта...
... Морозный туманъ напоминалъ о сумрачномъ кошмарѣ обывательщины, въ которой коснѣлъ городъ.
... Море головъ на тротуарахъ вдоль улицы, въ переулкахъ, сливалось въ одно цѣлое—тупо-равнодушное и мертвое...
... Марсельеза замолкла.
На смѣну ей гнѣвно поплыли звуки Варшавянки.
... Старый городъ сторожко и враждебно молчалъ.
Волна новой молодой жизни катилась по его улицамъ, какъ по каменистому руслу.
... Гдѣ то вдали глухо раздался сигнальный рожокъ.
Съ боковыхъ улицъ ему отвѣтилъ другой...
Толпа любопытныхъ всколыхнулась и отпрянула къ стѣнамъ домовъ.
Тротуаръ опустѣлъ—точно вѣтромъ смело.
Тревога передавалась отъ одного къ другому.
— Казаки!
Страшное по своему значенію слово.
— Казаки... Сейчасъ атакуютъ!..
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться28023-07-2022 21:36:43
ГЛАВА XXII. Въ тихія сумерки.
... Послѣ описанныхъ событій прошло нѣсколько недѣль.
Жизнь города постепенно входила въ свою колею.
Итоги перваго открытаго выступленія— была очень печальны.
Въ одиночкахъ мѣстной тюрьмы прибавился не одинъ десятокъ новыхъ жильцовъ.
... За городомъ, на кладбищѣ, появилась свѣжая могила...
Въ неё опустили рабочаго, который несъ знамя въ день демонстраціи...
Изъ членовъ кружка, близко стоявшихъ къ комитету, были арестованы трое.... Ремневу теперь прибавилось работы.
Онъ отказался отъ урока въ семьѣ Косоворотовыхъ и съ головой погрузился въ партійныя дѣла...
... Весна въ этотъ годъ обѣщала быть ранней...
Въ началѣ марта стояли теплые ясные дни.
... Сильно капало съ крышъ.
Деревья городского сквера покрылись почками...
По вечерамъ тянулъ влажный южный вѣтеръ.
... Весна шла.
... Каждый день громыхали поѣзда, унося на далекія поля Маньчжуріи новые и новые эшелоны...
А на встрѣчу имъ медленно ползли зеленые вагоны со скорбнымъ знакомъ краснаго креста...
Въ эти тревожные, тяжелые дни въ домѣ Косоворотова жизнь шла по заведенному порядку, который нисколько не былъ нарушенъ возвращеніемъ старшаго сына.
Послѣдній, впрочемъ, и не выходилъ изъ отведеннаго ему флигеля.
Здоровье его, благодаря измѣнившимся жизненнымъ условіямъ и лѣченію, значительно поправилось.
Съ отцомъ онъ видѣлся рѣдко.
Старикъ Косоворотовъ былъ у него всего три раза.
Зато часто навѣшала сестры, въ особенности Ниночка.
Она почти каждый вечеръ приходила во флигель и подолгу бесѣдовала съ братомъ.
Черезъ ея посредство онъ пользовался книгами изъ городской библіотеки.
... При послѣднемъ свиданіи съ сыномъ старикъ Косоворотовъ между прочимъ сказалъ слѣдующее:
— Сиди пока во флигелѣ... Поправишься здоровьемъ, къ дѣлу тебя представлю. Разумѣется, если захочешь работать... Приказчикомъ на хлѣбную ссыпку въ село пошлю... При дѣлѣ то актерская дурь скорѣе изъ головы выйдетъ! Поработаешь. На свои кровныя денежки костюмъ справишь... Тогда и въ домъ милости просимъ. О старомъ и поминать не станемъ. Такъ то, сынокъ!
Антонъ на это ничего не отвѣтилъ. Промолчалъ.
Въ глубинѣ души онъ ни на минуту не сомнѣвался, что словамъ отца не суждено никогда сбыться.
... Шла четвертая недѣля поста.
... Вечеромъ въ субботу Антонъ Константиновичъ долго не зажигалъ огня.
Лежалъ на кровати в думалъ.
Въ открытую форточку вливались жидкіе дребезжащіе звуки стараго надтреснутаго колокола.
Въ приходской церкви кончалась всенощная.
Звуки эти были знакомы Антову съ дѣтства.
И теперь, лежа въ темной комнатѣ, слушая старый колоколъ, Антонъ перебиралъ далекія затушеванныя жизнью воспоминанія.
Быстро, безъ всякой послѣдовательности всплывала картины.
... Маленькій гимназистикъ спѣшитъ ко всенощной... Хруститъ ледокъ. Лужи затянуты вечернимъ холодкомъ... Въ церкви полумракъ... Красноватыя точки свѣчекъ... Струйки ладана.
... А потомъ вдругъ вспомнился грязный дешевый номеръ меблированныхъ комнатъ на Малой Бронной...
Антонъ закрылъ глава и вздохнулъ.
... Два мѣсяца дышалъ онъ затхлымъ воздухомъ этого жилья.
По цѣлымъ суткамъ валялся на жесткомъ диванѣ.
Безъ ангажемента, безъ копейки въ карманѣ... Скверно!
... Въ тихія синія сумерки московскіе сорокъ сороковъ строго и вдумчиво вѣщали своими мѣдными языками о чемъ то большомъ, трогательно прекрасномъ, неизмѣримо далекомъ отъ пьяной актерской жизни...
А за перегородкой у сосѣдки, опереточной хористки, въ это время играли на гитарѣ.
Мягкій красивый теноръ пѣлъ цыганскій романсъ.
Давно это было, а вспоминается живо...
Антонъ Константиновичъ потянулся за папиросами.
Въ прихожей хлопнула дверь.
— Кто тамъ?
— Это я, Антоша...
Вошла Ниночка.
Въ комнатѣ было темво, —нельзя разсмотрѣть лица.
На головѣ дѣвушки смутно бѣлѣлъ пуховый платокъ.
— Отчего ты не зажгёшь лампу?
— Такъ... Не хочется что-то... Садись Нинокъ!
Онъ поймалъ въ темнотѣ руки сестры и ласково потянулъ ее на кровать.
— Что это у тебя рученки такія холодныя? Гуляла безъ перчатокъ?
— Да... А ты всё лежишь Антонъ. Вышелъ бы, погулялъ немного... Славная на дворѣ погода!.. Накурено у тебя здѣсь... Душно...
— Ну, чего тамъ... Форточка вѣдь открыта,—лѣниво отозвался братъ.—Я отвыкъ отъ свѣжаго воздуха, Нина.
Постой, я сейчасъ зажгу лампу.,. Гдѣ у тебя спички?
— Тамъ, на столѣ.
Дѣвушка вскочила, наткнулась въ темнотѣ на стулъ в звонко разсмѣялась.
— Чуть было не полетѣла! Ага, вотъ онѣ спички, нашла!
Вспыхнулъ синій огонекъ.
Маленькіе пальчики дѣвушки порозовѣли... Она зажигала лампу, сосредоточенно нахмуривъ брови, боясь уронить стекло.
Ночныя тѣни побѣжали и растаяли въ углахъ.
... Привычной скукой повѣяло отъ старыхъ стѣнъ съ облупленной штукатуркой.
Чёрная ночь близко подвинулась къ окнамъ, не защищеннымъ шторами.
Ниночка накрыла лампу абажуромъ и забралась въ кресло, мальчишескимъ жестомъ обхвативъ свои колѣни.
— Ну, теперь будемъ говорить.
— О чемъ?
— О чемъ хочешь... Вѣдь намолчался ты за цѣлый то день, можно и поговорить... Завтра я пойду съ Ликой въ воскресную школу. Устраивается народное чтеніе.
Антонъ Константиновичъ молча кивнулъ головой.
— А я сегодня весь вечеръ валяюсь на кровати... Старое все вспоминаю. Есть о чемъ подумать...
— Скучно тебѣ здѣсь, Антоша?—съ ласковой осторожностью спросила дѣвушка.
— Нѣтъ... не то, чтобы скучно, а такъ какъ то... пусто и темно... Ходишь ночью изъ угла въ уголъ; мыши за печкою скребутся. Иванъ въ пригожей храпитъ... Ночь то длинной кажется. Спать бы—такъ сонъ нейдетъ!.. Отецъ вотъ говоритъ, что къ дѣлу меня пристроить хочетъ. Приказчикомъ назначить... Эхъ, чудакъ человѣкъ.
Антонъ приподнялся на локтѣ и швырнулъ докуренную папиросу.
Ниночка укоризненно покачала головой.
— Ты напрасно такъ, Антоша. Вѣдь онъ тебя любитъ. Любитъ, только не говоритъ... Вотъ ты жалуешься на скуку, а работа займётъ тебя. Если уѣдешь въ село, тамъ тебя встрѣтитъ новая обстановка—рабочіе, крестьяне... Beселей, когда пойдутъ пароходы, и совсѣмъ весело будетъ. Цѣлый день на пристани... А какъ хороша наша родная рѣка во время половодья! Ты отдохнешь тамъ и душей и тѣломъ.
— Полно, Нинокъ, не будемъ говорить объ этомъ. Неужели ты думаешь, что я примирюсь съ этимъ сытымъ мѣщанскимъ существованіемъ? Нѣтъ, сестренка, на то у меня
на умѣ... Вотъ какъ вскроется рѣка, да загудитъ пароходные свистки, только меня и видѣли! Будетъ, пожилъ на подножномъ корму...Лицо дѣвушки омрачилось.
— Ты опять бросишь насъ? Зачѣмъ? Что тебя тянетъ отсюда?
— Что тянетъ?—быстро возразилъ Антонъ.—Жизнь тянетъ! Ты посмотри вокругъ себе. Подумай, какъ живете вы, да и всѣ окружающіе васъ... Развѣ это жизнь? Изо дня въ день одни и тѣ же интересы, одни и тѣ же разговоры. Дрязги... пошлость во всѣхъ ея проявленіяхъ и тоска... тоска. Постой! Не перебивай меня. Я знаю, что ты хочешь сказать. Всѣ эти воскресныя школы, всѣ эти народныя чтенія—ерунда на постномъ маслѣ. Сами себя тѣшите! Вокругъ да около ходите, а дѣла настоящаго нѣтъ... Да ты не сердись, Низокъ! Я совсѣмъ не хочу задѣть тебя... Вѣдь нашъ городъ не составляетъ въ этомъ случаѣ исключенія... Вездѣ такая же пошлость и скука царитъ.
— А о какой же жизни говоришь ты?
— Ты ея не знаешь, Нина, и никогда не узнаешь. Моя жизнь—удѣлъ немногихъ избранныхъ. Она какъ свѣча: чѣмъ ярче горитъ, тѣмъ скорѣе сгораетъ... Я давно бы пустилъ себѣ пулю въ лобъ, если бы не мое проклятое любопытство.
Ниночка удивленно посмотрѣла на брата.
— Ты не понимаешь меня? Я говорю о томъ чувствѣ, которое толкаетъ меня жить... Просто вотъ интересно видѣть, что тебѣ принесетъ завтрашній день. Жить—это ходить по бѣлому свѣту, все видѣть, всѣмъ интересоваться, ни на одну минуту не замерзать на мертвой точкѣ... Какъ можно больше видѣть, какъ можно больше перечувствовать... У насъ въ труппѣ, въ Ростовѣ на Дону, былъ старикъ суфлеръ... Закулисной крысой мы его ввали. Такъ тотъ, бывало, такъ говорилъ: „гдѣ бы человѣкъ ни таился, а къ вечеру домъ найдеть“. Это онъ про могилу... Такъ и я: буду любопытствовать, пока ноги гнутся, а на кладбище отвезутъ.
— Ахъ, Антоша, мы никогда не поймемъ другъ друга!
— Какъ знать? Можетъ быть, я обращу тебя въ свою вѣру...
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться28123-07-2022 22:31:05
ГЛАВА XXIII. Среди богемы.
— Все можетъ быть,—улыбнулась дѣвушка, не желая противоречить брату.
— Да, поскорѣе бы пришла весна... Я не люблю засиживаться долго на однимъ мѣстѣ.
— Счастливецъ,—тихо вздохнула Ниночка,—ты такъ много путешествовалъ, много видѣлъ...
— За эти послѣдніе восемь лѣтъ я ни разу не встрѣчалъ весну въ однимъ и томъ-же городѣ... Годъ тому назадъ весна застала меня въ Маріуполѣ... Эхъ, хорошо на югѣ солнце, цвѣты!
Онъ замолчалъ.
Задумался, облокотясь на руку.
— Отцу будетъ непріятно, если ты уѣдешь...
— Возможно... Старику хотѣлось бы, чтобъ я остался и началъ плясать по его дудкѣ. Нѣтъ, этого не будетъ! Трудно съ нимъ ужиться: характеръ больно скверный. Самолюбивъ, упрямъ, недовѣрчивъ до болѣзненности... Не хотѣлось бы говорить объ этомъ, да ужъ такъ къ слову пришлось. Ты вотъ знаешь, даже и теперь онъ не можетъ отдѣлаться отъ недовѣрія ко мнѣ... Войдетъ, глазами по угламъ косится: не стоитъ ли гдѣ бутылка. До тайнаго шиіонства унизился... Кучера разспрашивалъ.
Антонъ раздраженно раскашлялся.
— А спросилъ бы, на какія я деньги пить стану!? Въ карманахъ пустота! Если бы не ты съ Ликой, такъ и безъ табаку бы насидѣлся.
— А скажи, Антоша... тебя сейчасъ не тянетъ...
Ниночка запнулась.
— Не тянетъ пить, — тихо закончила она. — И ты тоже! Успокойся: пока еще не тянетъ.
На его блѣдномъ, исхудаломъ лицѣ задрожала дѣланная улыбка.
— Ахъ, сестренка, если бы ты знала! Пилъ я, дѣйствительно, много, и еще можетъ быть пить буду, не закаиваюсь... Да ты спроси, отчего я пилъ, въ какое время за рюмку брался... Отъ тоски, отъ неудовлетворенности душевной... Нелѣпо жизнь сложилась! Ну, да что тамъ толковать! Много у насъ на Руси пьютъ. Не даромъ поэтъ сказалъ: „одна дорога торная—дорога къ кабаку". Бьется человѣкъ какъ муха въ паутинѣ. Кругомъ пошлость, Мѣщанскія будни. Невольно потянетъ въ Нирвану.
— Господи! да неужели нѣтъ въ жизни другихъ интересовъ? Для тебя, напримѣръ, искусство, театръ...
— Ахъ, ты не знаешь, о чемъ говоришь! Театръ! Я отдалъ сценѣ свою молодость, свое здоровье. Лучшія силы своего духовнаго „я" растратилъ въ черной неблагодарной работѣ провинціальнаго актера... А что мнѣ взамѣнъ этого дала сцена? Нѣтъ, не говори объ искусствѣ! Въ наши дни, въ наше время искусство пало. Всё идетъ на убыль...
— Но вѣдь ты любишь театръ?
— Да, ты права: я люблю сцену. Никакія разочарованія, никакія огорченія,—не въ силахъ вырвать этого чувства. Знаешь ли ты, сестрёнка, что разъ человѣкъ вступитъ на театральные подмостки, трудно ему разстаться съ ними. ...Рампа имѣетъ страшную притягательную силу... Я отравилъ свою душу запахомъ декорацій. Наглотался закулисной пыли. Сцена для меня необходима.
Помолчавъ немного, Антонъ Константиновичъ продолжалъ:
— Здѣсь, въ городѣ, а встрѣтился съ Васькой Петровымъ. Онъ режиссируетъ въ мѣстномъ драматическомъ кружкѣ... Мы съ нимъ товарищи: вмѣстѣ два сезона служили. Приглашалъ меня играть... Надо будетъ вотъ на дняхъ сходить къ нему.
Ниночка невольно поморщилась.
Она знала этого Петрова.
Въ городѣ было извѣстно, что онъ запиваетъ по временамъ горькую.— Что же, сходи,—это развлечетъ тебя.
— Надо сходить... Заплѣсневѣлъ я здѣсь, лежа... Ну, да довольно объ этомъ! Погоди, Нинокъ, сейчасъ я поставлю самоваръ, будемъ пить чай...
Онъ отправился въ прихожую и загромыхалъ тамъ трубою, напѣвая сквозь зубы:
— Какъ пріятно въ вечеръ майскій чай китайскій распивать.
— Дня черезъ два Антонъ Константиновичъ направился къ Петрову.
Адресъ у него быль записанъ.
Было часовъ одиннадцать утра.
Когда онъ вошелъ въ грязную полутемную прихожую, слѣва изъ-за дверей до него долетѣлъ взрывъ оживленнаго смѣха.
Лавчонка, встрѣтившая его, мотнула головой и застѣнчиво прошептала:
— Здѣсека они...
Затѣмъ исчезла.
— Должно быть у Петрова гости,—подумалъ Антовъ Константиновичъ.
Постучалъ въ дверь.
— Войдите...
Въ синеватой волнѣ табачнаго дыма, наполнявшаго комнату, въ красныхъ возбужденныхъ лицахъ собесѣдниковъ, въ батареѣ бутылокъ, стоявшей на столѣ,—Антонъ сразу увидѣлъ нѣчто знакомое, близкое и понятное...
Пахло виннымъ перегаромъ, селедкой, грязнымъ заношеннымъ бѣльёмъ, сваленнымъ въ кучу подъ кроватью.
— А, дружище!—радостно завопилъ Петровъ, узнавъ пріятеля.
— Какимъ это тебя вѣтромъ занесло? Знакомьтесь, чортъ васъ побери! Впрочемъ, стой! Ты чего выпьешь, водки или пива?
— Да я, братъ...—началъ было отказываться Антовъ Константиновичъ, но Петровъ, не слушая, схватилъ его за руку и подтащилъ къ столу.
— Кубокъ Большого Орла пришлецу! Живо!—скомандовалъ онъ.—Вотъ такъ! Наливай съ краями... А мы, дружище, вторыя сутки пьянствуемъ. Загуляли, и дѣло съ концомъ! Вонзи! Чего ты смотришь?
Антонъ нерѣшительно протянулъ руку къ стакану.
— Хворалъ я недавно... Давно не пилъ. Пожалуй, вредно будетъ... Много ты налилъ, Василій.
— Ну братъ, со своимъ уставомъ въ чужой монастырь не суйся! Наша богема рюмками не пьетъ. Дуй изъ стакана!
