ГЛАВА XLIV „Въ притонѣ Шуллеровъ“.

Падая, Козырь выронилъ револьверъ. Этимъ обстоятельствомъ поспѣшилъ воспользоваться Савелій Петровичъ: онъ подхватилъ оброненное оружіе и сунулъ его въ карманъ. Если до послѣдняго момента можно было сомнѣваться на чьей сторонѣ останется побѣда, то теперь, когда оба громили были обезоружены, становилось очевиднымъ, что имъ придется ретироваться съ поля сраженія.

Сенька Козырь, вскочивши, было, опять, тщетно шарилъ на притоптанномъ снѣгу свой револьверъ. Въ это мгновеніе Савелій Петровичъ нанесъ сильный ударъ рукояткой своего ногана по головѣ грабителя. Задержать ему, однако, нападавшихъ не привелось. Когда Савелій Петровичъ наклонился надъ неподвижно лежавшимъ извозчикомъ съ цѣлью убѣдиться, живъ онъ или мертвъ, Филька бросился къ своей лошади и вскочилъ въ кошевку; его примѣру послѣдовалъ и Козырь. Все это произошло такъ быстро, что Савелій Петровичъ не могъ воспрепятствовать бѣгству грабителей.

— Погоди, собачій сынъ, мы ужо до тебя доберемся,—злобно прохрипѣлъ Филька, настегивая лошадь.

Рысакъ подхватилъ кошевку, и громилы скрылись въ ночной темнотѣ. Савелій Петровичъ разрядилъ имъ вслѣдъ, наудачу, два патрона; выстрѣлы эти не принесли вреда тому, въ кого били направлены.

Очутившись одинъ среди глухой спящей улицы, надъ неподвижно чернѣющей фигурой извозчика, Савелій Петровичъ перекрестился и глубоко вздохнулъ. Послѣ горячей, крутой расправы съ грабителями, кровь ходила въ его жилахъ ходуномъ, въ вискахъ сильно стучало.

— Фу...у! Ну, слава Тебѣ, Господи, дешево отдѣлался, жалко вотъ только извозчика, бѣдняга, кажется, на смерть зашибленъ. Эти опасенія оказались напрасными: извозчикъ былъ только оглушенъ кастетомъ Козыря.

Савелій Петровичъ ощупалъ голову извозчика и, убѣдившись, что слѣдовъ пораненіи нѣтъ, принялся тереть ему лицо снѣгомъ. Средство это подѣйствовало успѣішно, и черезъ нѣсколько минутъ извозчикъ открылъ глаза.

— Что, бѣдняга, здорово тебя обработали?—участливо спросилъ Савелій Петровичъ, помогая ему подняться на ноги. Извозчикъ молчалъ и трясся весь, какъ въ лихорадкѣ. Зубы у него выбивали отчаянную дробь.

— Накрой голову-то, зазябнешь,—протянулъ ему Савелій Петровичъ шапку. Извозчикъ машинально, видимо плохо сознавая, что онъ дѣлаетъ, нахлобучилъ шапку и глухо пробормоталъ.

— Индо въ глазахъ мутится... Мать Пресвята Богородица! Микола милосливый! Охъ! какъ, еще живъ остался!

На шумъ борьбы, на выстрѣлы, съ противоположнаго конца улицы показалась фигура всадника—это былъ ночной объѣздной. Разспросивъ въ чемъ дѣло, объѣздной энергично засвистѣлъ. Откуда-то, издалека, донеслись отвѣтные свистки стражи. Савелій Петровичъ назвалъ объѣздному свою фамилію и указалъ номера, гдѣ онъ остановился. Объѣздной помогъ извозчику распрячь лошадь, и они оба отправились въ участокъ, захвативъ лошадь и бросивъ санки. Безшумныхъ-же рѣшилъ не возвращаться домой, а продолжать свой путь пѣшкомъ.

До квартиры Гудовича оставалось всего нѣсколько кварталовъ. Савелій Петровичъ быстро прошелъ это разстояніе, зорко осматриваясь по сторонамъ, такъ какъ опасался новаго нападенія. Снаружи квартира Гудовича казалась погруженной въ глубокій сонъ, ни одинъ лучъ свѣта не прорывался на улицу изъ подъ спущенныхъ оконныхъ шторъ. Савелій Петровичъ нажалъ кнопку электрическаго звонка, и черезъ нѣсколько мгновеній дверь была открыта. Поздніе ночные визиты были въ этомъ домѣ вполнѣ обычными явленіями. Горничная, нанятая Гудовичемъ вмѣсто ушедшаго Семена, помогла Савелію Петровичу раздѣться и, кокетливо улыбаясь, спросила:

— Что это вы такъ поздно, барышня заждались васъ.

— Лучше поздно, чѣмъ никогда, красавица моя,—весело отвѣтилъ Савелій Петровичъ, приглаживая волосы передъ большимъ простѣночнымъ зеркаломъ

Съ тѣхъ поръ, какъ дѣла игорнаго дома приняли широкіе размѣры, Гудовичемъ были сдѣланы крупныя измѣненія въ обстановкѣ квартиры.

Гостинная, въ которой обычно происходила игра, была убрана в восточномъ вкусѣ. Мягкіе, широкіе диваны тяжелыя портьеры, пушистые ковры—все эго представляло собой искусное сочетанье двухъ цвѣтовъ, краснаго и желтаго. Въ душной атмосферѣ этой комнаты, душной отъ табачнаго дыма, отъ дыханія разгоряченныхъ, взволнованныхъ людей и отъ крѣпкихъ, одуряющихъ духовъ, которыми была обрызгана вся мебель, эти богатыя восточныя ткани съ яркими разводами создавали сильное впечатлѣніе.

Пахло золотомъ и кровью. Это впечатлѣніе увеличивалось ещё кровавымъ отблескомъ громадной висячей лампы надъ игорнымъ столомъ. И ламповый абажуръ, и сукно игорнаго стола были также ярко малиноваго цвѣта.

Новичокъ, попадавшій впервыѣ въ этотъ модный притонъ азарта, чувствовалъ себя въ совершенно исключительной обстановкѣ: здѣсь все было разсчитано ударить по нервамъ посѣтителей. И самое сочетаніе цвѣтовъ обстановки, и таинственный полумракъ, стоящій по угламъ гостиной—все это настраивало воображеніе особеннымъ образомъ, дѣйствовало на мозгъ, какъ тяжелый кошмаръ, сотканный изъ золота и крови...

Къ приходу Савелія Петровича игра была въ полномъ разгарѣ. Изъ постоянныхъ посѣтителей игорнаго дома здѣсь были Раменскій, Петръ Васильевичъ Огневъ, молодой Вишниковъ Здороваясь съ присутствующими, Савелій Петровичъ замѣтилъ, къ удивленію своему, невозмутимую фигуру сэра Эдуарда Бальфура, облаченнаго въ безукоризненный вечерній костюмъ. Позади англичанина помѣщался его переводчикъ. Англичане были привезены сюда Огневымъ. Сэръ Эдуардъ не прижималъ. участія въ игрѣ, онъ молча покуривалъ сигару и хладнокровно слушалъ дурной французскій языкъ панны Ядвиги. Послѣдняя была въ этотъ вечеръ ослѣпительна прекрасна. Черное шелковое платье съ низкимъ вырѣзомъ лифа красиво оттѣняло теплый мраморъ ея плечъ и бюста. И если ея  болтовня на
плохомъ французскомъ языкѣ не была особенно занимательной для чопорнаго англичанина, то красота и грація очаровательной польки съ успѣхомъ возмѣщали это.

—Отчего вы такъ поздно? Были въ циркѣ, да?—освѣдомился Гудовичъ, обмѣниваясь съ Савеліемъ Петровичемъ крѣпкимъ рукопожатіемъ.

—И въ циркѣ былъ, а главное не въ томъ; погодите, дайте перевести духъ, разскажу всё по порядку. Здравствуй Петя! Мое почтеніе Ядвига Казимировна!

Панна Ядвига протянула Савелію Петровичу свою маленькую холеную ручку.

—Панъ Савелій хочетъ разсказать что-нибудь интересное? Пусть онъ сядетъ около меня и разскажетъ.

Голубые глаза красавицы ласково и довѣрчиво остановились на мужественномъ лицѣ таежника.

—Постойте! Прежде чѣмъ разсказывать, подкрѣпите свои силы добрымъ глоткомъ вина,—вмѣшался Станиславъ Андреевичъ, протягивая Безшумныхъ бокалъ замороженнаго шампанскаго.

— Спасибо на ласковомъ словѣ, за ваше здоровье, Ядвига Казимировна!—поклонился Савелій Петровичъ.

—Ну-съ, господа,—продолжалъ онъ,— чуть было мнѣ сегодня бока не намяли.

—Какъ, что такое, гдѣ!—посыпались вопросы; Савелій Петровичъ разсказалъ происшедшее.

Вотъ, господа, закончилъ онъ,—ужъ подлинно говорится, что кому чего на роду написано, не обойдешь, не объѣдешь. Сколько я на своемъ вѣку въ разныхъ передѣлкахъ бывалъ, раза два тонулъ, одинъ разъ чуть было не сгорѣлъ живьемъ: лѣснымъ пожаромъ захватило; лошадь подо мной изъ засады застрѣлили, медвѣдь подъ себя подминалъ и сейчасъ на головѣ рубцы есть, а всё Савка Безшумныхъ живъ, а тутъ вотъ теперь у васъ въ Томскѣ чуть было каюкъ не дали... Не поберегись я малость —ну и крышка!

—Езусъ, Марія! Какіе ужасы разсказываетъ панъ Савелій!—всплеснула руками Ядвига Казимировна.

—Такъ ловко ты ихъ отдѣлалъ, Савелій Петровичъ! Молодчина парень! Люблю за ухватку, это вотъ по нашему, по таежному,—похлопалъ разсказчика по плечу Огневъ.
Мистеръ Бальфуръ, которому переводчикъ вкратцѣ передалъ объ эпизодѣ нападенія, съ любопытствомъ спросилъ Савелія Петровича.

— Вы боролись одинъ противъ двоихъ? Для этого надо имѣть силу.

—Только вы, господа, еще не знаете, какія медвѣжьи лапы у моего пріятеля,— пояснилъ Огневъ,—вѣдь, онъ въ молодые то годы подковы ломалъ. Чай, и теперь сможешь, а Савелій Петровичъ?

Безшумныхъ безпечно тряхнулъ головой. —Давно ужъ не пробовалъ.

Врядъ-ли! Прошло наше время... Въ этотъ моментъ въ гостинной появилось новое лицо — Сергѣй Николаевичъ Загорскій. При видѣ Безшумныхъ онъ нахмурилъ брови, но моментально овладѣлъ собой и, любезно улыбаясь, обмѣнялся съ присутствующими рукопожатіемъ.

—Pardon, господа! Станиславъ Андреевичъ, могу я просить васъ на одну минутку: мнѣ нужно сказать вамъ нѣсколько словъ...

—Къ услугамъ пана! Продолжайте, господа, игру, мы сейчасъ вернемся.

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

Другу.

ОКОНЧАНІЕ ГЛАВЫ XLV. "Жертва макао."

Пропустивъ по рюмочкѣ, игроки вернулись въ гостиную. Гудовичъ на правахъ хозяина распечаталъ колоды и разбросилъ вѣеромъ карты.

— Прошу, господа! Выбирайте мѣста. ... Началась новая игра.