Страстное желаніе выпить преодолѣло въ Косоворотовѣ голосъ разсудка.
Онъ осторожно, чтобы не расплескать, взялъ дрожащей рукой наполненный доверху стаканъ.
— Ахъ, чертъ побери!—пробормоталъ онъ.—Вотъ не ожидалъ, что выпивку встрѣчу.
Выпилъ въ три глотка, закашлялся и схватился рукой за грудь.
Сразу порозовѣли щеки.
На лбу показались капельки пота.
— Н-да, порція! Даже духъ захватило!
Ткнулъ вилкой въ огурецъ.
— Давно я не пилъ...
— Тѣмъ больше основаній напиться сейчасъ. Ну-съ, а теперь, господа, совершите ритуалъ взаимнаго представленія! Граждане, вниманіе! Сей мужъ—Антошка Косоворотовъ. Славный парень и выпить не дуракъ. Нашъ братъ актеръ!
Петровъ закончилъ эту краткую, но содержательную характеристику дружескимъ кивкомъ головы и выразительнымъ подмигиваніемъ.
Обмѣнялись рукопожатіями.
Косоворотовъ почему то сразу остановился главами на стройной красиво, сложенной фигурѣ одного изъ гостей.
Человѣкъ этотъ сидѣлъ къ нему вполоборота и о чемъ то оживленно толковалъ съ сосѣдомъ.
— Сокоренко,—назвалъ онъ себя. Пожалъ Косоворотову руку и сейчасъ же вернулся къ прерванному разговору. — Славное лицо, и фигура оригинальная, типичная фигура,—подумалъ Косоворотовъ.— Настоящій украинецъ. Прекрасная модель для художника. Свитку бы ему червонную. Саблю съ боку, да люльку въ зубы—запорожецъ хоть куда.
Лицо было, дѣйствительно, типичное, своеобразно красивое.
Рѣзко очерченный профиль.
Угрюмый сдвигъ бровей.
Цѣлая копна волнистыхъ темно-каштановыхъ волосъ.
Красивые выразительные глаза, часто и неожиданно мѣняющіе выраженіе: то хмурые, какъ осенняя непогожая ночь, то ласковые и ясные, какъ голубое небо.
— Граждане!—снова заоралъ Петровъ, къ черту сливопренія. Выпьемъ точно по единой. А ну, кто въ Бога вѣруетъ! Не отставать. Сокоренко, ты какого тамъ черта? Тяни горилку, бисова дытына!
— Заразъ!.. Пѣтъ, ты мнѣ скажи, что ты съ того вычитываешь?
Собесѣдникъ Сокоренко уклончиво пожалъ плечами.
— Ну, это вопросъ спорный. Съ этимъ еще можно не согласиться.
— Да будетъ вамъ, черта! Идите водку пить.
Сокоренко поднялся и подошелъ къ столу.
По его нѣсколько затуманенному взору и медленнымъ тѣлодвиженіямъ можно было безошибочно опредѣлить, что онъ уже неоднократно прикладывался къ чаркѣ.
Положимъ, и всѣ присутствующіе въ комнатѣ были порядочно пьяны.
Не составлялъ исключенія и самъ хозяинъ.
— Сокоренко, хлопецъ ты мой славный! А ну, заспивай намъ трохи... Хвати украинскій маршъ, или какъ ты его тамъ называешь.
Сокоренко многозначительно покачалъ головою.
— А, это благодарный номеръ. Его пѣть надо. Вѣдь это же музыка!
— Ну хвати! Тише, граждане.
Сокоренко откашлялся.
Красивымъ театральнымъ жестомъ провелъ по лбу.
Взялся за чарку и запѣлъ.
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій
Поделиться28231-07-2022 17:46:42
ГЛАВА XXIV.Вино, пѣсни и ... тоска.
... Голосъ у него былъ сильный и звучный, широкій по діапазону.
Видно было умѣніе пѣть.
Сказывалась привычка къ сценѣ...
Бравурный номеръ какъ нельза лучше подходилъ къ голосовымъ средствамъ пѣвца.
— Гей, ну те хлопци, славни молодци! Чого смутни, не весели...
Своеобразно красивый мотивъ, полный дикой запорожской удали и безшабашнаго веселья, наэлектризовалъ слушателей.
Они столпились около стола и дружно хоромъ подхватывали припѣвъ.
Отбивали тактъ бутылками.
Сокоренко поблѣднѣлъ отъ волненія.
Вся его фигура дышала переживаемымъ чувствомъ.
Онъ весь отдавался пѣснѣ.
И видно было, что этотъ полупьяный, помятый жизнью человѣкъ не замѣчаетъ теперь ни своихъ слушателей, ни окружающей обстановки...
Видитъ своими грозно-потемвѣвшими главами широкую привольную степь, уходящую вдаль...
Слышитъ свистъ вѣтра въ придорожныхъ тростникахъ...
... Крики орлиныхъ стай.
— Долюшка наша,—воля святая.
Краше и доли не треба...
... Сокоренко замолкъ и залпомъ осушилъ чарку.
Всѣ послѣдовали этому примѣру...
— Какъ онъ поетъ!—удивленно воскликнулъ Косоворотовъ. — Да онъ настояшій художникъ! Какое глубокое переживаніе... Давно я не слышалъ такого пѣнія.
— Сокоренко у насъ молодецъ,—съ гордостью подтвердилъ Петровъ.
— Хоть сейчасъ въ оперу!
— Да—важный голосъ...
— Милый человѣкъ, Андрюша, давай мы съ тобой хватимъ по чарци!
Сокоренко не замедлилъ воспользоваться этимъ приглашеніемъ.
Пилъ онъ артистически.
Широко раскрывалъ ротъ и плавнымъ движеніемъ руки вливалъ въ гордо добрую половину стакана.
Выпьетъ и глазомъ не моргнетъ...
— Эхъ, Андрей, сердце радуется на тебя глядя...,—разсмѣялся хозяинъ, хлопая Сокоренко по плечу.
— Пьешь ты винцо, какъ суслице.
— Такъ чего-жъ тутъ мудровать?.. Знаешь, я обезьянничать не люблю...
Хватилъ однимъ духомъ полкварты и гарно!
— Его, чорта, не споишь!
— Паренъ крѣпкій...
Сокоренко безпечно махнулъ рукой.
— Чудаки, городскіе панычи: велика хитрость горилку пить!
— Ну, братъ, не скажи... Другой слюнтяй за рюмку возьмется—глядѣть на него тошно... Нѣтъ, по моему нужно пить и веселиться такъ, чтобы людямъ завидно было. Коли пиръ, такъ пиръ горой!
— Правильно, Василій! А по сему случаю выпьемъ.
Антонъ Константиновичъ не отставалъ отъ другихъ.
Вынужденное воздержаніе отъ алкоголя и перенесенная болѣзнь давали себя знать.
Хмель быстро ударилъ ему въ голову.
Онъ примостился на краешкѣ кровати.
Прислонился спиной къ стѣнѣ и молча присматривался къ своимъ новымъ знакомымъ.
Онъ переживалъ теперь то блаженное состояніе перваго фазиса опьяненія, которое извѣстно только привычнымъ алкоголикамъ.
Отъ желудка по всему организму разливалась огненная волна.
Пульсъ работалъ усиленно.
Ощущенія становились острыми, напряженно чуткими.
Смѣлыя до дерзости мысли рождались въ головѣ, прорѣзали сознаніе, какъ вспышки блѣдно-синихъ варницъ.
На языкъ просились красивыя округленныя фразы.
Явилась увѣренность, что если онъ сейчасъ заговорить, то рѣчь его будетъ неотразимо убѣдительной, а интонація голоса— мягкой, выразительной и проникновенной.
Но ещё не хотѣлось вмѣшиваться въ разговоръ. Такъ хорошо было сидѣть, думать и молча наблюдать.
Безвозвратно угасли послѣднія опасенія на результаты этой выпивки.Не хотѣлось совсѣмъ думать объ отцѣ, о сестрахъ, о скучномъ настоящемъ.
... День былъ ясный, солнечный, и отъ этого неприглядность обстановки еще болѣе кидалась въ глаза.
Грязные оборванные обои, заплеванный, давно неметеный полъ, скудная разнокалиберная мебель.
Пили прямо изъ стакановъ.
Закуску брали руками—вилки на столѣ отсутствовали.
Самъ хозяинъ квартиры, Васька Петровъ, щеголялъ въ одной ночной рубашкѣ съ изорваннымъ воротникомъ, небрежно засунутой въ брюки.
По его опухшему лицу и всклокоченнымъ волосамъ было сразу видно, что онъ началъ пить водку спозаранку, не подходя къ умывальнику.
... Остальная публика имѣла тоже далеко не привлекательный видъ.
Вчера пьянствовали весь день и большую часть ночи.
Спали на полу вповалку, кому гдѣ пришлось.
Поднялись рано и, не теряя попусту время, вновь начали пить.
Народъ здѣсь все собрался безпечальный, забубенныя головушки.
Люди безъ опредѣленныхъ занятій.
Богема въ полномъ смыслѣ этого слова.
Самъ Петровъ существовалъ на весьма шаткій заработокъ, въ видѣ разовыхъ, выплачиваемыхъ ему мѣстнымъ драматическимъ обществомъ за участіе въ спектакляхъ и режиссированіе.
Былъ тутъ одинъ музыкальный клоунъ безъ ангажемента, жалкій плюгавенькій человѣчекъ.
Былъ спившійся съ кругу частный ходатай по дѣламъ. Приказчикъ безъ мѣста. Какой то желѣзнодорожный агентъ—движенецъ, пріѣхавшій въ городъ по дѣлу и неожиданно для себя запьянствовавшій въ этой милой компаніи.
Словомъ, публика другъ друга стоила.
Для всѣхъ ихъ точкой соприкосновенія, связующимъ звеномъ являлась страсть къ выпивкѣ.
... Характерная черта такой полуголодной, полупьяной богемы—это потребность общенія съ подобными себѣ.
Вотъ гдѣ вполаѣ подтверждается пословица, что на міру и смерть красна.
Люди, наполовину искалѣченные, выброшенные за бортъ; люди, утратившіе вѣру въ жизнь, въ свои собственныя силы, въ луч-
шее назначеніе человѣка,—инстинктивно стремятся другъ къ .другу, чтобы не такъ чувствовать ужасъ одиночества.... Ихъ кутежи—это медленное самоотравленіе, ихъ веселье—агонія заживо разлагающихся, ихъ пѣсни—послѣднее „прости" лучшимъ пережитымъ днямъ... Среди дѣлового шума большого города эти люди напоминаютъ потерпѣвшихъ крушеніе и нашедшихъ свое послѣднее прибѣжище гдѣ нибудь на одинокомъ утесѣ.
Общество клеймитъ ихъ презрѣніемъ.
Занятые дѣловые люди, пороги которыхъ они обиваютъ, въ поискахъ работы, обрываютъ ихъ просьбы на полусловѣ. Повертываются къ нимъ спиной.
Дѣти и женщины сторонятся отъ нихъ на улицѣ.
Полупьяная, полуголодная богема большого города въ глазахъ буржуа является духовными прокаженными.
Въ свою очередь и богема отплачиваетъ имъ тою же монетой.
У нея свой символъ вѣры, свои понятія о чести.
Борьба за существованіе изощряетъ ихъ способности и находчивость.
Среди такой богемы Антонъ Косоворотовъ всегда чувствовалъ себя какъ рыба въ водѣ.
Восемь лѣтъ скитаній по провинціальнымъ сценамъ, съ періодической безработицей и голодовками, выработали изъ него вполнѣ законченный типъ человѣка, который всегда и вездѣ учитываетъ только настоящій моментъ, не заботясь о завтрашнемъ днѣ...
— Ну-съ, друзья, я долженъ констатировать печальный фактъ. Влага жизни изсякла и мои ресурсы тоже! Рѣшайте, какъ намъ теперь быть? Пить или не пить, вотъ въ чемъ вопросъ! Придется прибѣгнуть къ внѣшнему займу. Хотя, по совѣсти говоря, я на успѣхъ особенно не разсчитываю. Пошарьте въ карманахъ, можетъ быть у кого что и найдется.
— У меня, напримѣръ, нѣтъ ни сантима, —грустно улыбнулся Косоворотовъ. Да, можетъ быть, можно что добудь реализовать,— высказалъ онъ предположеніе.
Петровъ окинулъ скептическимъ взоромъ свое наличное имущество, развѣшанное по стѣнамъ, и покачалъ головой.
— Кой дьяволъ! все реквизитный хламъ. Нечего заложить!
— Погоди, ребята, мы стекло утилизируемъ!—нашелся ходатай по дѣламъ.—Здѣсь пустыхъ бутылокъ копѣекъ на восемьдесятъ будетъ.
— Такъ чего жъ вы?—вмѣшался Сокоренко,—командируйтесь!
— Граждане! чья очередь за водкой итти? Маэстро, ваша очередь...
Музыкальный клоунъ угодливо заморгалъ подслѣповатыми глазками и взялся за шапку.
— Это мы можемъ... Одинъ моментъ. Въ чемъ только я понесу посуду?
— На вотъ Тебѣ грязную наволочку, въ неё завернешь бутылки...
Изобрѣтательный умъ ходатая по дѣламъ оказался на высотѣ положенія.
— Ну, дадно. Ты, свистулька, ступай въ монопольку,—скомандовалъ онъ,—сдашь тамъ посуду и возьмешь полторы бутылки, а я добѣгу до лавочки, что на углу... Тамъ у меня маленькій кредитъ. Лавочникъ приторговываетъ водкой. Захвачу у него бутылку и закусить чего добудь...
... Черезъ полъ-часа на столѣ появился резервъ.
За выпивкой и разговорами время шло незамѣтно.
... Уже вечерѣло.
Сѣрыя сумерки вползали въ комнату.
Музыкальный клоунъ, которому въ воздаяніе успѣшно выполненной миссіи былъ поднесёнъ кубокъ Большого Орла, спалъ свернувшись въ углу.
Его не безпокоили.
Между бодрствовавшими собутыльниками тянулся какой то отвлеченный споръ.
... Сокоренко, должно быть, надоѣло слушать эти туманныя разглагольствованія.
Онъ облокотился на руку, откинулъ волосы, закрылъ глаза и залился пѣсней...
Грустные нѣжные звуки тихо рѣяла и умирали въ душной маленькой комнаткѣ...
Плакала пѣсня о чемъ то безвозвратно далёкомъ.
Слышались въ ней накипѣвшія слезы.
Тоска объ утраченномъ счастьѣ...
И вспоминался почему то тихій лѣтній вечеръ, когда на верхушкахъ тополей слабо дрожатъ закатные огни, а вода въ ставкахъ отражаетъ синюю тѣнь береговъ.
... Плавала пѣсня и молчали люди.
Просыпалась въ сердцѣ глухая ноющая тоска...
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться28331-07-2022 18:22:40
ГЛАВА XXV.Въ ночь на Свѣтлый праздникъ.
... На послѣдней недѣлѣ поста стояли теплые ясные дни.
... Начался ледоходъ.
Широко разлившаяся рѣка затопила зарѣчную слободку.
Луговыя низины были также затоплены.
Громадныя бѣлыя льдины медленно скользила по рѣкѣ...
Уплывали куда то въ синюю даль...
По вечерамъ набережная была полна народу...
Горожане собирались сюда на прогулку.
Толстые ожирѣвшіе лавочники приходили со всѣми чадами и домочадцами.
Чинно двигались по тротуарамъ и солидно здоровались со знакомыми.
... Говорили о погодѣ, о дѣлахъ на овёсъ.
Молодежь, гимназисты и реалисты шлялись шумной веселой гурьбой...
Громко перекрикивались между собою.
Горячо толковали объ отмѣнѣ экзаменовъ.
Влюбленные парочки сіяли молодостью и счастьемъ.
... Въ тихіе теплые вечера, когда блѣдно-палевый закатъ догоралъ за рѣкой, на пустынной дамбѣ черными силуэтами вырѣзывались одинокія фигуры людей, ушедшихъ отъ шума и толкотни набережной...
Когда совсѣмъ темнѣло, въ мягкихъ синихъ сумеркахъ безшумно скользящія льдины походили на бѣлыхъ фантастическихъ птицъ...
И рѣка и эти льдины, уплывающія вдаль, говорили о веснѣ, о счастьѣ, о далекихъ краяхъ...
Было грустно и не хотѣлось уходить домой...
Городской шумъ постепенно замолкалъ...
Набережная пустѣла...
И тогда, въ эти часы, можно было наблюдать, на старыхъ скамейкахъ набережной, одиноко сидящихъ людей, для которыхъ
весна и разливъ рѣки не принесли ничего, кромѣ грустныхъ воспоминаній...Медленно, неохотно расходились по домамъ.
Задерживались на перекресткахъ.
Бѣдно одѣтыя дѣвушки, съ блѣдными утомленными лицами, останавливались и подолгу смотрѣли на рѣку, точно прощаясь съ ней до завтрашняго вечера.
Они думали о своихъ душныхъ мастерскихъ, о скучной трудовой жизни, о маленькомъ скромномъ счастьѣ...
И дымка задумчивой грусти туманила ихъ усталью глаза...
... Шла теплая весенняя ночь.
... Страстно, до слезъ, хотѣлось счастья, нѣжныхъ довѣрчивыхъ поцѣлуевъ, милыхъ словъ, робкаго наивнаго признанья...
... Шла ночь.
... Медленно я безшумно двигались льдины.
... Чутко засыпала рѣка.
Гасли одинъ за другимъ городскіе огни.
Но долго еще, до бѣлой зари, по спящимъ улицамъ тихо бродила одинокая тоска, разбуженная весной...
Вечеромъ въ страстную субботу Нина Константиновна сидѣла на подоконникѣ открытаго окна и задумчиво слѣдила за игрой весеннихъ облаковъ...Окно выходило въ садъ.
Старыя развѣсистыя березы и кусты черемухи были покрыты первой яркой зеленью распустившихся почекъ.
Аллейки, еще влажныя отъ недавно растаявшаго свѣта, были подчищены и выметены.
Дернъ, облегавшій цвѣточныя куртины, зеленѣлъ молодой травкой.
... Въ домѣ было тихо.
Всѣ предпраздничныя приготовленія были закончены.
Ниночка принимала дѣятельное участіе въ этихъ хозяйственныхъ хлопотахъ.
Помогала экономкѣ и порядочно утомилась.
Теперь отдыхала, наслаждаясь тишиной и весеннимъ вечеромъ.
Было условлено, что Алексѣй Петровичъ и Евсѣевъ зайдутъ къ нимъ часовъ около десяти, а отсюда всѣ вмѣстѣ отправятся къ заутренѣ.
Имѣлась въ виду церковь мужского монастыря, гдѣ нельзя было ожидать большого скопленія народа и связанной съ этимъ
обычной давки и толкотни.... Налетѣлъ Теплый вѣтерокъ.
Чуть шевельнулъ занавѣску окна.
Ласково прикоснулся къ волосамъ дѣвушки.
Она небрежнымъ жестомъ поправила прическу и соскочила съ подоконника.
Прошлась по комнатѣ.
Переставила кой-какія бездѣлушки на своемъ письменномъ столѣ.
Дѣлать было положительно нечего.
Читать не хотѣлось.
Накинула платокъ и вышла на терраску.
Длинная влажная тѣнь ложилась отъ дома на садъ.
Алѣли верхушки деревьевъ...
Изъ-за флигеля доносились звонкіе молодые голоса: тамъ братья Ниночки, гимназисты, возились надъ сооруженіемъ качели.
Дѣвушкѣ захотѣлось сбѣжать въ садъ и присоединиться къ нимъ.
Помѣшала Гликерія Константиновна.
— Нина, иди къ намъ: мы сейчасъ будемъ яйца красить.
За этимъ занятіемъ время прошло незамѣтно.
Потомъ нужно было одѣваться къ заутренѣ.
Въ началѣ одиннадцатаго пришли кавалеры.
Сестры одѣвались въ своей комнатѣ.
Гостей встрѣтилъ старикъ Косоворотовъ.
Сухо поздоровался.
— Садитесь пока, молодые люди, подождите... Въ какую церковь думаете итти?
— Въ монастырь... Тамъ народу бываетъ меньше, чѣмъ въ остальныхъ церквахъ. Не такая жара и давка.
— А я въ свой приходъ пойду... Разговляться къ намъ милости просимъ!
— Спасибо... Мнѣ то нельзя, Константинъ Ильичъ, дома жена будетъ ждать.
— А она что же не пойдетъ развѣ къ заутренѣ?
Алексѣй Петровичъ отрицательно покачалъ головой.
— Нѣтъ.. Она чувствуетъ себя не совсѣмъ хорошо. Прихварываетъ что-то.
Вышли наконецъ барышни.
Обѣ онѣ были въ свѣтлыхъ изящныхъ платьяхъ.
При видѣ Ниночки пасмурное лицо молчаливаго Евсѣева сразу просвѣтлѣло.
Онъ неловко, смущенно краснѣя, поздоровался съ дѣвушками.
— Долго же вы, однако, наряжались! — пошутилъ Алексѣй Петровичъ.
— А это все ваша ученица виновата!— бойко воскликнула Гликерія Константиновна.
— Цѣлый часъ передъ зеркаломъ жеманилась. Вы вѣдь еще не знаете—какая она записная кокетка!
— Ну, что ты Лика,—сконфуженно протестовала Ниночка.
Щёки ея порозовѣли отъ смущенія, а въ уголкахъ рта дрожала сдерживаемая радостная улыбка.
Она знала, что новое платье очень идетъ къ ней, дѣлаетъ ее граціозной и хорошенькой.
И сознаніе это наполняло душу Ниночки чувствомъ большой, шумной, полуребяческой радости...
Пошли въ церковь.
Какъ то само собой вышло, что Евсѣевъ всю дорогу не отставалъ отъ Ниночки.
А когда поднимались въ гору, къ монастырю, онъ взялъ дѣвушку подъ руку.
Такъ они прошли до паперти...
Алексѣй Петровичъ шли съ Гликеріей Константиновной нѣсколько впереди.
О чемъ то серьезно вполголоса разговаривали.
Ниночка довѣрчиво опиралась на руку спутника.
Евсѣевъ казался странно разсѣяннымъ и нервнымъ.
Отвѣчалъ невпопадъ.
Многозначительно молчалъ.
По временамъ предостерегалъ Ниночку:
— Осторожнѣе, здѣсь камень. Не оступитесь!
Слова были самыя обыденныя, простыя, но въ голосѣ говорившаго звучали какія то новыя, нѣжныя, теплыя нотки.
И отъ этого дѣвушкѣ дѣлалось немножко страшно и безпричинно весело...
Церковь была древней архитектуры съ низкимъ темнымъ притворомъ, гдѣ стоялъ запахъ сырого склепа...
Нужно было спускаться по широкимъ каменнымъ ступенямъ.
Ниночка прижималась къ кавалеру и съ преувеличеннымъ испугомъ шептала:
— Точно въ подземелье идемъ... Какъ здѣсь сыро и холодно!
Въ церкви стояли въ нишѣ у окна, разговаривали шепотомъ, наблюдали.
Строгая старинная живопись иконъ, тоненькія свѣчки передъ образами, старенькіе сѣдые монахи, неторопливая служба,— все это создавало повышенное молитвенное настроеніе.
Ниночка молилась отъ всего сердца.
Евсѣевъ съ боку смотрѣлъ на ея наклоненное лицо, на эти маленькіе, почти дѣтскіе пальчики, такіе трогательно слабые и хрупкіе...
И вся она казалась ему такой маленькой, такой беззащитной и безконечно дорогой...
Служба еще не кончилась, когда Ремневъ предложилъ подняться на колокольню.
По темнымъ пыльнымъ лѣстницамъ они добрались до верхняго яруса.
На парапетѣ колокольни горѣли плошки.
Близко къ прорѣзямъ оконъ подступала синяя ночь.
Въ отблескѣ плошекъ выдѣлялись часть стараго потемнѣвшаго колокола, отсырѣвшая штукатурка стѣнъ, какія-то балки и верёвки.
Ниночка перегнулась черезъ парапетъ
Внизу, около паперти, дрожала сѣть огоньковъ.
Смутно рисовались контуры городскихъ построекъ...
Вдали на темномъ небѣ выдѣлялся куполъ городского собора, иллюминованный разноцвѣтными электрическими лампочками.
— Какъ красиво! Точно тамъ внизу море, а эти огни—отраженіе звѣздъ въ волнахъ...
— Осторожнѣе, Нина Константиновна; у васъ можетъ закружиться голова.
...Тишину прорѣзалъ первый ударъ колокола.
Волна мѣдныхъ звуковъ поплыла надъ городомъ.
Воздухъ ожилъ.
Заколебались ночныя тѣни.
— Пора внизъ... Сейчасъ и нашъ колоколъ заговоритъ.
А снизу отъ паперти уже доносились тройные аккорды пасхальныхъ пѣснопѣній.
На площадкѣ Евсѣевъ нѣсколько задержался.
— Христосъ Воскресе!—ласково посмотрѣлъ на Ниночку.
— Воистигу Воскресе!—серьезно отвѣтила дѣвушка.
Онъ нерѣшительно взялъ ее за руку...
Посмотрѣлъ и опять улыбнулся.
— Не надо—догадалась она.
Застѣнчиво опустила глаза и съ робкой нѣжностью прошептала:
— Идемъ. Насъ потеряютъ.
...Свѣтлая счастливая ночь.
...Свѣтлыя счастливыя мечты.
(Продолженiе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться28431-07-2022 20:44:34
ГЛАВА XXVI.Въ конторѣ сл. Движенія.
Василіи Ивановичъ Евсѣевъ снималъ маленькую комнатку въ зарѣчной слободкѣ у вдовой мѣщанки, кривой Степаниды, какъ ее звали сосѣди. Эта достойная представительница женскаго рода, рано овдовѣвъ, занялась торговлишкой на базарѣ, скопила кое какія деньжонки, а подъ старость сняла въ аренду отъ города старый вымороченный домъ и стала сдавать комваты „съ мебелью“.
Домишка былъ дрянной, обветшалый, раздѣлённый досчатыми переборками на темныя сырыя клѣтушки.
Стоялъ онъ на берегу рѣки.
По веснамъ въ половодье его затопляло и поэтому въ домѣ не выводилась сырость.
Вообще квартира была далеко не изъ привлекательныхъ, и если она не пустовала, то это объяснялось только тѣмъ, что Степанида сдавала свои комнаты по самымъ низкимъ цѣнамъ.
Жильцы у нея были все люди нетребовательные, бѣдные, на половину безработные: швеи, работающія поденно, лакеи не у дѣлъ, разносчики, торгующіе съ лотка, однимъ словомъ мелкотравчатый народъ.
Самымъ богатымъ жильцомъ могъ по-справедливости считаться Евсѣевъ, какъ человѣкъ, получающій тридцать рублей жалованья.
Хозяйка къ нему благоволила по двумъ причинамъ: во первыхъ, потому, что онъ всегда аккуратно расплачивался за квартиру, во вторыхъ, былъ самымъ скромнымъ и тихимъ изъ жильцовъ; не пилъ, не водилъ къ себѣ гостей, зачастую самъ себѣ ставилъ самоваръ.
Комнатка его была получше остальныхъ и попросторнѣе.
Платилъ онъ за неё шесть рублей въ мѣсяцъ. Евсѣеву приходилось урѣзывать себя во всёмъ.
Онъ сузилъ свой бюджетъ до пятнадцати рублей.
Задавшись цѣлью во что бы то ни стало скопить денегъ, онъ откладывалъ изъ своего жалованья опредѣленную сумму, утѣшая себя надеждами на лучшее будущее.
Отравлялъ свой желудокъ дешевыми обѣдами, чай пилъ безъ сахара, дома курилъ полукрупку, но ни на минуту не тяготился такимъ положеніемъ вещей.
Были у него вотъ какія мечты: исподволь подготовиться на аттестатъ зрѣлости и поступить въ университетъ.
Для этого необходимы были деньги и онъ копилъ ихъ со страстной упорностью...
Родомъ онъ былъ съ Ветлуги, изъ глухого лѣсного уѣзда.
Родился и росъ въ строгой раскольничьей семьѣ. Рано сбѣжалъ изъ дому и долго скитался по бѣлу свѣту. Грамотѣ выучился почти самоучкой. Перепробовалъ много профессій, начиная съ разносчика газетъ въ бойкомъ приволжскомъ городѣ и кончая кочегаромъ на Забайкальской дорогѣ. Много читалъ, работалъ надъ саморазвитіемъ.
Попавъ случайно въ этотъ городъ, онъ первое время очень бѣдствовалъ, но потомъ судьба улыбнулась ему. Нашелся старый пріятель и устроилъ его на желѣзную дорогу. Теперь онъ служилъ въ отдѣлѣ движенія. Съ десяти часовъ вечера гнулъ спину надъ длинными счетными вѣдомостями, испещренными цифрами.
Возвращаясь домой, брался за учебники и зубритъ, зубрилъ до одури...
Съ Ремневымъ онъ познакомился въ городской библіотекѣ.
Сошлись поближе, разговорились и оказалось, что оба они исповѣдуютъ одну и туже вѣру.
Евсѣевъ, также какъ и Ремневъ, былъ убѣжденный эсъ-декъ и былъ основательно знакомъ съ соціальной литературой.
Косвенно онъ помогалъ Алексѣю Петровичу въ партійной работѣ, но несмотря на горячія убѣжденія послѣдняго, не соглашался все же бросить подготовку въ университетъ и отдаться всецѣло нелегальщинѣ.
Такая ужъ была натура у этого неладно скроеннаго, но крѣпко сшитаго юноши, скромнаго и застѣнчиваго въ обществѣ, всегда нахмуреннаго и серьезнаго.
Крѣпкая, стойкая натура...
Ремневъ же ввелъ его къ Косоворотовымъ.
Василій Ивановичъ, подчиняясь какому то непонятному влеченію, все чаще и чаще сталъ бывать у послѣднихъ и незамѣтно для себя влюбился въ младшую изъ сестеръ — Ниночку.
Чувство это пришло незваннымъ—непрошеннымъ, точно волна нахлынула...
Первое время Евсѣевъ боролся съ нимъ, а потомъ махнулъ рукой: будь что будетъ...
Въ ночь на Пасху онъ едва удержался отъ открытаго признанія, и досадовалъ на себя, что робость помѣшала ему договорить.
Хотя не могъ, конечно, не замѣтить, что Ниночка поняла его.
Не удивилась, не обидѣлась, а даже совсѣмъ напротивъ.
Какъ хорошо было тогда на душѣ, въ эту свѣтлую весеннюю ночь.
Въ счастье вѣрилось...
Когда онъ возвращался домой отъ Косоворотовыхъ, то ему казалось, что и небо, блѣдное отъ утренней зари, и сонныя улицы, и деревья сквера,—все говоритъ нѣмыми, но понятными голосами о большомъ, неожиданно нахлынувшемъ счастьѣ...
Потомъ наступили тяжелые дни.
Сомнѣнія пришли: слишкомъ ужъ большая разница въ положеніи была между нимъ и дочерью компаньона богатой старинной фирмы.
Онъ избѣгалъ теперь встрѣчъ съ Ниночкой.
Но къ учебникамъ уже не тянуло.
Тоскующая душа просила иного выхода: Евсѣевъ взялся за работу въ кружкахъ.
Каждое утро къ нему забѣгалъ Ремневъ, снабжалъ литературой, давалъ инструкціи.
... Такъ и сегодня: Евсѣевъ еще только что проснулся, лежалъ на кровати, а уже въ дверь къ нему постучали.
— Сейчасъ...
Быстро вскочилъ и отворилъ дверь.
— Здорово заспались,—улыбнулся Ремневъ—уже восемь... А я думалъ было у васъ стаканъ чаю выпить... Дома то не успѣлъ.
— Что-жъ, это можно... Сейчасъ я самоваръ...
— Нѣтъ погодите! На-те вотъ вамъ. Тутъ вотъ брошюры и двадцать экземпляровъ послѣдняго листка... Ну, что, какъ тамъ у васъ идетъ дѣло? Какъ ребята?
— Ничего... Сырой еще, положимъ, народъ. Прибавочную стоимость однако скоро раскусили. Въ особенности этотъ Гриша, знаете, переплетчикъ...
— Ну, помогай вамъ Боже! Я побѣгу... Да, впрочемъ, вотъ что, отчего вы не заходите къ Косоворотовымъ? Вчера меня Ниночка спрашивала.
Евсѣевъ насупился.
Подошелъ къ окну и широкимъ движеніемъ распахнулъ раму.
— Эхъ, славный сегодня денёкъ!... Времени все нѣть... Кланяйтесь имъ...
— Ну добре!
Ремневъ ушелъ.
Проводивъ его, Василій Ивановичъ долго сидѣлъ на подоконникѣ и смотрѣлъ на рѣку.
Теперь она текла спокойная, вошедшая въ свои берега.
Зарѣчные луга синѣлись.
Откуда то съ плотовъ доносилась пѣсня.
Однообразная монотонная пѣсня, отъ которой на сердцѣ у Евсѣева сдѣлалось еще тоскливѣе.
... Вздохнулъ почему-то.
... Грустно улыбнулся своимъ мыслямъ и рѣшительно поднялся.
— Пора итти!
... Отъ зарѣчной слободки до управленія былъ неближній путь.
Однако, когда Евсѣевъ вошелъ въ переднюю конторы, многія вѣшалки еще пустовали.
Но вотъ пробило десять и контора оживилась.
Сослуживцы здоровались, переговаривались между собою.
— Читали, господа, утреннія телеграммы? Опять пораженіе.
— Обычная исторія,—брюзгливымъ тономъ замѣтилъ высокій, геммороидальнаго вида счетоводъ.
— Куда мы идемъ, нѣтъ я спрашиваю васъ, куда мы идемъ?
— А забастовочное движеніе все разрастается: въ Самарѣ забастовали пекаря.
— Да... Вещь знаменательная!
Тутъ же слышался разговоръ совершено противоположнаго характера.
— Ужъ вы, Петръ Алексѣевичъ, поторопитесь съ перечневыми то вѣдомостями. Бухгалтеръ вчера опять спрашивалъ.
— Да что же мнѣ прикажете дѣлать?! И такъ работаю чуть ли не по четырнадцати часовъ въ сутки! Рукъ мало... Федченко вотъ третій день какъ не ходитъ ва службу.
— Гмъ... Нужно будетъ доложить.
... Евсѣевъ, сидя за своей конторкой, угрюмо скрипѣлъ перомъ. Все тутъ ему надоѣло, и люди и разговоры: вѣчно одно и то же. Скука.
Комната, въ которой онъ занимался, была узенькая проходная, скупо освѣщенная двумя окнами, изъ которыхъ одно было затемнено стѣной сосѣдняго зданія.
Здѣсь, кромѣ него, еще сидѣло трое: два конторщика и барышня машинистка.
Постоянно тутъ было душно, накурено.
Отъ трескотни ремингтона и хлопанья счетовъ въ уши вливалась непрерывная назойливая дробь...
Отъ мрачныхъ, давно не ремонтированныхъ стѣнъ вѣяло скукой монотоннаго труда, ужасомъ медленнаго умиранія.
Евсѣевъ никогда не любилъ своей конторы, а теперь, въ эти весенніе солнечные дни, когда на душѣ растетъ тоска и хочется вдаль, служба въ конторѣ казалась ему особенно тягостной.
Но нужно было сидѣть, вписывать нескончаемые ряды цифръ, хлопать на счетахъ.
Въ другихъ комнатахъ все-така было по-веселѣе.
Тамъ встрѣчалась молодежь.
Люди дѣлились мыслями, покупали въ складчину телеграммы.
Спорили, комментируя ихъ.
Пo временамъ смѣялись, шутили.
А эта комната—точно болото какое-то, могильный склепъ.
Конторщики, оба многосемейные пожилые люди, работала молча, сосредоточенно, а если и разговаривала иногда, то разговоры ихъ были такіе скучные, неинтересные, что и слушать не хотѣлось.
Толковали объ ожидаемыхъ прибавкахъ.
Одинъ постоянно жаловался на катаръ желудка.
Политикой они совсѣмъ не интересовались.
Жизнь проходила мимо нихъ...
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскiй
Поделиться28531-07-2022 21:34:44
ГЛАВА XXVII.Одна изъ незамѣтныхъ труженицъ.
... Около двѣнадцати часовъ дня по комнатамъ конторы проходила буфетчицы, жены сторожей.
Oнѣ разносили жиденькій чай и предлагали желающимъ бутерброды.
Евсѣевъ не завтракалъ.