— Сэръ Эдуардъ, отчего вы не принимаете участія въ макао. Боюсь, вамъ будетъ скучно смотрѣть на насъ, —обратился къ англичанину Загорскій на безукоризненномъ французскомъ языкѣ.

— Я не люблю картъ,—отвѣтилъ мистеръ Бальфуръ.—И развѣ можно скучать въ обществѣ такой прелестной особы, какъ наша хозяйка.

— Ну-съ, начинайте, Петръ Васильевичъ, ваша сдача!

Первое время игры Безшумныхъ воздерживался отъ крупныхъ ставокъ, пробуя счастье, но потомъ, когда ставки начали увеличиваться, звонъ золотыхъ монетъ и шелестъ ассигнацій разжегъ его. Онъ поставилъ въ банкъ сразу пятьдесятъ рублей проигралъ.

— Плохо изъ деровни пишутъ, гдѣ-же это видано по первой картѣ бить!—безпечнымъ толомъ замѣтилъ онъ, передавая колоду и, искоса посматривая въ дальній голъ гостиной, гдѣ на мягкомъ диванѣ расположились панна Ядвига и англичанинъ съ него переводчикомъ.

— Когда вы намѣрены ѣхать въ Москву, Савеліи Петровичъ,— вѣжливо освѣдомился Загорскій, потрясая карты.

— Думаю послѣзавтра ѣхать, нечего время зря терять, будетъ, погулялъ у васъ Томскѣ.

— Но, я надѣюсь, вы заѣдете къ намъ на обратномъ пути?

Всенепремѣнно... Сколько тамъ у васъ осталось? Десять рублей? Иду!

... Въ общемъ Савелій Петровичъ былъ въ проигрышѣ около ста рублей, какъ вдругъ ему пришла счастливая талія: онъ убилъ четыре карты и снялъ восемьдесять рублей.

— Тяните дальше, —предложилъ Загорскій, беря колоду.

— Будетъ съ меня,—спокойно отвѣтилъ Безшумныхъ, пересчитывая деньги.

— Раскаиваться будете. Смотрите, я на ваше счастье стану играть! — произнесъ Загорскій, приготовляясь метать банкъ. Въ этотъ моментъ онъ пустилъ „накладку“. Беря лѣвой рукой колоду картъ и повертываясь лицомъ къ слѣдующему партнеру, онъ быстрымъ, незамѣтнымъ для постороннихъ глазъ движеніемъ, вынулъ изъ кармана подтасованныя карты и положилъ ихъ сверху колоды. Продѣлало это было съ такою ловкостью, на которую способны только профессіональные шуллера и фокусники.

— Ну, на ваше счастье, Савелій Петровичъ, ставлю сто рублей, вѣдь, по пятой картѣ иду!

— Вотъ, видите, Савелій Петровичъ, я вамъ говорилъ, не слушали!—усмѣхнулся Загорскій,—сколько вы на своей таліи проиграли? Такъ и быть, исключительно для васъ, протяну еще карточку, восьмую. Угодно вамъ восемьсотъ рублей?

— Холодный потъ выступилъ на лбу Савелія Петровича, соблазнъ былъ слишкомъ великъ. Послѣ минутнаго колебанія онъ рѣшительно махнулъ рукой.

— Была не была—повидалась!

Давайте!

Восьмой картой вышла чистая девятка. У присутствующихъ вырвался легкій крикъ изумленія.

— Вотъ такъ талія задалась, восемь рядовыхъ картъ!

Савеліи Петровичъ молча отсчиталъ требуемую сумму. Игра начала его затягивать. Въ теченіе послѣдующихъ двухъ часовъ маневръ, употребленный Загорскимъ, примѣнялся имъ и Гудовичемъ еще нѣсколько разъ. Результатомъ чего явилось полное опустошеніе кармановъ Савелія Петровича
Нужно-ли говорить, что и пятая, и шестая, и седьмая карты были убиты.
и другихъ непосвященныхъ въ тайну игроковъ. Убѣдившись, что онъ проигрался до
тла, Савелій Петровичъ вышелъ изъ-за стола и покачалъ головою.

— Вотъ такъ съѣздилъ въ Москву, нечего сказать. Эхъ, дурная голова! Какъ теперь быть, не знаю...

Въ это время сэръ Бальфуръ, присально наблюдавшій за игрой, которая его заинтересовала больше, чѣмъ кокетливая болтовня польки, обратился къ Савелiю Петровичу черезъ переводчика:

— Позвольте мнѣ преложить свои услуги, мы ѣдемъ вмѣстѣ съ вами въ Москву, гдѣ въ настоящее время находится другой представитель нашего синдиката. Мы купимъ ваше открытiе. Согласны?

Савелій Петровичъ съ благодарностью пожалъ руку англичанина. Онъ былъ обрадованъ этимъ предложеніемъ.

Коварные замыслы Загорскаго, такимъ образомъ, не увѣнчались успѣхомъ. Съ отъѣздомъ Безшумныхъ въ Москву исчезала всякая возможность овладѣть тайной его открытія.

(Конецъ первой части).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА II. „Мертвые не возвращаются“.

Сергѣй Николаевичъ презрительно улыбнулся.

— Однако, вы осторожны!—продолжайте, я васъ слушаю.

— Итакъ, говорю я, этотъ юноша происходилъ изъ хорошей семьи. У него были связи. Онъ занималъ постъ атташе при русскомъ посольствѣ одного изъ европейскихъ дворовъ; но это, собственно говоря, къ моему разсказу не относится. Въ то время, когда и познакомился съ нимъ, бѣдняга находился въ самомъ плачевномъ положеніи. Дѣло происходило въ одной глухой деревушкѣ южной Германіи ..

— Вашъ разсказъ становится интересенъ!

— Вы находите?

— Я продолжаю! Надо вамъ сказать, дорогой мой, что въ то лѣто я совершалъ маленькое турнэ по способу пѣшаго хожденія. Дѣла мои, знаете, приняли временно скверный оборотъ и, вмѣсто купэ перваго класса и отелей, перечисляемыхъ Бедекеромъ, мнѣ пришлось шагать по шпаламъ, а ночи проводить въ деревенскихъ ригахъ. Однажды я остановился на ночлегъ въ маленькой деревушкѣ, расположенной въ двухъ километрахъ отъ линіи желѣзной дороги. Здѣсь, въ домикѣ станціоннаго сторожа, охотно давшаго мнѣ кровъ и пищу, я встрѣтился съ этимъ юношей.

— Съ этимъ юношей? Съ атташе посольства?— иронически улыбнулся Загорскій.

— Да съ нимъ! Молодой человѣкъ былъ близокъ къ смерти: ему оставалось жить всего нѣсколько часовъ. Хозяинъ домика, станціонный сторожъ, совершая раннимъ утромъ обходъ линіи, нашелъ этого молодого человѣка неподвижно лежавшимъ въ канавѣ, подъ желѣзнодорожной насыпью. Бѣдняга былъ, очевидно, сброшенъ или нечаянно упалъ съ проходившаго поѣзда. Скатившись съ высоты нѣсколькихъ саженъ, онъ страшно расшибся, изуродовалъ себѣ лицо до неузнаваемости. Сердобольный сторожъ. при помощи своего товарища, перенесъ раненаго въ деревушку. Къ вечеру, незадолго до моего появленія, раненый пришелъ въ себя. Мнѣ пришлось провести тогда нѣсколько скорбныхъ часовъ у постели умирающаго. Узнавъ во мнѣ своего соотечественника, молодой человѣкъ заговорилъ со мной на родномъ языкѣ... Онъ разсказалъ мнѣ прелюбопытную исторію... Однако, знаете что, слишкомъ продолжительный разговоръ утомляетъ меня, и я былъ бы очень вамъ признателенъ, если-бы вы предложили мнѣ глотокъ вина.

Загорскій молча поднялся и нажалъ кнопку.

— Принеси сюда бутылку портвейна! — приказалъ онъ явившемуся слугѣ.

Незнакомецъ поблагодарилъ молчаливымъ наклоненіемъ головы.

— Сдѣлаемъ маленькую паузу, — посмотрѣлъ онъ на Загорскаго,—надѣюсь, вы неособенно торопитесь?

Было подано вино, и незнакомецъ, съ наслажденіемъ отпивъ нѣсколько глотковъ, замѣтилъ:

— У васъ недурной погребъ, узнаю человѣка, любящаго пожить въ свое удовольствіе. Этотъ добрый старый портвейнъ зажигаетъ нашу кровь, какъ поцѣлуй хорошенькой женщины!

Простите, я вижу ваше нетерпѣніе и продолжаю. Молодой человѣкъ, съ которымъ такъ странно свела меня судьба, сдѣлался, по его словамъ, жертвою вѣроломнаго злодѣйства. Дѣло происходило слѣдующимъ образомъ. Еще въ Парижѣ онъ познакомился съ какимъ-то ловкимъ авантюристомъ,
выдававшимъ себя за польскаго графа. Безукоризненныя свѣтскія манеры проходимца, его мнимыя связи и искусное вранье заставили молодого дипломата сблизиться и подружиться съ нимъ. Они рѣшили вмѣстѣ ѣхать въ Россію. За время своего знакомства ловкій герой темнаго міра сумѣлъ выпытать у юноши всѣ подробности о его семейномъ положеніи. Юноша передъ этимъ получилъ письмо изъ далекой Сибири, извѣщавшее его о смерти отца. Старикъ оставилъ послѣ себя большое состояніе и безспорнымъ наслѣдникомъ являлся нашъ молодой человѣкъ. Мнимый польскій графъ, пользуясь нѣкоторымъ сходствомъ во внѣшности, а также и тѣмъ обстоятельствомъ, что его слишкомъ довѣрчивый пріятель былъ увезенъ изъ Сибири ещё мальчикомъ, и что, слѣдовательно, врядъ-ли кто могъ-бы обнаружить обманъ, задумалъ воспользоваться документами бѣднаго юноши. Съ этой цѣлью онъ усыпилъ своего спутника по путешествію, забралъ всѣ его вещи и бумаги, обмѣнялся даже съ нимъ платьемъ и выбросилъ одурманеннаго юношу подъ желѣзнодорожный откосъ. Глухая ночь была свидѣтельницей этого преступленія...

Поѣздъ умчался вдаль, унося мошенника, сдѣлавшагося обладателемъ аристократическаго имени и богатаго наслѣдства. Между тѣмъ, какъ его окровавленная и измятая жертва лежала въ грязной канавѣ...

Загорскій рѣзко оттолкнулъ отъ себя кресло и прошелся по кабинету. Незнакомецъ молча наблюдалъ за нимъ, заложивъ правую руку за бортъ сюртука.

— Чертъ побери!—глухо и сдержанно заговорилъ Загорскій,—къ чему мнѣ ваши дурацкіе розсказни!? Я былъ слишкомъ терпѣливъ, слушая вашу болтовню въ теченіи получаса, но теперь довольно! Вы кончили вашу исторію и можете... убираться!

— Не стану злоупотреблять вашей любезностью: мой визитъ и такъ слишкомъ затянулся,—спокойно наклонилъ голову незнакомецъ.—Но, однако, когда-же прикажете получить просимую мною сумму, можетъ быть, вы сейчасъ напишите чекъ?

Загорскій нервно покрутилъ усы и, видимо преодолѣвая раздраженіе, спросилъ:

— Послушайте, вы, старый чудакъ, да какое-же мнѣ-то, до этого дѣло?