Его скромный бюджетъ не позволялъ такой роскоши.
Онъ обыкновенно пользовался этимъ перерывомъ въ работѣ, чтобы отдохнуть немного. Покидалъ свою конторку и шелъ въ коридоръ.
Въ концѣ корри дора, заставленнаго шкафами со связками старыхъ дѣлъ, было окно, выходившее на площадь.
Евсѣевъ садился на широкій подоконникъ, доставалъ свой "демократическій“ табакъ и свертывалъ папиросу.
Изъ окна была видна часть площади, городской скверъ и бѣлыя зданія присутственныхъ мѣстъ.
... У Евсѣева товарищей между сослуживцами не было.
Онъ держался замкнуто и ни съ кѣмъ близко не сходился.
Съ нѣкоторыми изъ знакомыхъ конторщиковъ онъ здоровался при встрѣчахъ, обмѣнивался незначительными фразами и только.
Правда, за послѣднее время ему пришлось познакомиться нѣсколько поближе съ двумя-тремя изъ служащей молодежи.
... Сегодня одинъ изъ нихъ, юноша съ добрымъ веснушчатымъ лицомъ и открытыми голубыми глазами, по фамиліи Коробкинъ, подошелъ къ Евсѣеву, сидѣвшему на подоконникѣ, поздоровался и спросилъ;
— Слышали, въ Тягѣ опять прокламаціи появились?
— Отъ имени желѣзнодорожнаго комитета?
— Да... Хотите почитать, у меня есть одна.
— Давайте,—слегка улыбнулся Евсѣевъ.
Онъ давно уже зналъ объ этихъ прокламаціяхъ, выпускаемыхъ какимъ то таинственнымъ желѣзнодорожнымъ комитетомъ.
Листки эти были составлены довольно неумѣло и трактовали исключительно объ экономическомъ положеніи служащихъ, приглашая ихъ бастовать во имя защиты своихъ профессіональныхъ интересовъ.
Евсѣевъ такъ же зналъ со словъ Ремнева, что мѣстный эсъ-дековскій комитетъ намѣренъ войти въ сношенія съ этимъ образовавшимся ядромъ, короче говоря, использовать начавшееся броженіе въ желательномъ для себя смыслѣ.
— Возьмите... Когда прочитаете, передайте кому нибудь. Или просто суньте кому нибудь на конторку.
Коробкинъ оглядѣлся по сторонамъ и, улучивъ моментъ, передалъ Евсѣеву вчетверо сложенный листъ бумаги.
Вернувшись въ свою комнату, Василій Ивановичъ занялъ мѣсто за конторкой и началъ читать полученную прокламацію, замаскировавъ ее отъ любопытныхъ взглядовъ счетными вѣдомостями.
Прокламація была написана отъ руки и оттиснута на гектографѣ.
Онъ съ трудомъ разбиралъ неровныя косыя буквы, мѣстами расплывшіяся въ блѣдно-синія пятна.
Съ цѣлью скрыть почеркъ, придавали буквамъ видъ печатныхъ.
Въ заголовкѣ листа красовался лозунгъ:
„Въ единеніи сила."
Въ этомъ листкѣ рѣчь шла о послѣднихъ майскихъ забастовкахъ, волна которыхъ прокатилась по всей Европейской Россіи.
Уголъ зрѣнія, подъ которымъ разсматривались эти событія и самая оцѣнка забастовокъ, какъ средства борьбы съ капиталомъ, были чисто соціалъ-демократическія.
Евсѣеву прокламація понравилась.
Онъ спряталъ ее въ карманъ и улыбнулся.
— На настоящую дорогу начинаютъ выходить ребята. Интересно, кто это тамъ верховодитъ? Во всякомъ случаѣ, чѣмъ скорѣе наши сольются съ этимъ кружкомъ, тѣмъ лучше.
Онъ опять углубился въ свои занятія.
Опять предъ глазами запестрѣли цифры.
Его сосѣдъ справа отложилъ перо въ сторону и посмотрѣлъ на часы.
— Эге! уже два. Скоро и ко щамъ... А что, Захаръ Емельянычъ, не слыхали, когда намъ выдадутъ эксплоатацiонные?
Второй конторщикъ на минуту оторвалъ голову отъ громадныхъ листовъ вѣдомости и устало произнесъ: — Не знаю... Къ Троицѣ развѣ.
— Да, хорошо, если бы къ Троицѣ,—вздохнулъ первый.—У меня ребятишки пообносились... Въ потребиловку задолжался. Кругомъ расходы!
— Что и говорить. Къ намъ вотъ женинъ братъ пріѣхалъ. Человѣкъ безъ мѣста, больной. Если по человѣчеству разсуждать, конечно, не погонишь его. А вѣдь какъ ни какъ, все лишній кусокъ идетъ. А отъ какихъ, спрашивается, достатковъ? Эхъ!
Онъ замолчалъ и еще энергичнѣе принялся щелкать ва счетахъ.
— Ну, этимъ то двумъ и давать нечего. Такіе листки они и читать не станутъ. Порепугаются, да еще, пожалуй, къ начальству съ докладомъ побѣгутъ... Развѣ вотъ Агніи Степановнѣ дать.
Онъ посмотрѣлъ въ уголъ, гдѣ сидѣла машинистка.
Она прилежно работала, низко наклонясь надъ ремингтономъ.
Ея маленькіе худенькіе пальчики быстро бѣгали по клавіатурѣ.
Она напряженно хмурила брови и даже слегка шевелила губами, видимо съ трудомъ разбирая нечётко написанный оригиналъ.
Странный человѣкъ была эта Агнія Степановна.
Худенькая, блѣдная, всегда молчаливая, всегда одѣтая въ одно и то же поношенное черное платье.
Когда съ ней заговаривали, она отвѣчала робки и односложно.
Не принимала никакого участіи въ горячихъ дебатахъ служащихъ по поводу прибавокъ и предпраздничныхъ наградныхъ.
Служила она въ конторѣ около трехъ лѣтъ, но никто здѣсь не зналъ о ея семейномъ положеніи.
Всегда тихая, отрадно робкая, она приходила на службу раньше всѣхъ, усаживалась въ своемъ уголкѣ и тотчасъ же принималась за работу.
По временамъ, когда въ комнатѣ было особенно накурено, кашляла, отчего на ея впалыхъ блѣдныхъ щекахъ выступалъ нездоровый румянецъ.
Ее въ конторѣ почти никто и не замѣчалъ.
Приходили, молча кидали бумаги и уходили.
Въ тѣхъ случатъ, когда работа была спѣшная, кратко добавляли:
„Срочно перепишите".
Или:
„Сегодня не позже трехъ часовъ".
Исключеніе составлялъ одинъ франтоватый счетоводъ изъ мобилизаціоннаго отдѣла, человѣкъ считающій себя за красавца и неотразимаго Донъ Жуана.
Онъ любилъ подтрунить надъ Агніей Степановной.
Приходя съ бумагами, галантно расшаркивался и обращался къ дѣвушкѣ сочувственно—ироническимъ тономъ:
— Когда же, уважаемая Агнія Степановна, мы увидимъ на этомъ маленькомъ пальчикѣ золотой ободокъ—символъ любви и супружескаго счастья?
Оть подобныхъ шутокъ дѣвушка вспыхивала, еще ниже опускала свою голову къ машинкѣ, но ничего не отвѣчала...
Въ такія минуты Евсѣеву хотѣлось выйти изъ-за конторки и надавать плюхъ этому самодовольному краснощекому франту.
Ему стоило большого труда сдерживать свое негодованіе.
Разъ какъ то онъ не выдержалъ и спросилъ ее:
— Отчего вы, Агнія Степановна, не дадите этому субъекту надлежащаго отпора?
Дѣвушка подняла на Евсѣева большіе темные глаза и испуганно прошептала:
— Что вы, что вы!? Да какъ же это я... Вѣдь онъ же начальство...
И въ этомъ отвѣтѣ была она вся—бѣдіая, одинокая, запуганная жизнью дѣвушка.
Евсѣевъ не могъ не замѣтить, что послѣ вышеописанной сцены Агнія Степановна стала относиться къ нему какъ то иначе, съ большей довѣрчивостью.
Когда ей въ оригиналѣ встрѣчалось какое нибудь неразборчиво написанное слово, она подходила въ конторкѣ Евсѣева и своимъ слабымъ, тихимъ голоскомъ просила помочь ей.
... Однажды, съ мѣсяцъ тому назадъ, Агнія Степановна до того отступила отъ своихъ обычныхъ привычекъ, что даже сама осмѣлилась начать съ Евсѣевымъ разговоръ.
Это было утромъ минутъ за пятнадцать до начала занятій.
Въ комнатѣ они были только двое.
— У васъ должно быть очень много работы?—спросила она его.
Евсѣевъ, удивленный этимъ неожиданнымъ обращеніемъ, поспѣшилъ отвѣтить:
— Нѣтъ, отчего же... Вѣроятно, не больше, чѣмъ у другихъ.
— У васъ очень утомленный видъ.
— Я работаю дома. Готовлюсь на аттестатъ зрѣлости.
— Вѣроятно, это очень трудно.
— Что собственно трудно?
— Работать и на службѣ и дома.
— Ничего, я привыкъ...—Вы сами, Агнія Степановна, тоже нехорошо выглядите. Слишкомъ переутомляете себя...
— Да, теперь я больше работаю. Я хожу по вечерамъ. Дали сдѣльную работу. До самой Пасхи хватитъ.
— Вѣроятно, вамъ за это заплатятъ отдѣльно?
— Обѣщали заплатить... Передъ Рождествомъ я тоже работала сдѣльно. Весь декабрь... Дали пятнадцать рублей.
... Пришли остальные конторщики.
Разговоръ оборвался.
... Вотъ этой то Агніи Степановнѣ Евсѣевъ и рѣшилъ передать прокламацію.
Онъ подошелъ къ ея столику и незамѣтнымъ образомъ положилъ листокъ.
Близко наклонился къ дѣвушкѣ и шепнулъ:
— Прочтите, еще успѣете до конца занятій.
Она удивленно посмотрѣла на него, но утвердительно кивнула головой.
... Пробило четыре часа.
Контора быстро опустѣла.
Евсѣевъ, зная, что Агнія Степановна уходитъ позже всѣхъ, въ свою очередь задержался.
Когда она остались въ комнатѣ одни, дѣвушка подошла къ нему и молча протянула листокъ.
Въ ея глазахъ Евсѣевъ замѣтилъ какое то новое выраженіе; похоже было, что она удивлена и вмѣстѣ съ тѣмъ обрадована.
Точно грезила съ открытыми глазами.
— Прочли?
— Да... Ахъ, если-бы все это сбылось!..
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться28631-07-2022 22:32:24
ГЛАВА XXVIII. Броженіе среди желѣзнодорожниковъ.
Первыя сѣмена, брошенныя хотя и неумѣлой, неопытной рукой, но брошенныя на благопріятную почву, дали хорошіе всходы.
Оттиснутые на гектографѣ листки распространялись теперь по всѣмъ службамъ, захватывая все большій и большій кругъ читателей.
Время для пропаганды было выбрано какъ нельзя болѣе удачно.
Событія на Дальнемъ Востокѣ и забастовочное профессіональное движеніе въ Россіи, неудовлетворенность матеріальнаго положенія большинства служащихъ,—все это создавало такія условія, при наличности которыхъ многочисленная семья желѣзнодорожниковъ быстро революціонизировалась, заражалась духомъ протеста.
Какъ и всегда въ дни переоцѣнки цѣнностей, среди желѣзнодорожниковъ намѣчалось два теченія.
Были сторонники стараго порядка вещей, съ раздражительнымъ скептицизмомъ относившіеся къ новымъ вѣяніямъ; были и защитники этихъ послѣднихъ.
По мѣрѣ того, какъ росла пропаганда, число сторонниковъ движенія все увеличивалось.
Листки теперь уже открыто передавались изъ рукъ въ руки.
Читались вслухъ и тутъ же подвергались горячему обсужденію и критикѣ.
Многое въ этихъ листкахъ для благоразумнаго большинства казалось неумѣстнымъ и преждевременнымъ.
Молодежь же горячо толковала о политикѣ, чуть ли не о созывѣ учредительнаго собранія.
Болѣе положительные, практическіе умы, обсуждали вопросъ объ улучшеніи матеріальнаго быта.
... По всѣмъ службамъ ходила выработанная желѣзнодорожнымъ комитетомъ программа минимума требованій.
Передъ мелкими желѣзнодорожными сошками развертывались золотыя перспективы.
Прибавки къ окладамъ, уменьшеніе рабочаго времени, государственное страхованіе и многое еще такое, что имъ раньше и во снѣ не снилось.
Во множествѣ распространялись подписные листы для сбора пожертвованій на общее дѣло.
Давали почти всѣ, кто сколько могъ.
Во многое тогда вѣрилось и охотно вѣрилось...
Въ половинѣ мая былъ полученъ изъ министерства циркуляръ о забастовкахъ.
Но эта репрессивная мѣра только подлила масла въ огонь.
Желѣзнодорожники заволновались.
Не такъ то легко было разстаться съ мечтами и надеждами...
Такъ обстояли дѣла въ половинѣ мая.
Къ этому времени Евсѣевъ совершенно неожиданно для себя попалъ въ члены желѣзнодорожнаго комитета.
Пришлось оставить работы въ кружкѣ и всецѣло отдаться новой дѣятельности.
Во главѣ этого комитета теперь стоялъ Лордъ, который, какъ мы говорили уже выше, самъ служилъ на желѣзной дорогѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ былъ близокъ къ эсъ-дековскому комитету.
Евсѣевъ не зналъ его лично, но съ первыхъ же встрѣчъ убѣдился, что предсѣдатель желѣзнодорожнаго комитета соціалъ-демократъ.
Комитетъ пригласилъ Василія Ивановича черезъ посредство Коробкина...
Засѣданія комитета происходили въ квартирѣ одного изъ членовъ.
Конспираціи особенной не соблюдалось.
Сюда, напримѣръ, приходили делегаты отъ всѣхъ службъ, линейные агенты.
Здѣсь прочитывались телеграммы о ходѣ пропаганды на мѣстахъ, т. е. по станціямъ и разъѣздамъ.
Главари, руководители движенія, въ половинѣ мая рѣшила устроить сходку за городомъ, въ лѣсу, съ тѣмъ, чтобы предложить собравшимся на эту сходку желѣзнодорожникамъ резолюцію о своей солидарности съ соціалъ-демократической рабочей партіей.
Былъ выбранъ праздничный день.
Назначено время и мѣсто.
Распредѣлены роли.
... Вечеромъ наканунѣ этого дня къ Евсѣеву зашелъ Алексѣй Петровичъ.
— Вотъ что, голубчикъ,—заговорилъ онъ, входя въ комнату.— Я къ вамъ на минутку... Барышни Косоворотовы просятъ васъ зайти за ними завтра утромъ. Имъ очень хочется попасть на массовку.
— Да имъ то что? Тамъ вѣдь будутъ все желѣзнодорожники!
Ремневъ пожалъ плечами.
— Пускай пойдутъ, послушаютъ! Это принесетъ имъ нѣкоторую долю пользы... Такъ ужъ вы забѣгите за ними.
— Ладно... Зайду, пожалуй.
— Самому то мнѣ некогда будетъ. Занятъ въ городѣ.
... Евсѣевъ сдержалъ свое обѣщаніе,—зашелъ за сёстрами.
Отправились вмѣстѣ.
День былъ ясный и теплый, на небѣ ни облачка.
Итти нужно было черезъ весь городъ.
Евсѣевъ предлагалъ было взять извозчика, но барышни запротестовали.
— Устанете вѣдь вы,—убѣждалъ Василій Ивановичъ.—Доѣдемъ на извозчикѣ до окраины, тамъ его отпустимъ и дальше пой-
демъ пѣшкомъ. Шутка ли—конецъ не ближній!— Вотъ еще, что за телячьи нѣжности!?— энергично заявила Гликерія Константавовна.—Не бойтесь, не устанемъ! Сходка назначена въ двѣнадцать, а сейчасъ четверть одиннадцатаго. Успѣемъ дойти.
Евсѣевъ не настаивалъ.
Всю дорогу до конца города онъ угрюмо молчалъ, односложно отвѣчая на вопросы спутницъ.
Вышли за городъ.
Потянулся мелкій перелѣсокъ.
Ниночка порядочно уже утомилась.
Щеки ея порозовѣли отъ ходьбы.
Евсѣевъ замѣтилъ это и нерѣшительно предложилъ:
— Снимите кофточку. Вѣдь жарко. Дайте мнѣ ее, я понесу.
— Ну ужъ если вы такой любовный кавалеръ, такъ возьмите и мою,—разсмѣялась Гликерія Константиновна.
— Ну вотъ такъ! Теперь легче итти будетъ!
— Ахъ, какъ мнѣ пить хочется, если бы вы звали! Прямо умираю отъ жажды!—съ милой гримаской воскликнула Ниночка.
— Потерпите,—ободряюще намѣтилъ Евсѣевъ.—Тамъ около дачъ есть водокачка. Вода холодная, чистая, какъ хрусталь...
— А что, далеко еще итти?
— Нѣтъ, пустяки. Версты не будетъ.
Вошли въ рощу.
По обѣимъ сторонамъ дороги тихо шептались зеленыя верхушка берёзъ. Тянулъ теплый весенній вѣтерокъ...— Сверхъ ожиданія, мы не опоздали. Смотрите, сколько публики тянется. Это все на сходку идутъ,—замѣтилъ Евсѣевъ.
Дѣйствительно, впереди по дорогѣ и по сторонамъ въ кустахъ мелькали пѣшеходы...
На перекресткѣ. Евсѣева окликнулъ знакомый голосъ.
Около дороги на травкѣ полулежалъ Коробкинъ.
Около него стоялъ велосипедъ, прислоненный къ березѣ.
— Здравствуйте. Что вы тутъ дѣлаете, товарищъ?
— Я на передовомъ пикетѣ,—съ важностью отвѣтилъ юноша.—Ступайте, господа, всё прямо, а потомъ повернете направо. Тамъ увидите народъ.
Евсѣевъ поблагодарилъ, и они пошли дальше.
— Это хорошо, что распорядители митинга озаботились выставить сторожевые посты, —вслухъ подумала Гликерія Константиновна.—По крайней мѣрѣ насъ не могутъ застать врасплохъ.
— Полноте, о чемъ вы говорите. Никакой опасности нѣтъ. Иначе я бы не повелъ васъ.
— Ахъ, скажите пожалуйста!—полусердито, полунасмѣшливо воскликнула Гликерія Константиновна.—Онъ не повелъ бы васъ! Какъ будто бы мы безъ него не сумѣли найти дорогу. Подумаешь, какое самомнѣніе!
— Ну, полно, Лика. Василій Ивановичъ вовсе не хотѣлъ обидѣть насъ,—примиряющимъ тономъ вмѣшалась Ниночка.— Да ужъ знаю, знаю! Ты за него вѣчно заступаешься,—безцеремонно отрѣзала Лика.
И Ниночка и Евсѣевъ оба покраснѣли.
А Гликерія Константиновна со свойственной ей прямотой продолжала:
— Вы, должно быть, Василій Ивановичъ, и не подозрѣваете, какъ интересуется вами сія юная особа. Вотъ вы у насъ долго не были, такъ она, повѣрите ли, каждый день надоѣдала мнѣ: "Ахъ, отчего не идетъ Евсѣевъ". „Ахъ, не случилось ли съ нимъ что нибудь".
Видя, что разговоръ принимаетъ такой щекотливый характеръ, Евсѣевъ ускорилъ шаги, стараясь скрыть свое волненіе.
Дошли, наконецъ, до поляны, гдѣ должна была состояться сходка.
Мѣсто было выбрано дѣйствительно удачно.
Справа тянулся длинный, глубокій оврагъ, слѣва былъ обрывъ берега.
Поляна была окаймлена зарослью березъ.
— Ну, пришла. Теперь и отдохнуть можно. Не опоздали.
Усадивъ своихъ спутницъ въ тѣни, Евсѣевъ пошелъ поздороваться кое съ кѣмъ изъ знакомыхъ.
Народу собралось уже порядочно, человѣкъ полтораста.
Публика разбилась на отдѣльныя кучки.
Разговаривали весело и непринужденно.
Похоже было, что собрались сюда не на сходку, а на большой весенній пикникъ.Откуда то появился разносчикъ татаринъ съ яблоками и апельсинами.
Товаръ его брали нарасхватъ.
— Однако, что же они не начинаютъ?— Спросила Гликерія Константиновна Евсѣева, когда онъ вернулся къ нимъ.
— Мало народу еще собралось. Подождемъ.
Ниночка вспомнила обѣщаніе Евсѣева достать воды.
— Сейчасъ это я устрою! Да лучше всего пойдемте вмѣстѣ. Здѣсь недалеко...
Они прошли къ водокачкѣ.
Сторожъ водокачки вынесъ имъ ковшикъ. Помолчалъ и потомъ спросилъ Евсѣева:
— Вы изъ городу, баринъ?
— Да. А что?
— Да вотъ дивное дѣло, сколь народу сегодня нашло. На гулянку какъ будто не похоже...
Ниночка разсмѣялась.
— На сходку, дядя, пришли.
Сторожъ покачалъ головой.
— На сходку? Чудно!..
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться28731-07-2022 23:13:23
ГЛАВА XXIX. Сходка въ лѣсу.
... Утоливъ жажду, Ниночка и Евсѣевъ вернулись на облюбованное ими мѣстечко, подъ тѣнь развѣсистой берёзы.
Гликерія Константиновна со скучающимъ видомъ повернулась въ подошедшимъ и спросила:
— Когда же начало?
— Сейчасъ, вѣроятно, начнутъ.
— И нужно было намъ торопиться.
— Смотрите, публика собирается въ кучку,—замѣтила Ниночка, поднимаясь на ноги.
— Идемте и мы...
Они присоединились къ группѣ желѣзнодорожниковъ, столпившихся на срединѣ поляны...
— Надо, господа, предсѣдателя выбрать, —слышались неувѣренные голоса.
— Разумѣется. Иначе пренія примутъ безпорядочный характеръ...
Не нужно предсѣдателя. Это неудобно.
— Почему неудобно?
— Странный вопросъ! По причинамъ, вполнѣ понятнымъ.
— Пустяки! Вѣдь здѣсь собрались все свои. Чего же опасаться? Не понимаю!
— А вы, товарищъ, поручитесь за это? Да, наконецъ, мы не въ собственной квартирѣ, а въ лѣсу...
— Совершенно вѣрно. И деревья имѣютъ уши...
— Такъ какъ же быть, товарищи?...
— Очень просто: обойдемся безъ предсѣдателя.
— Будемъ говоритъ въ очередь...
Тутъ изъ заднихъ рядовъ вынырнулъ маленькій чёрненькій человѣчекъ, въ большихъ темныхъ очкахъ, въ пиджакѣ и синихъ студенческихъ брюкахъ.
Онъ махнулъ рукой, желая обратить на себя вниманіе толпы, и громко крикнулъ:
— Товарищи! Всѣ ли мы собрались!?.
Можетъ быть, часть публики гуляетъ по лѣсу? Нужно подать сигналъ. У кого есть револьверъ?
Револьверовъ нашлось нѣсколько.
— Стрѣляйте въ землю!
Выстрѣлили два раза.
Гулко застонало эхо.
Перекинулось далеко по рощѣ.
Результаты сигнала не замедлили сказаться: изъ кустовъ потянулась остальная публика.
— Ну теперь всѣ, можно начать.
Опять вмѣшался черненькій человѣчекъ.
— Съ вашего позволенія, товарищи, я возьму первое слово...
— Начинайте! Слушаемъ...
— Да кто это такой?
— Тише... Это одинъ изъ комитетскихъ, — многозначительно шептали посвященные въ дѣло.
— Ораторъ отъ комитета... слушайте...
Большинство присутствующихъ не знало этого субъекта.
Только нѣкоторые, близко стоящіе къ желѣзнодорожному комитету, были предувѣдомлены о томъ, какую роль долженъ былъ играть на сходкѣ господинъ въ очкахъ и студенческихъ брюкахъ.
... Когда волненіе, вызванное появленіемъ незнакомца, нѣсколько улеглось и разговоры стихли, надъ толпой, раскатисто пронеслись чьи то слова:
— Передніе ряды сядьте на землю! Остальнымъ будетъ лучше слышно.
Смѣясь, перебрасываясь шутливыми замѣчаніями, часть публики опустилась на траву.
Задніе ряды сдвинулись поближе.Человѣчекъ въ очкахъ откашлялся, сдвинулъ на затылокъ фуражку и началъ:
— Товарищи! Мы собрались сюда затѣмъ, чтобы обсудить общими силами, какъ вамъ слѣдуетъ отнестись къ петербургскому циркуляру.
Ораторъ сдѣлалъ паузу и обвелъ внимательнымъ взглядомъ свою аудиторію.
— Полагаю, что содержаніе этого циркуляра всѣмъ вамъ извѣстно?
— Да, да, конечно...
— Нѣтъ лучше прочитайте.
— Огласите, товарищъ, этотъ документъ! Можетъ быть, нѣкоторые не знаютъ.
Ораторъ порылся въ карманахъ и извлекъ печатный экземпляръ циркуляра.
— Здѣсь слышалась голоса, что необходимо огласить содержаніе этой бумаги. Съ своей стороны я полагаю эго вполнѣ цѣлесообразнымъ а поэтому приступаю къ чтенію. Слушайте же!
Документъ былъ прочитанъ.
— Какъ видите, товарищи, цѣль этого циркуляра вполнѣ ясна. Насъ хотятъ запугать. Надѣются, что мы добровольно сложимъ оружіе, малодушно очистимъ поле сраженія. Но, товарищи, намъ ли бояться этихъ пустыхъ угрозъ!? Каждый изъ васъ сумѣетъ разобраться въ настоящемъ положеніи вещей.
Въ борьбѣ за свои права, отстаивая свои классовые интересы, мы не должны отступать ни на одну пядь!
Увѣренный тонъ оратора видимо импонировалъ толпѣ.
Раздавались отдѣльныя одобрительныя восклицанія.
Сыпались ѣдкія остроты по адресу начальства.
Человѣкъ въ очкахъ спокойно и увѣренно развивалъ выставленное имъ положеніе.
Въ его манерѣ говорить сказывалась привычка къ публичнымъ выступленіямъ.
Онъ умѣлъ, видимо, держать свою аудиторію въ крѣпкихъ рукахъ, создавать среди слушателей то или иное настроеніе.
Хотя успѣху его рѣчи нѣсколько мѣшалъ замѣтный еврейскій акцентъ.Голосъ также былъ недостаточно силенъ...
Наиболѣе экспансивная часть публики— молодежь, слушала оратора съ увлеченіемъ.
Раза два срывались аплодисменты.
— У васъ хотятъ отнять единственное наше, пока, оружіе, уже хриплымъ отъ утомленія голосомъ выкрикивалъ ораторъ.—Намъ грозятъ! Насъ запугиваютъ какъ дѣтей! Товарищи, не рисуется ли вамъ вполнѣ естественный выходъ изъ даннаго положенія? Чѣмъ по вашему мы должны отвѣтить на этотъ циркуляръ?! Товарищи, призываю васъ стойко бороться за свои права! Мы должны показать, что не боимся репрессій. Когда просыпается общественное самосознаніе, когда окрылённая свободная мысль разбиваетъ вѣковыя оковы, то ничто въ мірѣ не можетъ противостоять этому натиску! Вотъ здѣсь въ этой жалкой бумажонкѣ намъ говорятъ: „откажитесь отъ своихъ надеждъ на лучшее будущее. Откажитесь отъ славной и честной борьбы за лучшую долю, за освобожденіе трудящагося люда.“ Нѣтъ, товарищи, мы не откажемся и не отступимъ назадъ" И единственнымъ, достойнымъ нашихъ убѣжденій, отвѣтомъ на этотъ мертворожденный циркуляръ—будетъ забастовка!
Ораторъ замолчалъ и вытеръ платкомъ вспотѣвшій лобъ.
Дружные аплодисменты покрыли его заключительныя слова.
— Браво! Правильно!
— Мы должны бастовать.
— Насъ не запугаютъ...
— Въ единеніи сила!
Однако далеко не всѣ раздѣляли энтузіазмъ толпы.
Попадались хмурыя, недовольныя лица.
Мелькали скептическія улыбки.
— Эхъ, публика!—вздыхалъ кто-то, вполголоса переговариваясь съ сосѣдомъ.
— На словахъ то всѣ храбры, а какъ до дѣла дойдетъ, такъ и не найдешь никого!
— Э, пускай ихъ покричатъ, потѣшатся.
— Не люблю я этого... Граждане на часъ!
Ораторъ, награжденный аплодисментами, совершенно неожиданно встрѣтилъ оппозицію въ лицѣ одного, до сихъ поръ скромно молчавшаго, слушателя.Это былъ какой то старичокъ съ тихими, робкими манерами, скромно, даже бѣдно одѣтый.
Онъ все время внимательно прислушивался къ словамъ оратора и недоумѣвающе покачивалъ головой.
Теперь протиснулся впередъ и, очевидно, самъ удивляясь своей смѣлости, обратился къ оратору:
— Позволые спросить... Желательно бы выяснить, какъ теперь эти самыя слова понимать. Касающе забастовки...
Человѣчекъ въ очкахъ нервно пожалъ плечами...
— Что вы собственно хочете сказать этимъ!?
— Да какъ же: вы воть, я слышалъ, говорили о забастовкѣ. Что бастовать, дескать, необходимо... Товарищи тоже которые согласились... Ужъ вы, господа, меня старика простите. Нескладно я говорю!
— Къ дѣлу пожалуйста, къ дѣлу!
— Да вотъ дѣло то какое. Къ примѣру сказать, собралось насъ здѣсь человѣкъ двѣсти... Ну и согласились промежъ собой на счетъ забастовки. А какъ же остальные что?
— Кто остальные? О комъ вы говорите?
— Теперь насъ въ управленіи тысячи полторы служащихъ будетъ. Опять же если линію взять. Вѣдь тамъ сколько тысячъ! Мы то вотъ здѣсь съ вами такъ обсудили. Бастовать и все прочее. А что они скажутъ. Вотъ въ чемъ загвоздка! И выходитъ, что все это съ нашей стороны пустыя слова...
Старичокъ виновато улыбнулся и развелъ руками.
Едва онъ закончилъ, какъ публика опять зашумѣла.
По его адресу посыпались насмѣшки.
Ораторъ въ очкахъ сдѣлалъ жестъ рукой, давая понять, что хочетъ говорить.
Когда крики нѣсколько стихли, онъ раздраженно бросилъ своему скромному оппоненту:
— Мы собрались сюда не за тѣмъ, чтобы тратить время на пустыя препирательства! Долгъ каждаго изъ васъ разъяснить своимъ товарищамъ, тѣмъ, которые не присутствовали на этомъ собраніи, необходимость борьбы. Насъ здѣсь сравнительно немного. Мы являемся піонерами движенія. На насъ лежитъ священная миссія пробудить сознаніе въ широкой массѣ желѣзнодорожниковъ...
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться28831-07-2022 23:44:24
ГЛАВА XXX. Подъ знамена рабочей партіи.
— Довольно, товарищъ!—крикнулъ кто-то изъ толпы.—Всѣ мы прекрасно знаемъ, что намъ нужно дѣлать... не обращайте вниманія на трусливыхъ оппортунистовъ!
— Къ дѣлу, товарищи, къ дѣлу! Старичокъ скромно стушевался въ заднихъ рядахъ.
... Сходка продолжалась.
Было обсуждено нѣсколько вопросовъ практическаго характера: о забастовочномъ фондѣ, о распространеніи пропаганды.
Говорили два делегата, пріѣхавшіе съ линіи.
Въ концѣ концовъ собравшимся была предложена резолюція, выработанная при непосредственномъ участіи Лорда, выражающая полную солидарность желѣзнодорожниковъ съ рабочей партіей.
Революція эта была принята безъ всякихъ возраженій.
— Собраніе закрывается. Но домамъ, товарищи!
Толпа всколыхнулась.
Послышалось отдѣльные возгласы:
— Пѣсню, товарищи!
— Марсельеза!
— Нужно ознаменовать этотъ день.
— Отрѣшимся отъ стараго міра...
Молодой сильный теноръ съ вызовомъ бросилъ первыя ноты, но сейчасъ же оборвался...
Его поддержали неувѣренно и не въ тонъ.
— Ну, господа, дружнѣе...
— Пѣсенники впередъ!—шутливо скомандовалъ кто-то.
Публика начала расходиться...
Первыми скрылись ораторъ въ очкахъ и комитетчики, присутствовавшіе на сходкѣ инкогнито...— Пора домой,—обратился Евсѣевъ къ своимъ спутницамъ.
Ниночка запротестовала:
— Подождемъ еще немного: сейчасъ будутъ пѣть.
— Концертъ, положимъ, не былъ предусмотрѣнъ программой для.—усмѣхнулся Василій Ивановичъ.
— Да, дѣйствительно, пора домой,—поддержала Гликерія Константиновна.—Въ лѣсу становится сыро...
... Пѣніе такъ и не состоялось.
Видно было, что проголодавшаяся публика торопится домой къ обѣду.
... Поляна опустѣла.
Расходились кучками.
Нѣкоторые пошли кратчайшимъ путемъ, черезъ лѣсъ.
— Идемте и мы прямо рощей,—предложила Гликерія Константиновна.
— А росы вы не боитесь?—неувѣренно возразилъ Евсѣевъ.—Смотрите, промочите ноги.
— Ну вотъ еще, пустяки какіе!
... Они углубились въ рощу.
... Вечерѣло...
Послѣдніе алые лучи заката слабо дрожали на верхушкахъ березъ.
Воздухъ замѣтно похолодѣлъ...
Чѣмъ дальше отъ дороги, тѣмъ глуше становилась роща. Трава здѣсь была густая, слегка влажная отъ вечерней росы. Синія тѣни стлались по землѣ. Бѣлые стволы березъ, выступая въ полумракѣ, стояли печальные и строгіе... Сильно пахло влажной землёй, прѣлыми прошлогодними листьями и клейкимъ бодрящимъ запахомъ молодыхъ побѣговъ...
Сухіе сучья трещала подъ ногой, по лицу порой задѣвали росистыя пахучія вѣтви...
Далеко по рощѣ въ тишинѣ наступающихъ сумерекъ разносились молодые звонкіе голоса возвращавшихся со сходки...
— Эхъ, говорилъ я вамъ, промочите ноги. По моему и вышло. Смотрите, роса какая!
— Ничего,—бодро отозвалась Гликерія Константиновна—зато мы выиграемъ время.
— Разумѣется, этимъ путемъ мы придемъ скорѣе, чѣмъ если бы пошли черезъ городъ. Прямо на нашу улицу выйдемъ... Фу! да
и проголодался же я. Даже подъ ложечкой сосётъ.— Вполнѣ сочувствую вамъ. Я сама голодна, какъ сорокъ тысячъ пильщиковъ... Ниночка, не отставай! Шагай смѣлѣе.
Дѣвушка слабо улыбнулась. Видно было, что она порядочно устала. Отъ утомленія даже лицо поблѣднѣло.
— Да вы, господа, слишкомъ быстро идете. За вами не угонишься.
— Возьмите меня подъ руку,—предложилъ ей Евсѣевъ,—вамъ легче будетъ итти.., Вотъ такъ. Старайтесь шагать въ ногу. Разъ, два!
Дѣвушка согласилась на это предложеніе не безъ нѣкотораго колебанія.
Евсѣевъ чувствовалъ, какъ дрожала ея маленькая худенькая рука, опираясь на его локоть...
— Вотъ и день прошелъ,—тихо произнесла Ниночка, чтобы нарушить неловкое молчаніе.
— Да, прошелъ,—въ тонъ ей отозвался Евсѣевъ.—И какъ незамѣтно время промелькнуло. Пока дойдемъ до города, совсѣмъ стемнѣетъ.
— Длинный былъ сегодня день, а прошелъ быстро,—вмѣшалась въ разговоръ Гликерія Константиновна.—Ахъ, почаще бы такіе дни! Сколько новыхъ впечатлѣній... Скажите, Василій Ивановичъ, вы вѣрите въ возможность забастовки? Дѣло не ограничится одними благими пожеланіями?
— Трудно сказать что-нибудь опредѣленное. Все зависитъ отъ того, съ какой быстротой произойдетъ смѣна событій. Большую роль будетъ играть примѣръ другихъ городовъ. Хотя, говоря по правдѣ, у насъ въ управленіи вполнѣ сознательной публики не очень то много.