— Какое вамъ дѣло? Но, вѣдь, вы не дослушали меня до конца. Этотъ юноша умеръ у меня на рукахъ. Я закрылъ ему глаза...

— И обшарили его карманы! Да?

— Моn Dіеuх! къ чему такія рѣзкія выраженія. Правда, въ карманѣ у покойнаго я нашелъ книжку и еще кой-какіе документы, проливающіе свѣтъ па личность этого польскаго графа. Авантюристъ впопыхахъ, обмѣниваясь со своей жертвой платьемъ, забылъ обшарить карманы своего пиджака и оставилъ въ нихъ книжку...

— Да, это. дѣйствительно, любопытная исторія. Прямо страница изъ романовъ Понсонъ-де-Терайля! Интересно посмотрѣть, какіе-такіе документы заключала въ себѣ эта книжка. Она у васъ съ собой.

Незнакомецъ положилъ свои руки на спинку кресла и, выдвинувъ его нѣсколько впередъ себя, отрицательно покачалъ головой.

— Ну, знаете, я не такъ глупъ, чтобы таскать такія вещи въ карманѣ. Книжка находится въ безопасномъ мѣстѣ.

Глухое проклятіе слетѣло съ устъ поблѣднѣвшаго Загорскаго. Онъ готовъ былъ броситься на своего таинственнаго гостя.

— Ради Бога, не волнуйтесь!—сдѣлалъ тотъ успокаивающій жестъ, быстро обходя вокругъ письменнаго стола и становясь лицомъ къ Сергѣю Николаевичу.

— Если вы интересуетесь этими документами, то я принесу вамъ ихъ. Идя сюда къ вамъ, я опасался всего; вѣдь, говорятъ у васъ въ Томскѣ страшные грабежи. Я даже захватилъ съ собой, на всякій случай, оружіе.

Съ этими слонами незнакомецъ вынулъ изъ внутренняго кармана сюртука небольшой никелированный револьверъ.

— Прекрасная вещь! Изъ него я попадаю на тридцать шаговъ въ туза.

Загорскій молча взялся за бутылку и допилъ остатки портвейна. Онъ тяжело дышалъ. На его лбу блистали капельки пота.

Въ комнатѣ наступило молчаніе...

— Послушайте, вамъ очень нужны эти деньги?

Незнакомецъ сдѣлалъ выразительный жестъ.

— До зарѣза! Здѣсь у васъ, въ Томскѣ, я остался на мели и не имѣю ресурсовъ выбраться далѣе.

— Назовите же себя, кто вы такой! Какъ вы попали въ Сибирь?

Сергѣй Николаевичъ Загорскій, сынъ дѣйствительнаго статскаго совѣтника, блистательно окончившій училище правовѣденія и, наконецъ, счастливый женихъ, томской миліонерши, конечно, не знаетъ меня. Но зато графъ Дзюбинскій, виконтъ ле-Мерсье и, наконецъ, красавецъ Анатоль, главарь московскихъ громилъ, — всѣ они могли-бы рекомендовать вамъ меня, какъ своего человѣка. — Загорскій медленно провелъ рукою по лицу и опустился въ кресло.

— Да...а! У васъ блестящія рекомендаціи... Можете разсчитывать на мою помощь. Пріѣзжайте ко мнѣ завтра часа въ два, мы съ вами позавтракаемъ...

— И вы мнѣ дадите взаймы?

— Да!.. Вы такъ оригинально просите, что я не могу вамъ отказать...

— Я вышлю вамъ эти деньги изъ Харбина, куда сейчасъ направляюсь. Благодарю васъ, вы истинный джентельменъ!—и незнакомецъ, вѣжливо раскланявшись, направился къ выходу.

Послѣ его ухода Загорскій долгое время оставался неподвиженъ.

Наконецъ, придя къ опредѣленному рѣшенію, онъ всталъ съ кресла и тихо прошепталъ:

— Этотъ старикъ глупъ... Мертвые не возвращаются!

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА IV. „Подвиги эксъ-сыщика".

На другой день, послѣ описанныхъ выше событій, часовъ въ десять утра въ подъѣздъ гостинницы „Европа“ зашелъ элегантно одѣтый брюнетъ, невысокаго роста, съ саквояжемъ въ рукахъ.

— Послушайте голубчикъ,—обратился онъ къ швейцару, снимая пенснэ и протирая его платкомъ;—въ которомъ номерѣ у васъ остановился господинъ, э... э... какъ его фамилія!..

Брюнетъ вытащилъ изъ кармана бумажникъ и, роясь въ нёмъ, продолжалъ:

— Такая масса заказовъ, что по мудрено и перепутать, онъ далъ мнѣ вчера визитную карточку, куда я ее засунулъ? Такой высокій, представительный старикъ, съ длинными волосами. Мы встрѣтились съ нимъ вчера въ ресторанѣ „Россія", и онъ просилъ меня зайти сегодня принести образчики... Какая досада, я, кажется, потерялъ карточку!

— Это, надо быть, изъ восьмого номера! —догадался швейцаръ,—господинъ Инсаровъ ихъ фамилія.

— Да, да Инсаровъ,—я теперь припомнилъ,—спасибо голубчикъ. Что онъ у себя теперь?

— Надо быть у себя. Пожалуйте на верхъ. — Очень хорошо. Скажите мнѣ, голубчикъ, я представитель сигарной фабрики, кому бы еще изъ вашихъ постояльцевъ я могъ предложить свой товаръ? Швейцаръ,
подумавъ немного, предупредительно отвѣтилъ:

— Прямо, сударь, сказать трудно. Вотъ у насъ сейчасъ, почитай, тридцать номеровъ занято. Публика разная. Къ примѣру сказать во второмъ номорѣ стоитъ у насъ полковникъ изъ Омска. Къ нему ежли обратиться! Опять же въ девятомъ номерѣ нѣмецъ какой-то стоитъ; завсегда сигары куритъ...

— Вотъ и прекрасно! Я зайду и къ этимъ господамъ. Вотъ вамъ, любезнѣйшій, на чай.

Представитель сигарной фабрики, въ которомъ наши читатели, навѣрное, уже узнали Залетнаго, сунулъ въ руку швейцара полтинникъ и поспѣшилъ вверхъ по лѣстницѣ.

Подойдя къ двери № 8, Залетный бросилъ быстрый взглядъ вокругъ себя. Въ длинномъ, полутемномъ коридорѣ не было ни души. Тогда импровизованный коммивояжеръ вынулъ изъ кармана кусочекъ мягкаго воска и быстро приложилъ его на замочную скважину. Получился прекрасный оттискъ, по которому легко можно было подобрать ключъ.

— Пригодится, на всякій случай, подумалъ Залетный и осторожно постучалъ въ дверь.

— Войдите!—раздался мягкій женскій голосъ.

Номеръ представлялъ изъ себя большую свѣтлую комнату, часть которой была отгорожена ширмой. Около круглаго стола, на которомъ стоялъ чайный приборъ, сидѣла молодая женщина, въ утреннемъ фланелевомъ капотѣ. Она удивленно досмотрѣла на Залетнаго я поднялась къ нему на встрѣчу.

— Что вамъ угодно, милостивый государь?

Молодая женщина была въ полной увѣренности, что въ дверь стучалъ корридор-
ный, принесшій имъ самоваръ, поэтому появленіе незнакомца, съ какимъ-то саквояжемъ въ рукахъ ее страшно удивило.

Несмотря па столь нелюбезный пріемъ, Залетный не потерялъ самоувѣренности. Онъ поставилъ свой саквояжъ на стулъ и расшаркался самымъ галантнымъ образомъ.

— Простите, сударыня, мое безцеремонное вторженіе. Надѣюсь, я ничѣмъ не обезпокоилъ васъ? Позвольте вамъ вручить мою карточку. Съ этими словами Залетный вынулъ изъ бумажника визитную карточку и подалъ ее молодой женщинѣ. Она прочитала слѣдующее:

„Генрихъ-Отто Фальцейгь, комми-вояжеръ Торговаго дома Н. Рольштейнъ и С-нъ, въ Гамбургѣ. Главное представительство по продажѣ табачныхъ издѣлій заграничныхъ фабрикъ".

Молодая женщина недоумѣвающе повертѣла карточку.

— Съ кѣмъ это ты разговариваешь, Лина?—показался изъ за ширмы Инсаровъ, въ которомъ Залетный сразу узналъ человѣка, требовавшаго съ Загорскаго десять тысячъ рублей.

— Простите, пожалуйста,—поклонился въ его сторону Залетный,—я осмѣлюсь вамъ предложить нѣсколько образчиковъ наилучшихъ заграничныхъ сигаръ и смѣю думать, что цѣны, которые назначила наша фирма, удивятъ васъ своею дешевизною. Не угодно-ли убѣдиться. Я могу предложить вамъ наилучшія манильскія сигары со скидкой двадцати процентовъ съ цѣнъ петербургскаго рынка.

Говоря это, Залетный разстегнулъ ремни саквояжа, не переставая исподтишка наблюдать за Инсаровымъ.

Послѣдній сдѣлалъ нетерпѣливый жестъ рукою.

— Не безпокойтесь, пожалуйста: я покурю!

— Но, милостивый государь, еще разъ смѣю васъ завѣрить, что товаръ, предлагаемый мною, какъ по цѣнѣ, такъ и по качеству, стоитъ внѣ всякой конкуренціи. Воспользуйтесь удобнымъ случаемъ.

— Повторяю вамъ, ваши услуги мнѣ не нужны! До свиданія!

— Въ такомъ случаѣ простите, я исчезаю!—и Залетный, захвативъ свой саквояжъ, вышелъ изъ номера.

— Удивительное нахальство!—донесся до его слуха негодующій возгласъ.

Эксъ-сыщикъ самодовольно улыбнулся. Роль продавца сигаръ была выполнена самымъ блестящимъ образомъ. Ему удалось прослѣдить неизвѣстнаго афериста. Мало того, внѣшній видъ Инсарова напомнилъ бывшему агенту московской сыскной полиціи одного героя преступнаго міра, съ которымъ ему въ былое время приходилось сталкиваться. Въ высшей степени довольный результатами своихъ развѣдокъ, Залетный взялъ извозчика и поѣхалъ къ Загорскому.

Послѣдняго онъ засталъ нервно расхаживающимъ но кабинету.

— Ну, какъ дѣла?—были первые слова Загорскаго.

— Прекрасно, великолѣпно! Лучше и требовать нельзя! Но, громъ и молнія! какъ это вы узнали меня. Развѣ мой маскарадъ не достаточно искусенъ?

— Э, полноте!—нетерпѣливо махнулъ рукой Загорскій,—я слышалъ вашъ голосъ въ передней. Разсказывайте-же скорѣе. Прослѣдили вы его?

— Всенепремѣнно и моментально-съ! Въ два темпа, какъ говорятъ у насъ въ Москвѣ. Сей господинъ носитъ кличку Инсарова; кличка, понятно, вымышленная. Стоитъ онъ въ Европѣ въ восьмомъ номерѣ. Вмѣстѣ съ нимъ помѣщается какая-то бабенка, по всѣмъ примѣтамъ его дама сердца.

— Вы успѣшно работаете, Артемій, благодарю васъ!