... Вы вотъ слышали, этотъ старикъ поднималъ вопросъ о проведеніи въ жизнь намѣченныхъ мѣропріятій. И знаете, онъ по своему правъ. Публика осыпала его насмѣшками. Не поняли какія въ сущности честныя побужденія заставили этого старика выступить въ непривычной для него роли публичнаго оратора. А вѣдь если разобраться какъ слѣдуетъ, слова его совсѣмъ не такъ пусты, какъ это кажется на первый взглядъ.
— Значитъ, вы не вполнѣ довѣряете сегодняшнему энтузіазму толпы?
— Далеко нѣтъ. Толпа всегда останется толпой. Понурливое стадо! Да и вообще го-
воря, я не особенно надѣюсь на .желѣзнодорожниковъ.— Почему это?
Евсѣевъ замялся.
Онъ совсѣмъ не былъ расположенъ вступать въ споръ.
— Вѣдь вы же знаете мое мнѣніе... Когда освободительное движеніе выливается въ форму рѣшительной борьбы, надѣяться можно только и только на рабочихъ.
— Слыхали!—задорно подхватила старшая Косоворотова.—„Освобожденіе рабочихъ должно быть дѣломъ самихъ рабочихъ“. А развѣ желѣзнодорожники не тотъ же пролетаріатъ?
— Ну какой тамъ пролетаріатъ! Чиновники... Люди двадцатаго числа.
— А студенческое движеніе вы тоже сводите на нѣтъ? Студенчество всегда было авангардомъ революціи.
— Что-же, я не отрицаю этого, но вѣдь въ бою не авангардъ рѣшаетъ дѣло.
Въ голосѣ Евсѣева послышались нотки раздраженія.
— Удивляюсь, какъ это вы не можете понять! Разъ рѣчь идетъ о громадномъ политическомъ переворотѣ, а можетъ быть, и даже пожалуй несомнѣнно, о крупномъ измѣненіи въ соціальномъ строѣ страны, то тутъ нужно ожидать большой ломки. Необходима отчаянная борьба, героическое самопожертвованіе. А кто больше всѣхъ способенъ на это, какъ не рабочіе?!
— Да почему же?
— По очень простой причинѣ. Взрывъ народнаго отчаянія бываетъ тогда, когда чаша переполнится съ краями. А кому больше всѣхъ достается, какъ не рабочимъ?
— Будетъ вамъ, господа, спорить! Помолчите,—нетерпѣливымъ тономъ вмѣшалась Нина Константиновна.—Слышите, начинаютъ пѣть. Эго должно быть наши спутники. Да тише же!
Справа, изъ глубины рощи, послышалось отдалённое пѣніе.
Словъ еще нельзя было разобрать, но торжественный мотивъ былъ знакомъ и Евсѣеву и барышнямъ.
— Да, это ваши поютъ... Со сходки,— прислушался Евсѣевъ.
Они нѣсколько задержались.
Пѣсня приближалась.
Уже ясно были слышны слова:
— Пусть насъ по тюрьмамъ сажаютъ...
Заливался высокій чистый теноръ.
Чутко, задумчиво—строго слушали старыя березы.
Тихо шептались о чёмъ то ихъ темныя вершины...
Синія тѣни сумерекъ, смутный шорохъ вѣтвей, красивые торжественные звуки пѣсни,— все это сливалось въ одно цѣлое и наполняло душу сладкой тревогой, предчувствіемъ чего то грознаго, фатальнаго какъ смерть, и вмѣстѣ съ тѣмъ прекраснаго, какъ весеннее утро.
— Пусть въ рудники насъ ссылаютъ,
Мы на всѣ муки пойдемъ..,
гремѣли молодые стройные голоса.
Твердая рѣшимость и увѣренность въ себѣ звучали въ этихъ словахъ...
— Какъ они поютъ, какъ поютъ. Вотъ пѣсня...—со слезами въ голосѣ прошептала Ниночка.
— Мнѣ кажется, также пѣли мученики Колизея, выходя на арену...
Евсѣевъ безотчетнымъ движеніемъ прижалъ къ себѣ ея руку и растроганно вымолвилъ:
— Какая у васъ нѣжная, чуткая душа...
Ахъ, Ниночка, Ниночка, зачѣмъ вы живете
въ наши дни?
Дѣвушка молчала.
Въ сумеркахъ слабо бѣлѣлъ ея мягко очерченный профиль.
Евсѣевъ думалъ о близкой борьбѣ, о сырости казематовъ, о холодныхъ пустыняхъ сѣвера, и ему почему то становилось жаль эту слабую, хрупкую дѣвушку, полуребенка, такъ довѣрчиво опиравшагося на его руку...
Когда вышли изъ рощи, было уже совсѣмъ темно...
Впереди за пустыремъ мелькали огни городскихъ построекъ.
Слѣва надъ лѣсомъ вставалъ блѣдный серпъ луны...
Со стороны города доносился отрывистый лай собакъ...
Гдѣ то дробно стучала колотушка ночного сторожа...
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться28901-08-2022 00:26:07
ГЛАВА ХХХI. Наслѣдникъ Мыльниковскихъ милліоновъ.
Между Антономъ Косоворотовымъ и отцомъ установились странныя отношенія.
Старикъ рѣдко заглядывалъ во флигель къ сыну.
Онъ измѣнилъ свое первоначальное рѣшеніе и не запрещалъ теперь Антону бывать въ домѣ. Послѣдній впрочемъ не злоупотреблялъ этимъ разрѣшеніемъ. Послѣ Пасхи заходилъ всего раза два.
Старшей сестры и братьевъ Антонъ сторонился. Разговаривалъ охотно и подолгу только съ Ниночкой.
... Послѣ кутежа у Петрова Антонъ Константиновичъ цѣлыя сутки маялся съ похмѣлья и рѣшилъ на время воздержаться отъ водки.
Много читалъ.
Книги ему доставляла Ниночка, кромѣ того онъ бралъ изъ библіотеки черезъ посредство Петрова.
Вскорѣ послѣ Пасхи старикъ Косоворотовъ собрался въ поѣздку: хотѣлъ подняться съ первыми пароходами вверхъ по рѣкѣ, въ уѣздный городокъ, гдѣ у нихъ была обширная хлѣбная ссыпка.
Дня за два передъ отъѣздомъ онъ зашелъ къ сыну.
Дѣло было вечеромъ.
Антонъ Константиновичъ курилъ, лежа на кровати.
Съ отцомъ онъ не встрѣчался уже цѣлую недѣлю.
— Здорово... Валяешься всё Ты бы хоть окошко отворилъ: вишь какъ у тебя накурено. Какъ здоровьемъ то?
— Да ничего... Спасибо. Дѣло идетъ на поправку.
— Ну и слава Богу!.. Мнѣ вотъ ѣхать надо. Вверхъ побѣгу на пароходѣ. Тамъ въ уѣздѣ у насъ хлѣбная операція. Свой глазъ нуженъ. Обернусь недѣли черезъ двѣ... Думаю я тебя на лѣто туда послать. Чего здѣсь безъ дѣла то болтаться? На рѣкѣ то, да на вольномъ воздухѣ живо окрѣпнешь. Дѣло живое, бойкое. Всегда на народѣ... Тамъ у меня Ефимъ Рукавицинъ довѣреннымъ. Будешь у него пока подъ рукой.
Антонъ Константиновичъ не прерывалъ отца.
За послѣднее время имъ овладѣло какое то странное равнодушіе.
Было безразлично, что бы ни дѣлать, гдѣ бы ни жить.
Старикъ Косоворотовъ, помолчавъ немного, продолжалъ:
— Между прочимъ говоря, ѣду я по дѣлу, а на душѣ у меня неспокойно... Дѣвчонки остаются однѣ. Времена теперь тревожныя. О забастовкахъ вонъ все толкують... Есть тоже думки и объ тебѣ, Антонъ... Какъ бы ты грѣшнымъ дѣломъ... не разрѣшалъ тутъ безъ меня... Не запилъ бы, говорю...
Антонъ Константиновичъ посмотрѣлъ куда то въ уголъ и глухо возразилъ.
— Ну ужъ, коли запить, такъ и при тебѣ бы запилъ... Напрасно ты объ этомъ говоришь, отецъ!
— Ладно... Чай не станется со слова то. Эхъ, Антонъ, и въ кого это ты только вышелъ!? Самъ я, можно сказать, и въ ротъ не беру. Никогда этимъ не баловался... Втянулся ты въ водку. А все развеселое актерское житье заставило!
Антонъ Константиновичъ распахнулъ раму и сѣлъ на подоконникъ.
— А ты забылъ, отецъ, про моего дядю, про брата покойной матери? Вѣдь алкоголикъ былъ. Вотъ, можетъ быть, наслѣдственность и сказывается... Не пью я теперь давно.
— Оть малодушія всё это. Антонъ. Бодрый человѣкъ пьянству не поддастся. Ну, да авось Богъ не безъ милости! Можетъ теперь по иному жить начнёшь... Прощай покуда. Поправляйся скорѣй!
Старикъ Косоворотовъ уѣхалъ въ воскресенье утромъ, а вечеромъ въ тотъ же день Антонъ не выдержалъ, махнулъ рукой на все окружающее и отправился въ гости къ Петрову.
Тамъ было изрядно выпито.
Антонъ Константиновичъ и домой не пошелъ, а остался ночевать у товарища.
Утромъ къ Петрову еще подошли пріятели.
Пьянство затянулось на цѣлыя сутки...
Проснувшись послѣ кутежа, Косоворотовъ посмотрѣлъ на себя въ зеркало и съ отвращениемъ плюнулъ.
— Какъ теперь домой пойти?—подумалъ онъ, разглядывая опухшее лицо.—Глаза мутные, изо рта какъ изъ пивной бочки перегаромъ несетъ... Любезныя сестры увидятъ, въ обморокъ, пожалуй, упадутъ. Скверно, чертъ побери!
Пока Антонъ Константиновичъ терзался этими соображеніями, Петровъ ломалъ голову надъ тѣмъ, какимъ бы способомъ имъ опохмѣлиться.
Личные ресурсы пріятелей давно изсякли.
Кредитъ въ сосѣднихъ лавочкахъ былъ исчерпанъ.
— Плохи ваши дѣла!—съ грустью констатировалъ Петровъ: есть впрочемъ еще одинъ выходъ... Не знаю только, удастся ли?
— А что такое?—поинтересовался Косоворотовъ.
— Здѣсь, видишь ли, есть у меня новый поклонникъ драматическаго искусства вообще а моего таланта въ частности,—Колька Мыльниковъ. Сынъ этого богача Мыльникова. Знаешь поди?
— Какъ не знать... Гдѣ это вы съ нимъ познакомились?
— Еще прошлой зимой. Ставилъ я въ купеческомъ клубѣ спектакли. Тамъ и познакомились... Парень съ дуринкой въ головѣ. Отецъ его держитъ въ ежовыхъ рукавицахъ. Чуть ли не нагайкой поретъ. У Кольки иногда бываютъ хорошія деньги. Мы съ нимъ, случалось, покучивали.
— Да ты у нихъ въ домѣ бываешь, что ли?
Кой чёртъ! Со старикомъ Мыльниковымъ шутки плохи. Онъ нашего брата на пушечный выстрѣлъ къ своему дому не подпуститъ. Нѣтъ, тутъ нужно дѣйствовать иначе... Умывайся, да пойдемъ.
— Домой бы мнѣ надо хватятся тамъ меня, пожалуй.
— Э, пустяки! Что у тебя дома дѣти плачутъ? Пойдемъ, перехватимъ у Мыльникова презрѣннаго металла и выпьемъ...
Косоворотовъ послѣ минутнаго колебанія согласился.
Пошли доставать денегъ.
На Петрова похмѣлье дѣйствовало самымъ удручающемъ образомъ.
Въ дрожаніи рукъ, въ невѣрной шаткой поступи сказывался привычный алкоголикъ.
Положимъ, и Антонъ Константиновичъ чувствовалъ себя не лучше, чѣмъ товарищъ.
Голова у него кружилась. Мучила жажда.
Къ физическимъ страданіямъ примѣшивались еще и нравственныя: тяжело было думать о возвращеніи домой.— Хорошо, если на наше счастье застанемъ Кольку въ складѣ,—вслухъ подумалъ Петровъ.
— Да дастъ ли онъ еще денегъ то?
— Въ этомъ и сомнѣваться нельзя! Колька у меня такъ сказать—послѣднее прибѣжище. Въ трудныя минуты я всегда къ нему обращаюсь. Поправимся—честь честью.
Складъ Мыльниковыхъ помѣщался на пристани.
Это было громадное двухъ-этажное зданіе, выложенное изъ краснаго кирпича.
— Подожди меня эдѣсь,—скавалъ Петровъ.—Посиди пока на лавочкѣ.
Онъ нырнулъ подъ темную арку воротъ.
Антонъ Константиновичъ тяжело вздохнулъ и опустился на скамейку.
На пристани царило обычное оживленіе рабочаго дня.
Раздавались окрики грузчиковъ, стучали телѣги ломовыхъ извозчиковъ.
... День обѣщалъ быть жаркимъ.
Темно-синее небо низко опускалось надъ городомъ.
У противоположнаго берега рѣки, на перекатѣ, вода блестѣла серебристой рябью...
Мутно сизая дымка пыли стояла надъ набережной...
— Эхъ, хорошій сегодня денекъ,—вяло подумалъ Косоворотовъ, дрожащими руками закуривая папиросу.—Въ поле бы теперь, на рѣку, на луга! Захватить съ собой водки, вина... Огонёкъ развести, выливать, да полёживать. Хорошо! Чуть солнышко начнётъ припекать,—въ воду купаться...
Размышленія эти были прерваны дружескимъ окликомъ:
— Ну, счастливъ нашъ Богъ! Николай здѣсь въ складѣ. Сейчасъ выйдетъ... Дай ка мнѣ папиросочку... Ну и печётъ сегодня,— пожалуй гроза соберется.
Петровъ замѣтно повеселѣлъ.
Надежда на близкую выпивку подбодрила его.
— Пойдемъ, завернемъ за уголъ, и тамъ обождемъ. Юный наслѣдникъ Мыльниковскихъ милліоновъ боится домашнихъ соглядатаевъ и просилъ убраться отъ склада подальше. Вставай что ли, идемъ!
Они медленно направились ва уголъ набережной.
Долго имъ ждать не пришлось. Минутъ черезъ десять къ нимъ присоединился и Мыльниковъ.
Это былъ восемнадцати-лѣтній юноша, съ блѣдной невзрачной наружностью, худощавый, веснушчатый, съ тусклыми близорукими глазами.Лѣтняя парочка изъ дорогого моднаго матеріала сидѣла ка немъ какъ-то мѣшковато.
Бѣлая панама съ нелѣпо загнутыми полями придавала будущему милліонеру еще болѣе жалкій видъ.
Подходя къ пріятелямъ, Мыльниковъ трусливо оглядывался вокругъ и безтолково вертѣлъ въ рукахъ легонькую фатовскую тросточку.
Здороваясь съ Косоворотовымъ, онъ старался держать себя развязно, но это ему плохо удавалось.
— Константина Ильича сынокъ? Знакомы, знакомы-съ! Вы то меня поди не помните! Мальчонкомъ вѣдь я еще былъ, когда вы изъ нашего города изволила отбыть. Тоже по актерскому дѣлу? Пріятно, пріятно! А вы, Василій Ксенофонтовичъ, какъ разъ подъ случай пришли. Отца въ городѣ нѣтъ. За рѣку въ скиты собрался, на богомолье, Теперь я, можно сказать, свободный гражданинъ. И компанію раздѣлю съ моимъ удовольствіемъ!
Ну, брать Антонъ, значитъ, мы родились подъ счастливой звѣздой! Сей юный, но многообѣщающій отпрыскъ именитаго купеческаго рода и напоитъ и накормитъ васъ, однимъ словомъ, ублаготворитъ.
— Такъ идемте, господа! — предложилъ Мыльниковъ.
— Что, на твою штабъ-квартиру? Къ Аркадьичу?
— Всенепремѣнно-съ. Потому, мнѣ больше никуда ходу нѣтъ, по причинѣ городскихъ сплетенъ и родительскаго притѣсненія... Отсюда не далече: всего два квартала
— Идемъ, друзья! „Иду къ Максиму я...“ — фальшиво запѣлъ Петровъ, беря Мыльникова подъ руку.
— А кто это такой Аркадьичъ? спросилъ Косоворотовъ.
— Номера онъ держитъ. Вверху номера, а внизу трактиръ —„Мавританія“. Не бывалъ тамъ?
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не Крестовскій.
Поделиться29001-08-2022 23:27:25
ГЛАВА XXXII.Затишье передъ бурей.
Въ „Мавританіи“ пріятелямъ отвели большой угловой номеръ съ окнами на набережную.
Стеклянная дверь вела на балконъ, защищенный отъ солнца парусиной.
Въ номерѣ было прохладно отъ опущенныхъ шторъ. Стоялъ полумракъ.
Войдя, Петровъ повалился на диванъ, вытеръ вспотѣвшій лобъ и облегченно вздохнулъ.
— Ф-у! Ну, теперь мы отдохнемъ. На улицѣ температура прямо тропическая, а въ желудкѣ у меня настоящая Сахара. Пива! Полцарства за стаканъ пива!
— Да, пивка теперь недурно выпить,— сочувственно отозвался Косоворотовъ, открывая дверь на балконъ.
— Сейчасъ, господа, всё будетъ, и пиво и водка,—суетливо подхватилъ Мыльниковъ. —Такъ ты, братецъ — продолжалъ онъ обращаясь къ лакею, — дашь намъ прежде всего полдюжины пивка.
— Холоднаго, пѣнистаго, пильзенскаго пива!—съ пафосомъ воскликнулъ Петровъ, забираясь съ ногами на диванъ.
— Графинчикъ водки, да не забудь поставить ее на лёдъ, чтобы холодная была. Закусить тамъ чего нибудь на скорую руку соберешь. Да поживѣе, голубчикъ!
Коридорный вышелъ изъ номера.
Когда на столѣ появились пиво и подносъ съ графиномъ и закусками, Петровъ оживился и взялся за стаканъ.
— Ну, Николасъ,— обратился онъ къ своему юному пріятелю, — призываю на твою голову всѣ благословенія неба. Спасаешь ты насъ прямо отъ гибели. Сорокъ грѣховъ тебѣ за это простится.
— Что вы, что вы-съ, Василій Ксенофонтычъ. Я завсегда съ моимъ превеликимъ удовольствіемъ готовъ раздѣлить съ вами компанію. Но главная причина—папаша. Изволите сами знать, что это за человѣкъ есть. Держитъ меня, можно сказать, въ большомъ притѣсненіи, — Карманныхъ денегъ по рублю серебромъ-съ отваливаетъ. И смѣхъ и грѣхъ! Отъ людей даже совѣстно.
— Ну, мой юный другъ, не нужно роптать на судьбу,—страдальчески поморщился Петровъ послѣ выпитой рюмки.
— Къ счастью, ты не зараженъ ложными предразсудками. Въ выручку-то поди частенько заглядываешь?
Мыльниковъ смущенно улыбнулся.
— Случается... Да вы сами посудите, господа, какъ же мнѣ быть иначе? Хочется иной разъ съ друзьями побесѣдовать и на прочія удовольствія...
— Выручка выручкой, да и старшій приказчикъ снабжаетъ тебя деньжонками. Парень онъ у васъ жохъ. Забираетъ тебя понемногу въ свои руки.
— Правда. Сущая правда-съ! Ссужаетъ меня-съ. Одначе процентъ беретъ хуже всякаго жида.
— Рубль на рубль наживаетъ?
— Безъ малаго, что такъ! Ну да, промежду нами говоря, это дѣло десятое. На это я не обижаюсь. Пускай наживаетъ. Надо же вѣдь и ему свой профитъ имѣть...
— Такъ на богомолье, говоришь, отецъ то уѣхалъ? Грѣхи замаливать.
— За рѣку... Въ скиты-съ... Мы вѣдь по старой вѣрѣ.
— Ловко! Отецъ постомъ да молитвой душу свою очищаетъ, а сынокъ тѣмъ временемъ по трактирамъ чертомелитъ.
— Ну что же, это вполнѣ естественно; дѣло молодое,—вмѣшался примирительнымъ тономъ Косоворотовъ.
— Да, тинъ его папаша,—задумчиво произнесъ Петровъ, медленно прожевывая бутербродъ съ ветчиной.—Мужикъ, можно сказать, кремень! Человѣкъ стараго закала. Ты только представь себѣ, Антонъ. Милліонеръ, полгуберніи въ рукахъ держитъ, а ходить въ смазныхъ сапогахъ и засаленной поддевкѣ, какъ какой нибудь мелкій рядчикъ. Скупъ до невѣроятнаго... Эхъ, не умѣютъ люди жить!
Петровъ сокрушенно вздохнулъ и съ сосредоточеннымъ выраженіемъ лица взялся за графинъ.
— Вотъ ужъ что вѣрно, то вѣрно,—согласился съ нимъ Мыльниковъ.
— Подлинно, что не умѣемъ мы жить. Промежду нами говоря, одно сѣрое невѣжество...Домъ у насъ, изволите знать, огромнѣйшій. Что твой дворецъ. Потолки лѣпные, полы подъ паркетъ раздѣланы. Мебель всякая, картины... Позапрошлой, вонъ, осенью старикъ рояль купилъ, полторы тысячи какъ одну копеечку выложилъ-съ. А къ чему, спрашивается, рояль, коли играть некому? Такъ только въ залѣ мѣсто занимаетъ. Причиной тому самолюбіе-съ. Чтобы, значить, не хуже, чѣмъ у людей было... А сами мы внизу въ трехъ комнатахъ ютимся. Парадныя горницы круглый годъ запертыми стоять. Только о Рождествѣ да о Пасхѣ и отворяемъ. Или взять теперь въ разсужденіи стола... Пищу жремъ, можно сказать, хуже послѣдняго приказчика. Грубая, не деликатная пиша. Щи да пироги— точно въ деревнѣ-съ. Вотъ тебѣ и мильоны! Что въ нихъ проку то?
— Погоди, брать, старикъ умретъ, тогда ты развернешься во всю.
— О-хо-хо-хо! Когда то это будетъ. Супротивъ своихъ сверстниковъ совѣстно. Взять бы, къ примѣру, хоть Звягинцевыхъ... Петрушкѣ Звягинцеву отецъ автомобиль купилъ. На машинѣ теперь по улицамъ каждый день закатываетъ. А я своего насилу уломалъ, чтобы хоть костюмъ мнѣ приличный справилъ. Мы, говоритъ, безъ моды жили, да деньги нажили. Намъ, говорить, купцамъ, торговымъ людямъ, модные то балахоны не но плечу. Обидно-съ!
Мыльниковъ вздохнулъ и наполнилъ рюмки.
— Вашъ отецъ, собственно говоря, не представляетъ собой исключенія изъ общаго правила,—заговорилъ Косоворотовъ, глухо покашливая.—Большинство нашего провинціальнаго купечества живетъ сѣрой, не интересной жизнью... Да, не умѣютъ жить... Губятъ лучшія силы души въ мелкихъ грошовыхъ расчетахъ. Много и безпорядочно работаютъ. Суетятся, трясутся надъ копѣйками... Во всёмъ царитъ рутина, дѣдовскіе обычаи... Когда срываются съ цѣпи, то много пьютъ... Шумно, безобразно пьютъ... Помню, служилъ и на Волгѣ въ бойкомъ промышленномъ городкѣ... Домъ тамъ одинъ быль, недалеко отъ хлѣбной пристани. Стоялъ онъ въ узенькомъ глухомъ переулкѣ. Садъ кругомъ дома фруктовый и всѣ постройки надворныя были обнесены высокимъ заборомъ съ гвоздями... Носатому купцу, стотысячнику, принадлежалъ этотъ домъ. Бывало по вечерамъ любилъ и проходить по этому маленькому тихому переулку... Ко всенощной звонитъ... Бѣлые голуби на крышѣ воркуютъ... Изъ сада яблоками пахнетъ. И всегда на меня производилъ этотъ домъ
странное гнетущее впечатлѣніе. Точно тюрьма какая то. Ворота постоянно на запорѣ. Окна двойными рамами защищены... Идешь бывало и думаешь: какая же должно быть скучная, тусклая, монотонная жизнь тянется за этими стѣнами.— Да, невесёлая жизнь,—согласился Петровъ.—А, впрочемъ, друзья моя, нс будемъ омрачать нашу бесѣду такими не идущими къ дѣлу разсужденіями. Предпочтительнѣе выпить, закусить и вновь выпить...Не такъ ли?
— Сіе резонно!
— Теперь вотъ по газетамъ читаешь, вездѣ по всѣмъ городамъ раскачка пошла. Копошатся люди. Правды ищутъ,—тихо и неувѣренно вставилъ Мыльниковъ.— Что къ чему идетъ и понять невозможно. Опять же забастовки эти... Тятенька по этой причинѣ весьма злобствуетъ... Всё жидовъ да студентовъ ругаетъ.
— Да, братъ, именитому купечеству забастовки больно не по нутру. Приходится сокращать аппетитъ-то.
— Пожалуй, и въ нашемъ богоспасаемомъ градѣ въ скоромъ времени что нибудь разыграется. Среди желѣзнодорожниковъ волненіе началось. Приказчики тоже книжки читаютъ, объ улучшеніи быта толкуютъ.
— Въ интересное время мы живемъ,—заговорилъ Косоворотовъ, задумчиво попыхивая папиросой. — Въ обществѣ какая то смутная тревога, большія и радостныя надежды. Всѣ чего то ждутъ, къ чему то прислушиваются. И откуда то издалека, изъ самой гущи жизни, уже доносятся первые раскаты грозы. Мы увидимъ интересныя событія... Быть можетъ, увидимъ революцію. Какъ знать!
— Я не вѣрю въ это,—вяло возразилъ Петровъ.—Слишкомъ мы не подготовлены для такого переворота.
— Будущее покажетъ,—пожалъ плечами Косоворотовъ.
Разговоръ оборвался.
... Пріятели прображничали въ „Мавританіи“ до вечера.
Когда Мыльниковъ, расплачиваясь но счету, раскрылъ бумажникъ, Васька Петровъ не вытерпѣлъ.
Фамильярно похлопалъ купчика по колѣнкѣ и дѣланно безпечнымъ тономъ воскликнулъ:
— А, кстати, дружище, не одолжишь ли ты мнѣ рублей пять, ну три... Финансы мои совсѣмъ плохи.
Мыльниковъ не замедлилъ исполнить эту просьбу.
— Съ нашимъ удовольствіемъ. Берите-съ. Для ровнаго счета шесть рублевъ.
Простившись съ Мыльниковымъ около подъѣзда номеровъ, Косоворотовъ съ Петровымъ направились вдоль Набережной.
Оба они были порядочно выпивши.
— Вoтъ, видишь, Антонъ, какъ все хорошо устроилось,—съ легкимъ оттѣнкомъ самодовольнаго хвастовства началъ Петровъ. И сыты мы, и пьяны, да еще и деньги есть. Нѣтъ, что тамъ ни говори, а Колька Мыльниковъ все-таки славный парень! Да... Эхъ. а я то какого дурака свалялъ. Надо бы мнѣ попросить у него рублей десять. Что смотришь? Думаешь, не далъ бы...—Ну да и за это спасибо. Идемъ, братъ Антоній, въ пивную. Зашевелились у меня деньги въ карманѣ.
— А не будетъ ли на сегодня? Заложили вѣдь порядочно. Домой бы мнѣ надо.
— Ну, что у тебя дѣти малыя плачутъ, или боишься, что жена молодая соскучится. Полно—плюнь на это. Идемъ...
На углу переулка они натолкнулись на интересную сцену.
Около воротъ склада торговаго дома, компаньономъ котораго быль старикъ Косоворотовъ, стояла кучка рабочихъ.
Они оживленно толковали между собой, обсуждая какой-то инцидентъ.
Услышавъ, что рабочіе упоминаютъ имя его отца, Косоворотовъ невольно прислушался.
Изъ отрывочныхъ восклицанія онъ понялъ, о чемъ шла рѣчь.
Контора выдала грузчикамъ заработную плату на гривенникъ меньше, чѣмъ это было условлено.
Рабочіе волновались.
— Да гдѣ самый управитель-то? До него пойти надо!
— Нѣту его самого въ городу. Уѣхамши... Ахъ, что-бъ имъ ни дна, ни покрышки!
— И гдѣ это только, братцы, правда на свѣтѣ? Вѣдь ряда то какая была—по рубль двадцать.
— Захотѣлъ ты правды,—насмѣшливо подхватилъ высокій загорѣлый дѣтина въ изорванной рубашкѣ.—Эхъ, гдѣ наше не пропадало. Гайда, ребята, въ кабакъ. Чего тутъ зря галдѣть то.
Онъ махнулъ рукой и отошелъ отъ воротъ.
Грузчики повалили за нимъ.
Кто то громко запѣлъ на мотивъ варшавянки.
— Мретъ съ голодухи рабочій народъ...
— Вотъ, Василій, смотри,—кивнулъ головой Косоворотовъ.—Слышалъ, какъ они поговариваютъ? А эта пѣсня? Нѣтъ, братъ, до революціи не такъ ужъ далеко, какъ ты думаешь...
— Э, мнѣ въ высокой степени наплевать! —усмѣхнулся Петровъ.—Идемъ пить...
(Продолженіе слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться29102-08-2022 00:03:32
ГЛАВА I. Химическая обструкція.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОДЪ ЗНАМЕНАМИ СВОБОДЫ.
ГЛАВА I.Химическая обструкція.
... Къ послѣднимъ числамъ мая установились ясные ведреные дни.
... Въ садахъ пышно расцвѣтала сирень.
... Городская жизнь замѣтно затихала.
Люды болѣе состоятельнаго класса перебрались на дачи.
Но на окраинахъ города, въ маленькихъ квартирахъ желѣзнодорожниковъ, по бѣднымъ хибаркамъ рабочихъ на фонѣ монотонной трудовой жизни наблюдались новыя явленія.
Вce чаще и настойчивѣе говорили о забастовкахъ, все съ большимъ и большими недовѣріемъ прислушивались къ отголоскамъ войны.
Въ желѣзнодорожныхъ кружкахъ велась усиленная агитація за необходимость забастовки.
... Василій Ивановичъ Евсѣевъ въ эти дни былъ занятъ по горло.
Засѣданія комитета происходили чуть-ли не ежедневно.Кромѣ того, среди желѣзнодорожниковъ образовалась группа пропагандистовъ, занятіями которой руководило лицо, назначенное эсъ-дековскимъ комитетомъ.
Забастовка въ принципѣ была принята ещё въ началѣ мая, теперь же рѣчь шла о способахъ ея проведенія.
Изъ двухъ тысячъ человѣкъ служащихъ въ управленіи дороги можно было разсчитывать на сознательную поддержку не болѣе двухсотъ-трехсотъ человѣкъ.
Поэтому, въ концѣ концовъ, рѣшили провести однодневную забастовку всего желѣзнодорожнаго управленія путемъ химической обструкціи.
Была избрана техническая комиссія, на которую были возложены заботы по выработкѣ обструкціоннаго газа.
Евсѣевъ попалъ въ члены этой комиссіи.
Каждый день, послѣ занятій въ конторѣ, ему приходилось маршировать за городъ.
Тамъ, въ укромномъ мѣстечкѣ, среди густого лѣса, была устроена импровизованная лабораторія.
Возвращался онъ домой поздно ночью, голодный и измученный.
Наскоро закусивъ, кидался въ постель и спалъ до утра какъ убитый.
У Косоворотовыхъ ему за послѣднее время совсѣмъ не удавалось бывать.
Раза два въ его отсутствіе къ нему на квартиру заходила Ниночка, оставляла ко-
ротенькія записочки, въ которыхъ просила зайти, жалуясь на скуку.— Эхъ, не до того теперь!—убѣждалъ себя Евсѣевъ, бережно складывая эти письма.—Не такое время. Нужно работать, каждый часъ дорогъ!
... Обструкція была назначена на первое іюня.
Наканунѣ этого дня по управленію были распространены во множествѣ листки отъ желѣзнодорожнаго комитета.
Комитетъ приглашалъ товарищей сослуживцевъ „стойко бороться за свои права“, разъяснялъ значеніе готовящейся забастовки.
Было это во вторникъ.
... Еще съ вечера Евсѣевъ принесъ къ себѣ на квартиру четыре маленькія колбочки-орудіе обструкціи.
Поднялся онъ въ этотъ день раньше обыкновеннаго.
Наскоро выпилъ стаканъ чаю и поспѣшилъ въ контору.
Колбочки должны были быть разбиты ровно въ одиннадцать .часовъ.
Подходя къ дверямъ конторы, Евсѣевъ не безъ нѣкотораго чувства опасенія оглядѣлся вокругъ.
Онъ ожидалъ увидѣть нарядъ полиціи, предполагая, что желѣзнодорожное начальство, освѣдомившись о готовящихся событіяхъ. заблаговременно приметъ свои мѣры.
Опасенія его были однако напрасны.
Ему удалось пройти въ контору, не обративъ на себя ничьего вниманія.
Двѣ колбочки онъ спряталъ къ себѣ въ конторку, а остальныя двѣ понесъ передать Коробкину.
Тотъ встрѣтилъ Евсѣева въ корридорѣ.
Посмотрѣлъ вокругъ съ видомъ заговорщика и шопотомъ освѣдомился:
— Принесъ?
— На вотъ, возьми... Осторожнѣе. Не разбей прежде времени.
Юноша, видимо волнуясь и испуганно озираясь по сторонамъ, взялъ склянки.
— Отойдёмъ къ окну, покуримъ.... Да чего это у тебя руки дрожатъ, неужели боишься?—улыбнулся Евсѣевъ.
Коробкинъ счелъ нужнымъ обидѣться.
— Ну вотъ еще. Чего мнѣ бояться? Просто выпито было вчера, вотъ и трясутся руки.
Они усѣлись на подоконникѣ и закурили.
— Такъ смотри, не перепутай, —началъ Евсѣевъ, вяло попыхивая папиросой. —Одну штуку ты разобьешь на нижней площадкѣ лѣстницы, а другую въ коридорѣ, около шкафовъ со старыми дѣлами. Тамъ мѣсто безопаснѣе.
— Знаю, знаю...
— А я въ верхнемъ этажѣ устрою. Публика вся болѣе или менѣе подготовлена. Вновь агитировать не прійдется. Для насъ съ тобой это было бы, пожалуй, и неудобно. Намъ нужно держаться въ тѣни... Въ одиннадцать и начнемъ. А ты, между прочимъ, шепни тѣмъ, кто ненадежнѣе, чтобы не засиживались и при первой же тревогѣ бѣ-
жали изъ конторы. Человѣкъ пять есть у тебя надежныхъ?— Больше найдется. Я уже говорилъ кое-кому. Рада публика, Евсѣевъ пожалъ плечами и возразилъ недовольнымъ тономъ; — Я не удивляюсь. Этотъ неожиданный перерывъ занятій для многихъ явится пріятными сюрпризомъ. Дня два, а пожалуй и три не прійдется работать, пока будутъ провѣтривать контору.
— А достаточно ли силенъ газъ? — неувѣренно спросилъ Коробкинъ, нащупывая въ своихъ карманахъ полученныя колбочки. Онъ въ глубинѣ души сомнѣвался въ успѣхѣ предпріятія.
Къ тому же былъ немножко обижень тѣмъ обстоятельствомъ, что члены технической комиссіи до послѣдняго момента хранили свои приготовленія въ строжайшей тайнѣ.
— Опытъ покажетъ,—возразилъ Евсѣевъ поднимаясь сѣ подоконника.
— Однако, пора по мѣстами, публика вся въ сборѣ.
Они разошлись.
Прійдя въ свою комнату, Василій Ивановичъ разложилъ дѣла и занялся перепиской вѣдомости.
Работалось ому плохо.
Мысли его были далеко отъ этой пыльной сѣрой комнаты, отъ бѣлыхъ широкихъ листовъ, испещренныхъ столбцами цифръ. Онъ то и дѣло бросалъ перо, курилъ и нетерпѣливо посматривалъ на часы.
Агнія Степановна, какъ всегда, блѣдная и молчаливая, сосредоточенно работала въ своемъ уголкѣ.
Евсѣевъ смотрѣлъ на ея маленькую хрупкую фигурку со смѣшаннымъ чувствомъ жалости и непонятной досадѣ.
— Вотъ и эта обрадуется тоже неожиданному отдыху,—думалъ онъ, наблюдая за машинисткой.