Залетный, поощренный этой похвалой, возразилъ:

— Ну, что это, пустяки! Такія-ли еще мнѣ дѣла приходилось обдѣлывать. Теперь я долженъ посовѣтоваться съ вами, Сергѣй Николаевичъ, какъ намъ поступить дальше!

— Я кое-что придумалъ,—медленно протянулъ Загорскій.

— А знаете что?—съ живостью подхватилъ Залетный,—сдается мнѣ, что этотъ Инсаровъ крупная птица. По рожѣ онъ смахиваетъ на одного фрукта,—въ Москвѣ я еще зналъ. Тогда онъ судился но дѣлу о подлогѣ векселей... На пятьдесятъ тысячъ въ Коммерческомъ банкѣ учтено было. Положимъ, много воды съ той поры утекло, а все-таки, какъ будто, я припоминаю. Онъ, да и баста!

— Мнѣ тоже кажется, что этотъ Инсаровъ рыцарь изъ-подъ темной звѣзды!

— Помнится, недѣли двѣ тому назадъ, въ газетахъ проскользнуло извѣстіе, что какой-то аферистъ хотѣлъ получить по подложному переводу изъ Омскаго отдѣленія Государственнаго Банка тридцать тысячъ рублей. Задержать его не удалось. Не имѣетъ-ли это какого-либо отношенія къ monsieur Инсарову?

— А компрометирующіе документы?

— Я ихъ получу сегодня.

— Но вы должны заплатить десять тысячъ рублей!

— Хотя-бы!

— Въ такомъ случаѣ къ чему-же вся эта канитель?

Загорскій усмѣхнулся, подошелъ къ письменному столу, вынулъ оттуда портфель и, раскрывъ его, обратился къ Залетному:

— А это видите! Какъ вамъ нравится?

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА VI. Именемъ закона!..

— Вотъ, видишь. Лина, ты волновалась по пустякамъ: все обошлось превосходно!— замѣтилъ Инсаровъ, садясь въ санки.

Его подруга радостно улыбнулась.

— Тѣмъ лучше! Значитъ, мы сегодня-же можемъ уѣхать?

— Уѣдемъ съ вечернимъ поѣздомъ. Чѣмъ дальше мы будемъ отъ Омска, тѣмъ лучше! Поскорѣе, извозчикъ!

Инсаровъ и его спутница, разсчитавшись съ извозчикомъ, вошли въ подъѣздъ гостинницы, не подозрѣвая, какая непріятная неожиданность готовится имъ.

Оставимъ пока эту достойную парочку въ ихъ счастливомъ невѣдѣніи и посмотримъ, что дѣлаетъ теперь Залетный.

Исполняя порученіе Загорскаго, онъ сообщилъ кому слѣдуетъ, что въ номерахъ „Европы“ проживаетъ подозрительное лицо, пріѣхавшее въ Томскъ съ цѣлью распространенія фальшивыхъ ассигнацій. Приняты были нужныя мѣры къ неожиданному аресту подозрѣваемой личности.

Выполнивъ эту часть программы, Залетной вернулся въ свои номера и переодѣлся, смѣнивъ элегантный костюмъ комми-вояжера на свое обычное платье. Борода и пенснэ, какъ не нужныя ему теперь вещи, были положены на дно чемодана.
... Стоялъ ясный и теплый, солнечный день. Противъ гостинницы „Европа“ по тротуару, на другой сторонѣ улицы, медленно расхаживали два человѣка, изрѣдка обмѣниваясь между собой краткими замѣчаніями. Одинъ изъ нихъ былъ Залетный, а другой—переодѣтый полицейскій агентъ. Они ожидали здѣсь возвращенія Инсарова. Мѣсто для наблюденія было самое подходящее! никто изъ подъѣхавшихъ или подошедшихъ къ дверямъ гостиницы помогъ ускользнуть отъ вниманія сыщиковъ.

— Долгонько-таки затянулся его визитъ!—думалъ Залетный, нетерпѣливо посматривая въ сторону гостинницы.

— Ага, наконецъ-то!—прошепталъ онъ своему спутнику, обращая его вниманіе на извозчичьи санки, подкатившія къ „Европѣ“.

— Вотъ она, наша пташка-то! Сама въ тѣнета лѣзетъ. Видите, высокій старикъ, съ нимъ блондинка въ сѣрой ротондѣ; они заходятъ! Ну-съ, теперь приступимъ къ дѣйствіямъ. Исполняйте вашу обязанность, а я пойду, какъ это условлено, въ гостинницу...

Наблюдатели разстались. Переодѣтый полицейскій агентъ поспѣшилъ съ донесеніемъ, а Залетный направился въ „Европу“. Раздѣвшись въ вестибюлѣ, онъ поднялся вверхъ по лѣстницѣ, вошелъ въ ресторанъ и въ ожиданіи полиціи велѣлъ подать себѣ пива.

Пока совершались всѣ эти приготовленія къ аресту Инсарова, онъ и его подруга самымъ мирнымъ образомъ обсуждали меню завтрака.

— Мы будемъ завтракать у себя въ номерѣ, не правда-ли? Тамъ въ общемъ залѣ слишкомъ много любопытныхъ глазъ. Ансаровъ утвердительно кивнулъ головой.

— О, конечно, здѣсь, моя дорогая! Присутствіе постороннихъ всегда портитъ маѣ аппетитъ. Мы закажемъ себѣ рябчиковъ подъ бѣлымъ соусомъ, стерлядку по-американски, будемъ пить кофе и твой любимый ликеръ— кремъ-де-ваниль.

Молодая женщина съ оживленной кокетливостью захлопала въ ладоши.

— Отлично! Великолѣпно! Я чувствую волчій аппетитъ! Мы позавтракаемъ по царски. Подумай, вѣдь, это будетъ нашъ послѣдній завтракъ въ этомъ скучномъ городѣ. А потомъ мы уѣдемъ съ тобой далеко, далеко! Увидимъ новые города, будутъ новыя, интересныя встрѣчи! Милый мой, какъ я люблю тебя за то, что ты дѣлишь со мной свою жизнь, полную приключеній и вѣчно смѣняющихся удовольствій.

— И опасностей, Лина, ты забыла про это, моя крошка!—съ теплой лаской въ голосѣ, произнесъ Инсаровъ.

Личико молодой женщины на минуту подернулось легкой дымкой тревожнаго раздумья.

— Да, мой другъ, и опасностей!—упавшимъ голосомъ прошептала она,—о, я такъ безпокоилась за тебя сегодня, тамъ, у воротъ этого дома.

— А что-бы ты стала дѣлать, если-бы я не вернулся оттуда? Предположимъ, что меня тамъ ожидала западня?

Молодая женщина задумчиво покачала своей золотистой головкой.

— Я не пережила-бы этого! Это было-бы слишкомъ ужасно! Но, однако, забудемъ эти мрачныя мысли. Будемъ наслаждаться нашимъ прекраснымъ настоящимъ. Будемъ жить во всю, съ быстротой курьерскаго поѣзда, и... завтракать!

— Постараюсь послѣдовать твоему совѣту. Это мнѣ тѣмъ болѣе легко, что я самъ чертовски голоденъ!
Инсаровъ позвонилъ. Заказавъ явившемуся лакею завтракъ, онъ вопросительно посмотрѣлъ на Лину.

— А что ты скажешь на мое предложеніе выпить шампанскаго. Слѣдуетъ вспрыснуть сегодняшнюю удачу.

— Ты подашь намъ къ завтраку бутылку Редерера.

— Слушаюсь!—отвѣтилъ почтительно лакей.

Его нѣсколько удивилъ такой заказъ. Инсаровъ за все время своего пребыванія въ „Европѣ“ жилъ очень скромно. Требованія его были также скромны. Онъ и его спутница почти никуда не выходили изъ номера, даже въ общей залѣ ресторана ихъ видали рѣдко. Единственное, что позволялъ себѣ Инсаровъ, это была игра на билліардѣ. Почти каждый день, въ предобѣденные часы, онъ игралъ по нѣскольку партій съ маркеромъ гостинницы.

Лакей повернулся, чтобы выйти изъ номера, но Инсаровъ остановилъ его.

— Скажешь, голубчикъ, въ контору, чтобы мнѣ приготовили счетъ. Я сегодня вечеромъ уѣзжаю. Озаботься также, чтобы къ вечеру былъ извозчикъ.

— Слушаю, баринъ!—отвѣтилъ лакей.— Видно, на прощаньѣ раскутился,—подумалъ онъ,—сколько-то мнѣ на чай отвалитъ?

— Послѣ завтрака мы займемся укладкой вещей. Ты, кажется, хотѣла себѣ купить новую шляпу, Лина. Мы съѣздимъ съ тобой вмѣстѣ въ магазинъ, кстати я размѣняю деньги.

... Въ это время дверь номера неожиданно распахнулась, и показались форменныя тиноли полицейскихъ чиновниковъ.

Инсаровъ окаменѣлъ на мѣстѣ. Правая рука его инстинктивнымъ движеніемъ потянулась въ карманъ за револьверомъ, но
тутъ же, понявъ всю безполезность сопротивленія, Инсаровъ спокойно выпрямился.

— Что вамъ угодно, господа?

— Именемъ закона... Вы арестованы. Поднимите ваши руки. Сидорчукъ, обыщи! —распорядился одинъ изъ полицейскихъ. Бравый, молодцеватый городовой, поставилъ свою винтовку въ уголъ и приблизился къ Инсарову.

— Позвольте, господинъ...

Послѣдній спокойно отстранилъ его рукой.

— Исполняйте вашъ долгъ, господа, я охотно подчиняюсь вашимъ требованіямъ и сопротивляться не буду. Вотъ вамъ мой револьверъ, мой бумажникъ; больше у меня въ карманѣ ничего нѣтъ... Успокойся, Лина! Эй, корридорный, принеси сюда стаканъ холодный воды!

Снокойный самоувѣренный тонъ Инсарова, видимо, импонировалъ присутствующимъ.

— Успокойтесь, сударыня!—въ свою очередь обратился къ молодой женщинѣ полицейскій,—слезами бѣдѣ не поможете...

Она быстро вскочила съ дивана, вся трепещущая, блѣдная, съ лицомъ смоченнымъ слезами, негодующе воскликнула

— По какому праву вы арестовываете моего мужа! Мы честные люди... Здѣсь какое-нибудь недоразумѣніе...

Видя безстрастныя лица полицейскихъ, молодая женщина вновь разразилась рыданіями.

— Боже, какъ это ужасно! Какъ ужасно!

Понятые впередъ! Сидорчукъ, живо!-— скомандовалъ приставъ...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА VIII. „Послѣ неудачи".

Послѣ неудачнаго нападенія на Савелія Петровича Безшумныхъ Филька и Сенька Козырь, какъ мы говорили уже выше, принуждены были, спасая себя, оставить поле сраженія.

— Ловко онъ огрѣлъ насъ, язви его въ душу! выругался Филька, когда ихъ кошевка была ужо да приличномъ разстояніи отъ мѣста происшествія.

Сенька угрюмо молчалъ. Пораженіе было такъ неожиданно, такъ позорно. Они, самые отчаянные головорѣзы изъ всей шайки, ни въ коемъ случаѣ не могли ожидать ничего подобнаго. Какъ имъ теперь на глаза атаману показаться? Стыдъ! Позоръ! Проходу имъ отъ своихъ товарищей не будетъ. Два такихъ здоровенныхъ парня и не могли осилить одного, да еще врасплохъ взяли.

— Правильно пословица говорится:, конь до коня, молодецъ до молодца,—вымолвилъ, наконецъ, Козырь.—Пронесли мы очка, Филька!

— Да и здоровъ-же онъ, чертъ! Этта ка..акъ саданулъ меня, инда ноги покосились! А все ты виноватъ! Чево съ леволь-
вертомъ-то мигалъ! Э...Эхъ! Филька ожесточенно сплюнулъ.

— „Чево мигалъ!"—сердито передразнилъ Козырь,—Молчи ужъ лучше, чертъ стоеросовый, не скули попусту! Послѣ драки-то, мы всѣ руками махать горазды. Подумаешь, прыткій какой!

Помолчавъ немного, Козырь замѣтилъ:

— Жалко револьверъ тамъ остался, настоящій Смитъ-Вессонъ! Рублей тридцать стоитъ!

— Куда теперича ѣхать, придержалъ Филька лошадь,—къ тебѣ, штоль?

Козырь, нѣсколько подумавъ, отвѣтилъ:

— Можетъ, къ тебѣ ближе, а то, какъ-бы не влопаться! Ишь заливаются, собаки!

Послѣднее восклицаніе имѣло въ виду ожесточенные свистки ночныхъ сторожей, доносившіеся изъ темноты ночи.

— Пожалуй, ко мнѣ на фатеру-то лучше будетъ! Отсюда рукой подать, опять-же и съ лошадью надо поскорѣй развязаться!

— Да, квартира-то надежна-ли?—осторожно освѣдомился Козырь.

— На вотъ! Сказалъ тоже! Знамо „своя" фатера! Изъ нашей же „Хевры" (воровская организація) хозяинъ-то! У него и заночуемъ. Наддай, гнѣдко, ходу! Вскорѣ наши герои остановились передъ большимъ двухъ-этажнымъ деревяннымъ домомъ, съ неосвѣщенными окнами.

— Дрыхнутъ чай: не скоро теперь достучишься!—проворчалъ Филька,—онъ передалъ возжи Козырю и подошелъ къ калиткѣ. На его стукъ за воротами послышался собачій лай. Черезъ нѣсколько минутъ въ одномъ изъ оконъ верхняго этажа показался свѣтъ.

— Проснулись! Ну, теперича отдохнемъ!—обрадованно произнесъ Филька.

— Кто тамъ?—раздался изъ-за калитки чей-то голосъ.

— Свои, милый человѣкъ, свои! Ворота были отворены, и лошадь заведена во дворъ.

— Проходите въ горницу, ребята, а я уберу лошадь.

Слѣдуя этому приглашенію, Филька и Козырь прошли въ сѣни. Филька, какъ старый знакомый, нащупалъ дверную скобку и отворилъ дверь.

— Пролазь, Семенъ! Здѣсь мы, какъ у Христа за пазухой заночуемъ! Мѣсто, паренъ, теплое! Погоди, я сейчасъ сѣрянки достану, огонь вздую!

Говоря это, Филька чиркнулъ спичкой и зажегъ дешевенькую керосиновую лампочку, стоявшую на столѣ. Комната, въ которой очутились наши неудачники—громилы, представляла изъ себя довольно непрезентабельное помѣщеніе. Окна ея выходили во дворъ и были защищены снаружи ставнями. Обстановка комнаты состояла изъ нѣсколькихъ простыхъ тубаретокъ, бѣлаго некрашенаго стола и какого-то подобія кровати, сколоченнаго изъ плахъ.

Козырь молча раздѣлся и, потирая ушибленную голову, присѣлъ къ столу.

— Ловко онъ меня звѣзданулъ! Кажись, кабы по виску попало, протянулъ-бы ноги! Револьверной ручкой, сволочь, хватилъ... Ну, попадись ты мнѣ въ ясный день безъ шапки—будешь помнить Сеньку Козыря!

— Да, ужъ вдругорядь-то не промахнемся. Вретъ, собака! Красны-то кишки на зелены обернемъ!

— Толкуй теперь! Лови вѣтра въ полѣ!—сокрушенно покапалъ головой Козырь.

А вотъ какъ мы атаману отвѣтъ держать будемъ, это, братъ, надо мозгами пораскинуть!

Одноглазый гигантъ почесалъ затылокъ.

— Да, намылитъ намъ онъ шею! Ну, да авось, были-бы глазыньки—отмигаются!

— Отродясь со мной такого грѣха не было. Срамота! Тьфу!

— Плохо! Точно што плохо!—поддакнулъ Филька.

Онъ раздѣлся въ свою очередь и пощупалъ рукой сильно припухшую отъ удара лѣвую щеку.

— Саднѣетъ, сволочь! Весь патретъ испакостилъ! Да и у тебя, Сенька, физія-то тоже опухла! Оставилъ собачій сынъ памятку! Эхъ, выпить развѣ съ горя?

— Ежели есть, давай! Для располировки крови пользительно! — согласился Семенъ.

— Погодь, малость! Пойду, позычу у хозяина. Можетъ, есть!

Филька вошелъ на хозяйскую половину и черезъ нѣсколько минутъ вернулся, неся въ рукѣ нераспечатанную бутылку водки.

— Давай, товарищъ, выпьемъ по баночкѣ!

— Только это утѣшеніе и осталось! Раскрывай, что-ли!

Филька ловкимъ ударомъ вышибъ пробку и досталъ Изъ поставца два пузатенькіе
стаканчика. Они выпили и сейчасъ-же повторили.

— Фу...у! Сразу полегчало. Эхъ, жаль закусить нечѣмъ!

— Чего захотѣлъ! Закусить ему! Размалевали тебѣ харю, ну, и молчи! Чай не „дуванъ" затѣваемъ!—угрюмо усмѣхнулся Козырь, закуривая папиросу.

— Да, нешто вдругорядь его скараулить? Не иголка—сыщемъ!

Козырь энергично выругался.

— Походишь за нимъ! Пождешь другого такого раза. На такого-то и наскочишь, такъ обожжешься, тоже не вдругъ...

Распивъ принесенную Филькой бутылку, пріятели завалились спать.

На зарѣ ихъ разбудилъ стукъ въ дверь, стучалъ хозяинъ.

— Вставайте голуби! Пора ужъ! Ободняетъ скоро!

— Сейчасъ!—откликнулся Филька.— Оболокайся, Семенъ! Разойдемся по добру по здорову! Чай, къ тебѣ атаманъ самъ пожалуетъ сёдни, а мнѣ надо въ другое мѣсто идти.

Сообщники разстались...

Придя къ себѣ въ номера, Козырь нашелъ на своемъ столѣ конвертъ, запечатанный сургучной печатью, съ изображеніемъ черепа и двухъ скрещенныхъ костей. Увидѣвъ это таинственное посланіе, Козырь поспѣшилъ распечатать его и дрогнулъ отъ непріятной неожиданности.

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА X. "У Сашки Цыгана“.

Козырь поднялъ голову: передъ нимъ стоялъ Филька.

— Чего это ты волкомъ смотришь? Али здорово нагорѣло отъ атамана?

Козырь безнадежно махнулъ рукой.

— И не говори, братъ! Надо-бы хуже, да некуда. Отставку намъ, братъ, по всѣмъ статьямъ дали. Теперь мы съ тобой вольные казаки.

Козырь разсказалъ Филькѣ про письмо, полученное отъ атамана.

Филька иронически прищурилъ свой единственный глазъ.

— Эко, нашелъ о чемъ печалиться! Да гори они огнемъ всѣ и съ атаманомъ своимъ: нешто земля клиномъ сошлась. Не бойся, проживемъ и безъ него. Чай, не малые ребята!

Козырь угрюмо покосился на товарища.

— Что-то ты больно веселъ, погляжу я. Хватилъ, видно, малость горячаго?

Филька утвердительно кивнулъ головой.

— Было дѣло. Сказать тебѣ, Семенъ, по правдѣ, я всю эфту исторію нащётъ того, тоись, что вышибли насъ изъ шайки, еще утромъ узналъ. Пришелъ это я въ одно мѣсто, къ нужному человѣку, а онъ мнѣ и говоритъ: „Прощай, гритъ Филя, больше я съ тобой, гритъ, коммерціи водить не желаю, потому отъ атамана такой приказъ вышелъ." Ну, я и смекнулъ въ чемъ дѣло. Шапку въ охапку, да и былъ таковъ. Кланяйтесь, дескать, нашимъ, какъ увидите своихъ.

— Вотъ теперь и нужно мозгами пораскинуть, къ какому дѣлу себя приспособить. Бѣда то для меня была бы не большая, кабы деньги не свистнули. И Козырь передалъ Филькѣ о своей потерѣ.

Тотъ сочувственно покачалъ головой.

— Такъ что жъ ты, товарищъ, думаешь? Вѣдь жаль денегъ.

— Чего тутъ думать! Не въ полицію-же заявлять. Денегъ не найдешь, а хлопотъ наживешь: пойдутъ опросы, да разспросы, да, пожалуй, къ паспорту привяжутся и угодишь, чего добраго, на казенныя хлѣба. Я ужъ и рукой махнулъ: что съ возу упало, то пропало, такое ужъ, значитъ, мое счастье!

— Ну, ничего! Не вѣсь головы, не печаль хозяина. Наживемъ еще. Неужто до копѣйки обчистили?

— Зелененькая осталась!

Филька выразительно свистнулъ.

— Фь—ю! Ну, на это не разгуляешься. У меня, братъ, тоже не густо: всего двѣ „плиты" (два р.), доха осталась, можно её въ оборотъ пустить. Давай братъ, Семенъ, махнемъ мы съ тобой къ Сашкѣ Цыгану, закрутимъ на послѣдніе гроши. Эхъ, гдѣ наше не пропадало!

— Сашка Цыганъ, да развѣ онъ на волѣ?—удивился Козырь.

— Съ осени ещё вышелъ. Нешто не слыхалъ? Пивную свою держитъ.

— Ладно, идемъ! Сашка человѣкъ свой.

Наши пріятели зашагали подъ гостепріимную кровлю Сашки Цыгана. Пивная его помѣщалась на одной изъ отдаленныхъ улицъ города и представляла изъ себя довольно грязный притонъ.

— Со двора зайдёмъ, съ задняго хода, —сказалъ Филька, когда они подошли къ пивной,—въ давкѣ то у него сегодня народу ступа не протолченая. Масленицу провожаютъ.

— Со двора, такъ со двора,—безразлично отвѣтилъ Козырь.

Въ квартирѣ содержателя пивной нашихъ героевъ встрѣтила его жена, полная, дебѣлая женщина въ ковровой шали.

— Меланьѣ Ивановнѣ наше особенное! — поклонился ей Филька.—Покличь-ка, мать, хозяина, дѣло до него есть, а мы тѣмъ временемъ передохнемъ малость. Появился хозяинъ пивной Сашка Цыганъ. Человѣкъ средняго роста, сутуловатый, широкоплечій, съ длинными руками, обличавшими недюжинную силу. Смуглое лицо и жесткіе, курчавые волосы, черные, какъ смоль, краснорѣчиво свидѣтельствовали о его происхожденіи. Одѣтъ онъ былъ по праздничному: въ суконную поддевку и сапоги съ наборомъ. Увидѣвъ своихъ гостей, онъ оживленно блеснулъ глазами.