Въ сущности говоря, напрасно мы всю эту кашу затѣяли. Какой смыслъ въ такой забастовкѣ, когда приходится снимать съ работы насильственнымъ путемъ? Сколько возни было! Сколько энергіи затрачено! И всѣ это только ради того, чтобы какой нибудь Иванъ Ивановичъ или Марья Ивановна получили возможность въ неурочное время отправиться на лоно природы. Холостой выпрѣлъ!
(Продолж. слѣдуетъ.)
Поделиться29202-08-2022 02:21:59
ГЛАВА II.Планъ выполненъ.
По мѣрѣ того, какъ часовая стрѣлка приближалась къ одиннадцати, странное раздраженіе, испытываемое Евсѣевымъ, уступало мѣсто сознанію необходимости выполнить порученіе комитета.
Въ нужный моментъ онъ вполнѣ овладѣлъ собой.
Пользуясь тѣмъ, что его сосѣди, погруженные въ работу, не обращаютъ на него никакого вниманія, онъ вынулъ спрятанныя колбочки и потихоньку вышелъ въ коридоръ.
Здѣсь ему попался навстрѣчу одинъ изъ конторщиковъ счетоводства.
— Слышали, товарищъ,—обратился онъ къ Евсѣеву, возбужденно размахивая руками,—въ службѣ тяги уже началось...
— Обструкція?—остановился тотъ.
— Да... Сейчасъ сообщали по телефону. Занятія прерваны... Бастуетъ публика!
Къ нимъ подошло еще нѣсколько человѣкъ;
Съ живѣйшимъ интересомъ выслушала извѣстіе.
— А что же у насъ?
— Во всѣхъ службахъ обструкцію навели. .Молодцы ребята!
— Терпите, товарищи...
— Тише, Господа! Начальство идеть!
— Засуетилось, небось!
Дѣйствительно, къ разговаривающимъ подходилъ мелкими торопливыми шагами помощникъ бухгалтера, старичокъ въ очкахъ.
Видъ у него былъ озабоченный и растерянный.
Событія дня были для него неожиданностью...
— Господа, убѣдительно васъ прошу, разойдитесь по своимъ мѣстамъ,—быстро и испуганно заговорилъ онъ, поправляя очки.
— Удивительное отношеніе къ служащимъ! — негодующим тономъ возразилъ кто то изъ кучки.
— Точно мы не люди, а автоматы какіе то. Торчи на своихъ стульяхъ, въ коридоръ не смѣй выйти.
— Нѣтъ, теперь времена не тѣ!
— Мы, желѣзнодорожные труженики, открыто заявили о своей солидарности со всѣмъ сознательнымъ пролетаріатомъ...
Старичокъ даже руками замахалъ.
— Что вы, господа, что вы!? Какія рѣчи, образумьтесь! Вѣдь вы не на митингѣ...
— Всѣ отдѣлы забастовали!
Евсѣевъ не сталъ слушать дальнѣйшихъ препирательствъ помощника бухгалтера со служащими и поспѣшилъ дальше, въ темный уголъ коридора.
Здѣсь онъ разбилъ одну изъ колбочекъ.
Вторая была разбита около дверей уборной.
Въ это время изъ нижняго этажа по лѣстницѣ застучали торопливые шаги.
— Послышались голоса:
— Обструкція!
— Бросайте работу, товарищи!
— Забастовка! Забастовка!
Мимо Василія Ивановича быстро пробѣжали нѣсколько человѣкъ.
Во всѣхъ комнатахъ началась суматоха.
Торопливо складывали дѣло.Стучали крышками конторокъ.
Кое кого начало уже тошнить.
Удушливые, газы давали себя знать. Начальство тоже растерялось.
Всѣми овладѣла паника...
Минутъ черезъ десять контора опустѣла. ... Евсѣевъ исчезъ сейчасъ же послѣ того, какъ выполнилъ свою миссію.
Въ передней около вѣшалокъ происходила настоящая давка.
НѢкоторые изъ служащихъ выбѣжали на улицу, не захвативъ даже верхняго платья...
Выйдя изъ конторы, Василій Ивановичъ медленными шагами направился къ себѣ на квартиру.
Между членами желѣзнодорожнаго комитета было заранѣе условлено, что лица, принимавшія активное участіе въ обструкціи, на нѣкоторое время должны быть совершенно освобождены oтъ партійной работы.
Сидѣть по своимъ квартирамъ.
Не посѣщать ни собраній, ни массовки.
„Очиститься“,—выражаясь техническимъ языкомъ.
... Евсѣевъ шелъ и не безъ удовольствія думалъ о предстоящемъ отдыхѣ.
— По крайней мѣрѣ, отосплюсь за это время... Хорошо! Утромъ и вечеромъ буду купаться...
Мысль о возможномъ арестѣ даже и въ голову ему не приходила.
Сдѣлано было все чисто.
Комаръ носу не подточитъ.
Хотя на всякій случаи къ обыску онъ приготовился.
Книжки, листки припрятаны...
Болѣе важные документы отнесены къ товарищамъ...
— Да, выспаться необходимо... За послѣдніе дни я совсѣмъ изнервничался... Къ Косоворотивымъ развѣ сходитъ на досугѣ?
Два раза заходила Ипяочка. Эхъ, не поймешь. что у неіі на умѣ: обычное лп женское кокетство, пли...Здѣсь мысли Василія Ивановичи быліі прерваны неожиданнымъ окликомъ:
— Здравствуйте, Мой юный другъ! О чемъ вы это такъ замечтались? Идетъ человѣкъ, голову опустилъ, видно, что мысли его витаютъ „далеко, далеко отъ. скучной юдоли земной!“
Передъ Евсѣевымъ стоялъ, слегка покачиваясь, замѣтно въ приподнятомъ настроенiи, Антонъ Косоворотовъ.
Его помятый, заношенный костюмъ посунувшееся давно небритое лицо говорили безъ словъ.
И сразу становилось ясно, что человѣкъ этотъ за послѣднее время больше пиль, чѣмъ ѣлъ, спалъ гдѣ попало, не раздѣваясь.
Оть него пахло дешевымъ табакомъ, потомъ и виннымъ перегаромъ.
— Что же вы молчите, юноша?—продолжалъ Косоворотовъ развязнымъ тономъ человѣка улицы.
— Не ожидали встрѣтить меня въ такомъ, могу сказать, непрезентабельномъ видѣ? Пустяки! Не обращайте вниманія на внѣшность. Будьте выше толпы и ея глупыхъ предразсудковъ.
Евсѣевъ пожалъ протянутую руку.
— Здравствуйте...
Съ Антономъ; онъ познакомился вскорѣ послѣ Пасхи
Случалось, бесѣдовалъ съ нимъ на равныя темы.
Одинокая, гордая по своему душа бывшаго актера представляла для Евсѣева извѣстный интересъ.
А озлобленный жизнью умъ Аптона, рождавшій иногда смѣлые парадоксы, мрачные и горькіе софизмы, дѣлалъ его занимательнымъ собесѣдникомъ...
— Вы домой?
— Да... Слышали объ обструкціи'/
— Освѣдомленъ... какъ же... Первое выступленіе революціонеровъ 20-го числа!
— Это вы желѣзнодорожниковъ такъ?
— Вамъ не нравится мое опредѣленіе?
Эхъ, юноша! Ну, подумайте, какой же это протестъ? Какая-же забастовка? Просто кукишъ въ карманѣ показали.
— Что же, для, начала и это не дурно,— усмѣхнулся Евсѣевъ.
Въ головѣ у него вертѣлась мысль спросить о Ниночкѣ.
Но почему то это казалось неловкимъ... Наконецъ не вытерпѣлъ.
— А какъ ваши, здоровы?
Антонъ пренебрежительно махнулъ рукой.
— Я уже давно разошелся съ ними.
— Развѣ? Не слышалъ...
— Со старикомъ поспорили... Живу теперь, какъ птица небесная: гдѣ день, гдѣ ночь.
— Съ сестрами не видаетесь? Косоворотовъ посмотрѣть въ сторону и нервно пожалъ плечами.
— Къ чему?
Тихо вздохнулъ и добавили:
— Наши дороги разныя, такъ лучше ужъ не встрѣчаться!
— Что же вы теперь намѣрены дѣлать?
— Жить, пить, бродить по бѣлу-свѣту,— съ прежней безпечностью отвѣтилъ Антонъ.
Они шли теперь по узенькому тротуару, по улицѣ, ведущей въ зарѣчную слободку.
Благодаря близости рѣки и пристани на этой улицѣ было много пивныхъ, грязныхъ трактировъ и чайныхъ лавокъ.
Постоянно здѣсь бродили кучки босяковъ. Было шумно и людно...
Часто пѣли, а ещё чаще дрались...
(Продолж. слѣдуетъ.)
Не-Крестовскій.
Поделиться29302-08-2022 02:45:38
ГЛАВА III.Со дна жизни.
— Люблю я эту часть города,—сказалъ Косоворотовъ, широкимъ жестомъ обращая вниманіе спутника на уличное оживленіе.
— Тамъ, въ городѣ, я чувствую себя чужимъ... Праздная разряженная толпа, зеркальныя витрины магазиновъ, вся эта роскошь и шумиха буржуазной жизни, выставленная напоказъ, дѣлаютъ меня особенно нервнымъ и раздражительнымъ. Я отдыхаю душой только здѣсь, среди этихъ полупьяныхъ, полуголодныхъ босяковъ. Эти грязныя харчевни, смрадные кабаки привлекаютъ меня какъ тихія пристани—мѣсто отдыха послѣ плаванія по бурному, житейскому морю...
— Тихія пристани,—задумчиво покачалъ головой Евсѣевъ.—Ну, я не сказалъ бы этого... Здѣсь дно жизни.
— Дно, говорите вы,—живо подхватилъ Литонъ,—такъ что же изъ этого? Развѣ вы не знаете, что на днѣ всегда стоить затишье? Я разумѣю не то дно, которое воспѣлъ Горькій, а настоящее морское... Правда, здѣсь нѣть зеленоватой оцѣпенѣлости волнъ, нѣть ползучихъ водорослей и красивыхъ раковинъ, но люди, обитающіе на этомъ днѣ, также мертвы и далеки отъ жизни, какъ и трупы жертвъ кораблекрушеній, занесенные морскимъ пескомъ... Чѣмъ грязнѣе кабакъ, чѣмъ грязнѣе и безпардоннѣе
его посѣтителя, тѣмъ ярче подтверждается выраженная мною мысль. Зайдите въ любое изъ этихъ злачныхъ мѣстъ и вы увидите прекрасные образчики живыхъ мертвецовъ. Всѣхъ ихъ захлестали волны житейскаго моря!... Разговаривая, они подошли къ набережной.
Направо и налѣво тянулись торговые склады, конторы пароходствъ.
... Стоялъ жаркій лѣтній день.
... Дымка сизой пыли висѣла надъ набережной.
На пристаняхъ работа кипѣла во всю.
Лязгали якорныя цѣпи, скрипѣли лебедки, грохотали телѣги.
Оборванные утомленные грузчики съ грязными вспотѣвшими лицами суетились около товарныхъ складовъ.
Работали молча, изнемогая отъ усталости и зноя.
Медленно, одинъ за однимъ, гуськомъ поднимались грузчики по шаткимъ сходнямъ, кряхтя подъ тяжестью ноши...
... Для того, чтобы попасть въ зарѣчную слободку, нужно было пройти вдоль набережной и спуститься къ мосту черезъ болотистое полувысохшее русло притока рѣки.
На самомъ углу на спускѣ къ мосту возвышалось большое двухъ-этажное зданіе, сложенное изъ кирпича.
Здѣсь былъ трактиръ третьяго разряда съ билліардами.
Грязный притонъ съ подозрительной репутаціей, около котораго постоянно толпились кучки золоторотцевъ, занятыхъ игрою въ орлянку.
Изъ оконъ нижняго этажа постоянно тянуло запахомъ перегорѣлаго сала, слышались пьяныя пѣсни и ругань.
Темная разношерстная публика посѣщала этотъ трактиръ.
Бывали тутъ мелкіе шулеришки, сыщики, всевозможный фартовый народъ, начиная отъ карманщиковъ и кончая ночными громилами.
По вечерамъ въ нижнемъ этажѣ собирались рабочіе съ пристаней.Пили чай и водку подъ звуки хриплаго стараго оркестріона.
Изрѣдка сюда попадали гости и другой сорта.
Подкатывала къ трактиру дребезжащая извозчичья пролетка и высаживала какого нибудь загулявшаго приказчика изъ города въ компаніи дѣвицы, размалеванныя щеки которой не оставляли сомнѣнія въ ея профессіи.
И тогда въ трактирѣ начиналась широкая гульба, пока неосторожнаго кутилу не обирали до нитки.
... Поравнявшись съ трактиромъ, Косоворотовъ съ комическимъ сожалѣніемъ тряхнулъ головой и хлопнулъ себя по карману.
— Ни сантима! Жалко, чертъ побери! Въ самый разъ бы сейчасъ бутылочку пивца раздавить... Но, увы! не имѣется презрѣннаго металла.—Въ дорогѣ, знаете, поиздержался,—какъ говоритъ Хлестаковъ... Слушайте, юноша,—круто обернулся онъ къ Евсѣеву,—ссудите мнѣ нѣкоторую толику деньжатъ. Копѣекъ этакъ тридцать — сорокъ. Пойду и выпью за успѣхъ русской революціи.
Просьба эта застала Евсѣева врасплохъ.
Отказать было какъ то не ловко.
Онъ порылся въ своемъ тощемъ кошелькѣ и подалъ Косоворотову два двухгривеиныхъ.
— Ну вотъ спасибо, голубчикъ, — расчувствовался бывшій актеръ.—Великое русское спасибо отъ души. Теперь я богатъ, какъ Крезъ. Вашу руку, мой юный и великодушный другъ. Не поминайте лихомъ безпутнаго Антошку Косоворотова, неудавшагося трагика изъ купеческихъ оболтусовъ. Увидите моихъ прекрасныхъ сестрицъ, передайте имъ привѣтъ отъ погибшаго брата. Послѣднее прости со дна морского. Ха, ха, ха! Ну, прощайте!
Антонъ быстро взбѣжалъ по ступенькамъ крыльца и скрылся за дверью трактира.
Евсѣевъ продолжалъ свой путь, занятый невеселыми размышленіями, вызванными разговоромъ съ Косоворотовымъ.А этотъ послѣдній гордо побрякивая монетами, подошелъ къ стойкѣ, кивнулъ буфетчику съ фамильярностью стараго знакомаго и съ апломбомъ потребовалъ:
— На два пенса виски съ содовой водой!
Здѣсь уже знали повадки Косоворотова.
Буфетчикъ лѣниво усмѣхнулся.
Подручный мальчишка поставилъ передъ
Косоворотовымъ распечатанную сотку и бутылку пива.
Пиво было дрянное, теплое, и въ соединеніи съ водкой представляло одуряю щую смѣсь.
Антонъ быстро охмѣлѣлъ.
Мрачно сидѣлъ, навалившись на столъ, подперевъ голову рукой.
Къ вечеру деньги были пропиты.
Хозяинъ въ долгъ не давалъ.
Но не хотѣлось уходить нзъ трактира.
Къ вечеру здѣсь стало шумно: подвалила публика.
Оркестріонъ захрипѣлъ „Дунайскія волны".
... Кто то пьяный и мокрый наклонялся надъ Косоворотовымъ и тормошилъ его за плечо.
— Ахтеръ, а ахтеръ! Вставай, чего раскисъ? Ступай къ намъ. Поднесемъ, ей Богу поднесемъ!
Косоворотовъ поднялъ отяжелѣвшую голову.
Чье то красное возбужденное лицо склонялось надъ нимъ.
— Не узнаю... А впрочемъ все равно... Благія намѣренія всегда должны быть поо... поощряемы... Идемъ!
Гуляла какая то компанія мелкихъ мазуриковъ.
Пили, орали пѣсня, галдѣли.
Всѣ они, оказывается, какъ то знали Косоворотова.
Уже поздно ночью, когда пьяный шумъ въ трактирѣ достигъ апогея, одинъ изъ со-
бутыльниковъ Косоворотова облапилъ его мокрыми осклизлыми руками и пьянымъ слезливымъ тономъ началъ упрашивать:— Ахтеръ, дружище, распотѣшь душу... Хвати што нибудь по кіятральному. Закатывай посердцещипательнѣй. Уважь компанію!
Косоворотовъ нѣсколько ободрился.
Воспрянулъ духомъ.
Ты-ы, пьяная мразь, брось! убери свои поганыя лапы! Огненными словами я сжегъ бы ваши души, но... тяжело говорить. Какъ вы поймете меня, вы, рожденные въ тинистомъ болотѣ порока и преступленій? Великой жалости къ вамъ и вмѣстѣ съ тѣмъ великаго презрѣнія преисполнено мое сердце...
— Хо, хо, хо! Ловко! Ай да ахтеръ!
Косоворотовъ поднялся во весь свой
ростъ и громко возопилъ, охваченный пьянымъ возбужденіемъ:
— Вы, сидящіе здѣсь, вы, жалкіе и гнусные отбросы города: сыщики и сутенеры, воры и пьяницы, слушайте огненныя слова новой истины! Я говорю вамъ: близокъ часъ страшнаго суда. Суда надъ богатыми и власть имущими... Приближается великій день, когда всё потонетъ въ огнѣ и въ крови! Небо и земля застонутъ отъ ужаса! Море отдастъ своихъ мертвецовъ! И со дна жизни, изъ грязныхъ притоновъ поднимутся грязныя стихійныя силы. Я соберу васъ подъ свое знамя,—черное знамя разрушенія! Мы пойдемъ къ нимъ. Кровью смоемъ вѣковую неправду! Насиліемъ уничтожимъ насиліе!..
(Продолж. слѣдуетъ.)
Не-Крестовскиій.
Поделиться29528-11-2022 19:03:22
Боже мой, как это было интересно читать! Дыхание и ощущение ТОЙ жизни! Безумно интересно! Читал внимательно и даже записывал интересные выражения! Спасибо, alippa, за удивительное удовольствие!
Но насколько же они жестоко бухают!!!! "Он подкрепился графинчиком водки"! Ну а что, обычное повдение персонажа романа.
Поделиться29628-11-2022 19:09:52
Талантливый парень был. Жаль, что такого романа про Новониколаевск никто не родил.