— Филька! Чортъ одноглазый! Какимъ это вѣтромъ тебя занесло? Вѣдь больше мѣсяца, почитай, не бывалъ! А это кто? Да никакъ Козырь? Онъ же и есть. Здорово, Семенъ! Не призналъ сразу-то, богатымъ быть. Эко счастье мнѣ привалило. Два первѣющіео, можно сказать, „фартовика". Чѣмъ только васъ подчевать прикажете? Пива набирать будете, или спервоначалу „гамырки" (водки) хватите?

— И пива выставляй, и отъ „гамырки" не откажемся, потому разгуляться хочемъ по-настоящему.

— Проходите, ежели такъ, въ „секретную“, тамъ и гуляйте себѣ на доброе здоровье.

Между пивной лавки и помѣщеніемъ, въ которомъ жилъ самъ Сашка Цыганъ, находился темный коридоръ, въ одномъ углу котораго стояли пустыя корзины изъ подъ пива. За этими корзинами коридоръ былъ перегороженъ досчатой перегородкой. Хозяинъ толкнулъ узенькую дверку и ввелъ своихъ гостей въ комнатку, которую онъ именовалъ „секретной". Комнатка эта была маленькая, грязная; единственное окно ея выходило на заборъ сосѣдняго дома. Около одной стѣны стояла широкая двухспальная кровать, покрытая засаленнымъ стёганнымъ одѣяломъ. Стѣны комнатки, оклеенныя закопченными, оборванными обоями, были украшены дешевыми лубочными картинками. Надъ столомъ, покрытымъ черной изорванной клеенкой, висѣло маленькое зеркальце. Около него были пришпилены жалкіе бумажные цвѣты. На столѣ въ живописномъ безпорядкѣ валялись: обтрепанная колода картъ, женская роговая гребенка съ изломанными зубьями, орѣховая скорлупа и окурки.

— Эй, кто тамъ? Машка, Сонька! Идите-ка сюда, уберите эту дрянь!—закричалъ хозяинъ, подходя къ двери.

— Садитесь, ребята. Сколько вамъ пива открыть?—Продолжалъ онъ, обращаясь къ посѣтителямъ.

— Тащи дюжину! Да гамырки бутылку.

— Закусить чего нибудь захвати,— вставилъ Козырь.

— Моксунъ у меня- малосолый есть. Нарѣзать велю съ лучкомъ, да уксускомъ полить, первѣйшая закуска.

— Огурчиковъ захвати!

Сашка Цыганъ вышелъ, чтобы принести требуемое.

Въ комнату вошла молодая дѣвушка, довольно миловидная собой блондинка, съ крупными чертами округлаго простодуш-
наго и нѣсколько глуповатаго лица. На ней была одѣта коротенькая плисовая юбка и голубая ситцевая кофточка съ откидными рукавами. Въ тёмнорусой прическѣ дѣвушки красовалась бумажная роза. Войдя, она съ аляповатой кокетливостью прищурила глаза и нараспѣвъ произнесла:

— Здравствуйте вамъ! Что это вы такъ сидите? Возьмите пива, угостите барышень.

— Ай да Машка! Ишь ты, какъ она вырядилась для праздника!—осклабился Филька, опуская свою широкую длань на пышное плечо дѣвушки.—Погоди, дай срокъ, угостимъ тебя пивцомъ.

— Ой, да и рука же у васъ, какъ свинцомъ налита. Индо косточки захрустѣли!—жеманно поежилась дѣвица.

— Ну, у тебя, дѣвка, костей не прощупаешь, ишь жиру-то сколько нагуляла пухлявая!

... Сашка Цыганъ принесъ водку и пиво.

— Сотри со стола-то! Чего глазами хлопаешь, тетеря сонная!—крикнулъ онъ, вооружаясь штопоромъ. Дѣвушка поторопилась исполнить это приказанiе,

— Бѣги, тащи стаканья, да поторопи тамъ хозяйку съ закуской. Ну, господа честные, вы тутъ пока безъ меня прохлаждайтесь. И покалякалъ бы съ вами да время не позволяетъ, народу полна пивная, мальчонку одному съ торговлей не управиться. Удосужусь—приду. Поговорить надо. Съ тобой, Козырь, шутка-ли— два года не видались.

— Плохо ты считаешь,—усмѣхнулся Козырь,—лѣтъ пять, пожалуй, кабы не болѣ...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій

ГЛАВА XII. „Карменъ изъ пивной“.

Оставимъ пока нашихъ героевъ и посмотримъ, какъ Сашка Цыганъ приводитъ въ исполненіе свой планъ. Войдя въ пивную, Сашка прежде всего посмотрѣлъ, тутъ ли намѣченная имъ жертва. Человѣкъ, котораго предполагалось обобрать, сидѣлъ на прежнемъ мѣстѣ, въ углу, за маленькимъ столикомъ, уставленномъ пивными бутылками. Судя по его наружному виду, можно было подумать, что онъ пьянъ въ достаточной степени. Раскраснѣвшаяся одутловатая физіономія и мутный безсмысленный взглядъ глазъ краснорѣчиво свидѣтельствовали, что человѣкъ этотъ весело провожаетъ масленицу. Сашка Цыганъ, сохраняя свой озабоченный, серьезный видъ, прошелъ мимо столика, за которомъ сидѣлъ интересовавшій его гуляка и внимательно посмотрѣлъ на послѣдняго.

— Кажись, пьянъ дюже! Съ котораго бы это бока къ нему подъѣхать—подумалъ предпріимчивый хозяинъ пивной.

— Пустыя-то бутылки взять можно? обратился онъ къ подгулявшему посѣтителю. Тотъ икнулъ в безсмысленно вытаращилъ на хозяина глаза.

— Эй, почтенный!—потрясъ его за плечо хозяинъ.—Аль вздремнулъ малость? Спать, братъ, здѣсь не полагается. Тотъ промычалъ себѣ что-то подъ носъ.

— Допивай, землякъ, пиво-то, скоро закрывать надо... А мѣсто здѣсь глухое, извозчиковъ не скоро найдешь.

Пьяный посѣтитель неожиданно воспрянулъ духомъ и энергично потребовалъ:

— Папиросъ! своей набивки живо!

— Сколь надо-то? десятокъ, али болѣ?

Но энергія посѣтителя уже опять испарилась и онъ, вмѣсто отвѣта, безпомощно клюнулъ носомъ. Сашка Цыганъ вышелъ за перегородку и вернулся въ сопровожденіи дѣвицы, которая несла требуемыя папиросы. Это была не знакомая уже намъ блондинка въ голубой кофточкѣ, а другая стройная граціозная брюнетка съ правильными чертами лица, цыганскаго типа. Одѣта она была очень нарядно. Палевая модная кофточка красиво оттѣняла ея смуглое лицо. Изъ подъ черной шерстяной юбки были видны щегольскіе ботинки на высокихъ каблукахъ. Хозяинъ показалъ ей глазами кому нужны папиросы. Дѣвушка быстро подошла къ задремавшему посѣтителю.

— Вы папиросъ заказывали? Обожгла она его огненнымъ взглядомъ.

Тотъ кивнулъ головой.

— Извольте получить. Два десятка тутъ. Изъ первѣйшаго табаку сама набивала. Разъ, два, три...—считала дѣвушка принесенныя папиросы.—Какъ-бы не обсчитаться, боюсь, счетъ-то плохо знаю,— улыбалась она кокетливой улыбкой, обнаруживавшей зубы жемчужной бѣлизны.

— Обсчитаешься ты! какъ-же, подставляй карманъ!—пробормоталъ посѣтитель, косясь на Высокую, пышную грудь дѣвушки.

— Деньги послѣ хозяину заплатите... Угостите папиросочкой! — и, не ожидая отвѣта, брюнетка взяла себѣ стулъ и усѣлась около столика.

Далѣе, слѣдуя приказанію хозяина во что-бы то ни стало замарьяжить этого гостя, она наклонилась къ нему черезъ столъ и прошептала:

— Угости, купецъ, пивомъ.

Гость улыбнулся пьяной расплывчатой и довольной улыбкой.

— Ишь-ты! Въ купцы произвела! Ошиблась краля, мы всего при своемъ хозяинѣ въ приказчикахъ состоимъ. Ну, да ладно, гдѣ наше не пропадало! Тащи стаканъ. Гуляю я сегодня!

Дѣвица вспорхнула и бросилась за стаканомъ.

— Сразу уважительнаго гостя видно,— продолжала она, съ дѣланной жадностью глотая пиво,—только вотъ попросила, сейчасъ и угостили, спасибо. Нашу сестру понимаете. Повѣришь ли, миленькій, съ самаго обѣда пивца хочется, а угостить некому.

— Пей, это для насъ дѣло плевое, ещё полдюжины возьмемъ.

— Легко поддаётся, не изъ ученыхъ ещё, соображатъ хозяинъ, стоя за прилавкомъ,—обдѣляемъ фраера такъ, что лучше и требовать нельзя.

Брюнетка между тѣмъ не теряла времени. Она хлопала пиво стаканъ за стаканомъ и болтала безъ умолка, не смущаясь присутствіемъ постороннихъ. Смущаться, положимъ, особенно и не было надобности: народъ въ пивной былъ всё свой, обычные посѣтители. Да и тѣ пьяны вдребезги.

— Хозяинъ, полдюжины пива, мартовскаго! — распорядилась брюнетка, видя нѣмое согласіе со стороны подгулявшаго приказчика.

Сашка Цыганъ подошелъ къ ихъ столику.

— Ежли вы, къ примѣру, погулять хочете съ дѣвицой,—зашепталъ онъ,—такъ лучше ужъ въ заднюю комнатку пройдите, тамъ много способнѣе будетъ. Хучь до утра гуляйте, а здѣсь на народѣ не хорошо, къ тому же и пивную сейчасъ закрывать буду.

— Вѣрно, миленькій, перейдемъ ко мнѣ, тамъ я тебѣ пѣсенку спою,—поддержала брюнетка. На ладошкѣ, ежли хочешь, поворожу, всю правду открою, кто по тебѣ, молодцу, сохнетъ, у кого ты изъ ума нейдешь. Я вѣдь цыганской породы.
Ну. ладно! Уговорила таки дѣвка! —разсмѣялся „молодецъ" и, покачиваясь, пошелъ за обольстительницей.

— Ну, половина дѣла сдѣлана, —подумалъ Сашка Цыганъ.—Эй, вы, господа честные, допивайте пиво, сейчасъ запираюсь!

Къ стойкѣ подошелъ оборванный субъектъ, одинъ изъ постоянныхъ посѣтителей пивной.

— Александра, насыпь стаканчикъ за пятакъ,—прохрапѣлъ онъ.

— Мелочь давай, — равнодушно отвѣтилъ хозяинъ.

— А ты изъ уваженія насыпь Ишь какого фраера обошелъ!—и оборванецъ покосился на перегородку.

— Лопай! Утроба твоя ненасытная. Чертъ меня связалъ съ вами, окаянными! —выругался Сашка Цыганъ, доставая изъ подъ прилавка бутылку съ водкой.

— Такъ то лучше. Ну, хорошаго фарта! —  Оборванецъ опрокинулъ стаканчикъ...

— Фраеръ, около котораго хлопотали Сашка Цыганъ и его сообщники, самымъ мирнымъ образомъ бесѣдовалъ съ понравившейся ему брюнеткой, сидя въ ея комнатѣ. Онъ, казалось, не ожидалъ никакой опасности, но, что было странно, съ каждой минутой дѣлался все трезвѣе и трезвѣе.

Здѣсь мы считаемъ необходимымъ пояснить тѣмъ изъ нашихъ читателей, которые не знаютъ этого, что „ фраерами“ на жаргонѣ темнаго міра называютъ людей, около которыхъ такъ или иначе можно поживиться.

— А у тебя здѣсь не дурно!—совершенно трезвымъ тономъ замѣтилъ брюнеткѣ ея гость.— Должно быть, торговля то идетъ бойко?

— Мы вѣдь только знакомыхъ пускаемъ... Нашъ хозяинъ всякую публику не принимаетъ. У насъ спокойно: ни шуму, ни скандаловъ!

— Знакомыхъ, говоришь? А какъ же это онъ меня принялъ? Вѣдь я здѣсь впервой.
— Хорошаго гостя сразу видно. Вы торговать дадите. Мнѣ на помаду оставите...

— Пей пиво то, все равно деньги платить!

Брюнетка кокетливо прищурила глаза.

— Отъ пріятнаго кавалера и выпить можно!

— Разсказывай! Втирай очки! Вчера вѣдь изъ деревни пріѣхали, народъ сѣрый.

Дѣвушка быстрыми движеніемъ сбросила кофточку. Соблазнительно забѣлѣли круглыя полныя плечи.

— Жарко здѣсь очень,—пояснила она, оправляя прическу...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не Крестовскій.

ГЛАВА XIII. „Мнимый фраеръ".

Въ комнатѣ было дѣйствительно жарко. Большая русская печь тянулась во всю ширину комнатки. Особенность этого помѣщенія состояла въ томъ, что оно не имѣло оконъ; и днемъ, и ночью здѣсь горѣла керосиновая лампочка, отравляя воздухъ копотью. Для нетребовательныхъ посѣтителей Сашки Цыгана это помѣщеніе было вполнѣ подходящимъ мѣстомъ для тайныхъ оргій...

— Дѣвка, ты, какъ посмотрю я, сдобная. Пышная дѣвка. Какъ тебя звать, красавица, скажи? А то сидимъ мы съ тобою, пьёмъ пиво, разговоры разговариваемъ, а между прочимъ, какъ безымянные.

— Было имя, какъ мать крестила, да давно ужо я его позабыла, а здѣсь меня Сонькой кличутъ... Выпьемте, кавалеръ!

Послѣдній не заставлялъ себя долго просить и добросовѣстно тянулъ пиво

— Вотъ теперь я вамъ свое имя сказала, откройтесь и вы.

— Секретъ не великъ, прибыли тебѣ всё равно не будетъ, какъ взглянется, такъ и величай! Хоть горшкомъ зови, только въ печку не ставь!

Соня наморщила свои красивыя брови и дѣланно капризнымъ тономъ повторила:

— Нѣтъ, скажите, я не люблю, которые скрытничаютъ.

— Да зови, пожалуй, хоть Артемомъ, коли ужъ охота такая пришла тебѣ мое имя узнать.

— Ну, ладно, теперь всё по порядку. Ежли и поссоримся, такъ по крайней мѣрѣ знать будемъ, какъ другъ друга ругать.

Соня привычнымъ жестомъ поправила сползавшую съ плеча рубашку и наполнила стаканы.

— Чего это ты, красавица, торопишься, надъ нами вѣдь не каплетъ. Споить меня хочешь? — усмѣхнулся гость.

Соня приняла обиженный видъ.

— Новое дѣло! Какая прибыль мнѣ тебя спаивать! Сказалъ тоже!

— Кто тебя знаетъ, что у тебя на умѣ. Сидимъ вотъ мы сейчасъ съ тобой и пьемъ, а за стѣнкой-то, быть можетъ, петлю на мою шею готовятъ. Задушатъ тебя, какъ котенка, да вывезутъ на Томь. Мѣсто глухое, время ночное, куда пойдешь, кому
скажещь — иронизировалъ гость, пощипывая свою рыжую бородку и насмѣшливо поглядывая на дѣвушку.

  — Будетъ зря болтать, развѣ мы душегубы какіе. Слава Богу, не ты первый; не ты послѣдній гуляешь. Копѣйки ни у кого не пропадало!

— Не бойся, за фраера посчитали, на деньги мои польстились. Какъ же, иначе нельзя. Пріѣхалъ человѣкъ пьяный, одежонка на немъ подходявая, въ карманѣ, видать, мелочишка есть, какъ такимъ случаемъ не воспользоваться.

Соня, смущенная такимъ оборотомъ дѣла, отставила свой стаканъ и нѣсколько минутъ молча, недоумѣвающе смотрѣла на своего собесѣдника.

— Ну, съ чего это, ты, миленьккій, взялъ? Какія это ты слова выговариваешь. Слушать даже обидно!

Человѣкъ съ рыжей бородой, назвавшій себя Артеміемъ, всталъ изъ за стола, и медленнымъ, размѣреннымъ шагомъ заходилъ по комнаткѣ.

— Ну, такъ говори, Сонька, по правдѣ хотѣли около меня поживиться? Эхъ, вы!.. Галчата жолторотые.

— Да ей же, ей, миленькій, ничего такого и на умѣ не было. Садись давай будетъ тебѣ шагать-то. Водочки-бы я теперъ выпила. Возьмемъ графинчикъ съ закуской. Крикнуть хозяина!

— И безъ водочки обойдёшься. Допивай пока что, пиво-то!

Въ это время въ дверь комнатки, постучали,

— Сонька, выдь на минутку, хозяйка зоветъ,—послышался голосъ Сашки Цыгана.

— Иди, лепортуй хозяину, что не совсѣмъ ещё фраеръ подмокъ, въ глухую взять не придется!—хронически воскликнулъ гость вслѣдъ уходившей дѣвушки.

— Ну, какъ? Шопотомъ спросилъ Сашка Цыганъ Соню, когда она вышла въ коридоръ, — клюетъ?

— Клюнулъ одинъ такой-то. Трезвѣе прежняго сталъ, давеча онъ въ пивной дурака, должно, валялъ, пьянымъ представился.

— Такъ, что-жъ ты ему „малинки" (сонныхъ порошковъ) не всыпала?       —Иди-ка самъ всыпь! Когда онъ глазъ не сводитъ! —досадливо отозвалась дѣвушка, чужими то руками мастеръ жаръ загребать. Засыплюсь я когда нибудь съ вашими дѣлами!

— Ну, ну, молчи, дура! Ступай; къ нему, подбивай еще пива брать. Да въ оба гляди!

Сашка Цыганъ прошелъ въ комнату, гдѣ сидѣли Козырь и Филька; имъ уже надоѣло бездѣйствіе, пить было нельзя, поэтому время для нихъ тянулось съ убійственной медленностью.

— Ну, чего! долго вы тамъ ещё валандаться будете? инда спать захотѣлось,—,встрѣтилъ Козырь хозяина сердитымъ вопросомъ..

Сашка Цыганъ объяснилъ пріятелю положенiе, вещей.

— Да-къ чево тамъ разсосуливать-то, — позѣвнулъ Филька,—взять его за машинку да и баста.

— Взять-то не шутка, было-бы изъ-за чего. Можетъ быть, всего и дѣловъ-то на три копейки, а тутъ возись съ нимъ, пачкайся, —сплюнулъ Козырь.

— Нѣть, ребята, рублей сорокъ по малой мѣрѣ есть, замѣтилъ я, какъ онъ у меня десятку размѣнивать сталъ. Одежу теперь считать, часы серебренные, похлопотать есть изъ за чего. А дѣло пустяковое, заложитъ кошевку да вывести куда подальше и концы въ воду!

— А дуванить какъ будемъ? — недовѣрчивымъ тономъ освѣдомился Козырь.

— Ну, чего тамъ, сосчитаемся! Нѣшто я Каинъ какой, свое получите. По десяткѣ на брата отсчитаю.

— Гори ты огнемъ съ десяткой своей, на дураковъ, напалъ, подумаешь! Меньше трехъ красныхъ и съ мѣста не сдвинемся.

— Да ладно, ладно! Чего тутъ рядиться, цыплятъ по осени считаютъ. Такъ ужъ вы, голуби мои, посидите покамѣстъ... Больно ужъ мнѣ не хочется случай такой упускать.

— Стой!—вдохновился вдругъ Козырь, — какая мнѣ штука въ голову пришла! Вижу я, ты со своими дѣвками ничего путнаго не изобразишь, пойду я къ твоему фраеру самъ,  будто по пьяному дѣлу затесался, а тамъ видать будетъ! — Козырь рѣшительнымъ шагомъ двинулся за хозяиномъ.  — Показывай — куда идти-то, гдѣ они у тебя тамъ прохлаждаются?

— Лѣзь сюда, въ эту дверь!

Козырь, слѣдуя указанію хозяина, прошелъ въ комнату Сони.

— Миръ вамъ, господа честные! Простите, по пьяному дѣлу дверью ошибся. Дозволите раздѣлить компанію?

Говоря это, Козырь покачивался на ногахъ, довольно искусно имитируя пьянаго и въ то же время внимательно разглядывая человека съ рыжей бородой.

Послѣдній, пpи входѣ Козыря, весело улыбнулся подмигнулъ Сонѣ, — смотри, дескать, какая сейчасъ комедія разыграется. — Такъ дозволите  компанiю съ вами раздѣлить?

— Будетъ тебѣ, Сенька, дурака валять, подсаживайся къ столу,—спокойно отвѣтилъ мнимый фраеръ,—принеси ему, красавица, стаканъ, — обратился онъ къ дѣвушкѣ. — Да, пива захвати? Когда Соня вышла изъ комнаты, ея гость сдернулъ свой парикъ и накладную бороду. Глазамъ удивленнаго Козыря предстала улыбающаяся физіономія Артемки Залетнаго.

— Чего глаза-то выпучилъ, Семенъ, не призналъ, что-ли?

— Залетный! Вотъ, чертъ тебя побери, сваляли мы дурака.

— Пришить меня хотѣли?

— Давай, съ горя хоть пива выпьемъ.

— Садись, Сеня, садись, потолкуемъ, у меня, братъ, до тебя дѣло важное есть... Серьёзное дѣло! садись!

(Продолженiе слѣдуетъ)

Не-Крестовскiй

ГЛАВА XV. „Наканунѣ краха“.

Теперь мы должны вернуться къ дѣламъ Сибирской Британской компаніи. Неожиданный отъѣздъ мистера Бальфура разстроилъ всѣ планы лелѣянныя хитроумнымъ директоромъ этой компаніи—Петромъ Васильевичемъ Огневымъ. Ему стало ясно, что разсчитывать на матеріальную поддержку своихъ лондонскихъ пайщиковъ нельзя.

Приближалась весна.
Деньги нужны были до зарѣзу.
По смѣтѣ компаніи съ весны предполагались начаться работы на новыхъ площадяхъ. Нужно было воздвигать постройки, усилить команду рабочихъ и многое еще кой-чего нужно было сдѣлать, чтобы поставить предпріятіе на должную высоту.
Вскорѣ послѣ отъѣзда мистера Бальфура, который уѣхалъ въ Москву вмѣстѣ съ Савеліемъ Петровичемъ Безшумныхъ, Огневъ получилъ письмо изъ Петербурга. Ему писалъ одинъ изъ биржевыхъ маклеровъ, уполномоченный дѣйствовать отъ имени компаніи.
Извѣстіе было самаго неутѣшительнаго свойства.
Новый выпускъ акцій Сибирско-Британской компаніи потерпѣлъ фіаско. Столичные капиталисты, до которыхъ, очевидно, донеслись тревожило слухи изъ Сибири объ истинномъ положеніи дѣлъ, потеряли вѣру въ престижъ компаніи. Акціи ея совсѣмъ не котировались на биржѣ.
Крахъ былъ неизбѣженъ и его неотвратимую близость отлично сознавалъ Огневъ.

Многимъ изъ нашихъ читателей, непосвященнымъ въ закулисную сторону дѣла, такой быстрый упадокъ компаніи покажется, можетъ быть, страннымъ. Въ предыдущихъ главахъ нашего романа мы уже касались отчасти того, какъ и при какихъ условіяхъ создалось это предпріятіе. Теперь поговоримъ объ этомъ нѣсколько подробнѣе.

Петръ Васильевичъ Огневъ былъ когда-то крупный золотопромышленникъ, владѣлецъ нѣсколькихъ пріисковъ въ Южно-Енисейской и Минусинской тайгѣ.
Въ эпоху, къ которой относится нашъ разсказъ, отъ богатства Огнева остались однѣ жалкія крохи. Правда, въ глазахъ людей, которымъ мало знакомо пріисковое дѣло, онъ по прежнему пользовался репутаціей богатаго золотопромышленника.
Пріиска, разбросанные въ двухъ таежныхъ системахъ, еще принадлежали ему, на пріискахъ этихъ оставался еще инвентарь, постройки, было десятка полтора вновь заявленныхъ, неразвѣданныхъ площадей. Дѣйствительная стоимость всего этого не могла превышать по самой строгой оцѣнкѣ пятидесяти тысячъ рублей. Между тѣмъ ловкій и предпріимчивый сибирякъ сумѣлъ избѣжать грозившаго ему раззоренія. Онъ заручился согласіемъ кое-кого изъ сосѣднихъ золотопромышленниковъ, потолковалъ кое съ кѣмъ въ Томскѣ и предпринялъ поѣздку въ Москву, а затѣмъ и въ Петербургъ.
Отправляясь въ эту поѣздку, Петръ Васильевичъ имѣлъ при собѣ до десяти тысячъ, собранныхъ всякими правдами неправдами. При помощи этихъ денегъ, являвшихся его послѣдней ставкой, Огневъ разсчитывалъ завязать дѣловыя знакомства въ столицахъ. Онъ везъ съ собой также межевые акты и другіе документы, удостовѣряющіе его права владѣнія нѣсколькими десятками площадей.
Не забыты были и журналы развѣдокъ съ якобы обнаруженнымъ богатымъ содержаніемъ золота, оцѣночные реестры промысловаго инвентаря, составленные самимъ Огневымъ. Петръ Васильевичъ не ошибся въ своихъ разсчетахъ. На его счастье ему удалось познакомиться въ Петербургѣ съ однимъ представителемъ крупной англійской промышленной компаніи. Короче говоря, Петръ Васильевичъ Огневъ возвратился въ Сибирь директоромъ вновь учрежденной акціонерной Сибирско-Британской компаніи, съ основнымъ капиталомъ въ два милліона рублей, изъ которыхъ пятьсотъ тысячъ рублей относились на стоимость заявленныхъ площадей и имѣющагося инвентаря, а остальные полтора милліона заключались въ акціяхъ. Подписка на эти акціи даже и въ первое время шла не особенно хорошо, а потомъ, послѣ двухъ лѣтъ подготовительныхъ работъ и предварительныхъ развѣдокъ, и совсѣмъ пала. Два года продолжалась безтолковщина, которую можно наблюдать только въ такихъ дутыхъ акціонерныхъ предпріятіяхъ. Составлялись завѣдомо ложные отчеты, утверждались общимъ собраніемъ пайщиковъ фантастическія смѣты, сулящія сказочные барыши. Шла оживленная телеграфная и письменная переписка между Лондономъ, Петербургомъ и Томскомъ, который Огневъ избралъ своей временной резиденціей. Двѣ зимы подрядъ прожилъ онъ въ Томскѣ, занимая шикарный номеръ въ гостинницѣ „Россія“. Устраивались ужины съ ликерами и шампанскимъ, загородные пикники. Таяли компанейскія денежки. Зато почти у всѣхъ пѣвицъ изъ хора въ „Россіи“ появились новые золотые браслеты и часы. Въ глуши-же Минусинской тайги, на площадяхъ, принадлежащихъ компаніи, совершались безконечныя подготовительныя работы, затѣянныя въ столь широкомъ масштабѣ, что одна, напримѣръ, капитальная канава въ теченіи этихъ двухъ лѣтъ не была проведена и на половину. Канава это долгое время служила мишенью для таежныхъ остряковъ. Разсказывали,
что на ней работаютъ 30 видимыхъ рабочихъ и 70 невидимыхъ, существовавшихъ только въ табеляхъ. Землечерпательная машина, выписанная компаніей, лежала въ разобранномъ видѣ на одной изъ станцій Сибирской желѣзной дороги. Денегъ на ея перевозку къ мѣсту работъ въ распоряженіи Огнева не было. Единственная надежда была на англійскихъ компаньоновъ, но и эта надежда лопнула.
Мистеръ Бальфуръ, имѣвшій первоначальной цѣлью пріѣзда въ Сибирь осмотръ компанейскихъ работъ, уѣхалъ обратно. Онъ не объяснилъ даже Огневу причину своего внезапнаго отъѣзда. На вопросъ послѣдняго, можетъ ли компанія разсчитывать на дополнительную ссуду, мистеръ Бальфуръ съ прямотой, свойственной англичанамъ, отвѣтилъ отрицательно...

...Въ серединѣ поста, когда уже положеніе дѣлъ выяснилось окончательно, Петръ Васильевичъ пригласилъ къ себѣ Загорскаго, Гудовича и Раменскаго, какъ людей наиболѣе посвященныхъ въ дѣла компаніи. Предстояло маленькое совѣщаніе конфиденціальнаго характера.
Въ назначенному сроку, къ восьми часамъ вечера, приглашенныя лица явились. Огневъ, облаченный въ черный сюртукъ и манишку, по возможности старавшійся хранить оффиціальный видъ, обмѣнялся съ прибывшими рукопожатіями и молчаливымъ жестомъ пригласилъ сѣсть.

— Въ чемъ дѣло, уважаемый Пётръ Васильевичъ?—спросилъ Загорскій.—Къ чему такая торжественность? — продолжалъ онъ, видя, что Огневъ, не отвѣчая на вопросъ, плотно притворяетъ дверь номера. — Господа! Мы наканунѣ краха!— мрачно провозгласилъ Огневъ.

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій

ГЛАВА XVII. „Планъ Загорскаго“.

— Браво! Хорошо сказано!—разсмѣялся Загорскій,—сраженіе ещё не проиграно.
Раменскій обратился къ Сергѣю Николаевичу:

— вполнѣ раздѣляю ваше мнѣніе, что необходимо раскричать дѣло, но какъ это сдѣлать?

Загорскій снисходительно улыбнулся.

— Очень просто! Терпѣніе, господа, я разскажу вамъ свой планъ, но прежде любезный хозяинъ предложитъ намъ, быть можетъ, чего-нибудь выпить.

— Простого, господа, но я совершенно забылъ о своихъ обязанностяхъ, эти дѣловыя непріятности такъ разстроили меня. Сейчасъ я распоряжусь.

— Я предложилъ бы выпить краснаго вина съ сельтерской. Полагаю, это допустимо въ предѣлахъ вашего кредита?

Огневъ, вмѣсто отвѣта, приказалъ явившемуся лакею принести требуемое. Когда вино и сельтерская были поданы, Петръ Васильевичъ наполнилъ стаканы и попросилъ Загорскаго перейти къ изложенію его плана.

— Видите-ли, друзья мои,—началъ Загорскій,—прежде всего мы должны получить телеграмму, поданную съ пріисковъ, о томъ, что въ одной изъ принадлежащихъ компаніи площадей обнаружено богатое золото.

— Ну, знаете, эго нѣсколько рискованно,—покачалъ головою Огневъ,—да, по совѣсти говоря, я не знаю, принесетъ-ли толкъ такая вымышленная телеграмма.

— Что вы говорите, дорогой мой! Польза несомнѣнно будетъ и польза громадная. Сегодня мы получимъ эту телеграмму, а завтра-же весь дѣловой Томскъ будетъ говорить, что на пріискахъ Сибирско-Британской компаніи открыта богатѣйшая розсыпь. Извѣстіе это проникнетъ въ газеты, сначала въ мѣстные, а затѣмъ въ столичные, создастся шумъ. Мы, въ свою очередь, также зѣвать не будемъ и постараемся раскричать сдѣланное открытіе. Петръ Васильевичъ, какъ директоръ компаніи, долженъ устроить у себя парадный ужинъ. Пустить, такъ сказать, томичамъ пыль въ глаза, а въ заключеніе, для вящаго эффекта, на сцену появляется письмо отъ какой-нибудь крупной иностранной фирмы съ предложеніемъ купить наши заявки.

— Это письмо будетъ, конечно, такого-же происхожденія, какъ и телеграмма?— спросилъ Гудовичъ.

— Разумѣется. Поручите это дѣло мнѣ, и я увѣренъ, что достигну желательныхъ результатовъ. Вотъ тогда-то, имѣя такое письмо, мы смѣло можемъ обратиться къ нашимъ пайщикамъ за дополнительной ссудой. Если бы даже вопросъ этотъ на общемъ собраніи не прошелъ, то каждый изъ насъ, посвященныхъ въ тайну, всё равно можетъ продать свои паи и такимъ образомъ остаться въ барышахъ. Въ случаѣ, если одного письма будетъ недостаточно, мы подберемся къ карманамъ томскихъ капиталистовъ инымъ путемъ.

Загорскій сдѣлалъ паузу и закурилъ папиросу.

— Продолжайте, Сергѣй Николаевичъ, мы васъ слушаемъ!

— Другой фортель заключается въ слѣдующемъ: въ Томскъ пріѣдетъ представитель этой компаніи, какой нибудь англичанинъ, не хуже мистера Бальфура, для того, чтобы вести переговоры съ нами о покупкѣ пріисковъ...

— Вотъ это я понимаю, это дѣйствительно удачная мысль! Пріѣздъ знатнаго иностранца съ какимъ нибудь громкимъ титуломъ, въ сопровожденіи секретаря и переводчика это можетъ поднять наши фонды,—оживленно воскликнулъ Раменскій.

— Мы заведемъ переговоры, пустимъ слухъ, что англійская компанія предлагаетъ намъ полмилліона фунтовъ стерлинговъ, однимъ словомъ нажмемъ педаль. Такъ вотъ, господа, въ общихъ чертахъ таковъ мой планъ. Теперь рѣшайте, принимаете-ли его или нѣтъ?

— Позвольте, почтеннѣйшій,—вмѣшался Огневъ,—все это хорошо, только откуда же вы своего знатнаго иностранца-то выкопаете? Телеграмму, ну письмо—еще понимаю, а вотъ на счетъ англичанина-то сомнѣваюсь.

— Положитесь на меня, я устрою все. Конечно, компанія должна будетъ ассигновать на это извѣстную сумму. Такъ, или
иначе, намъ нужно по крайней мѣрѣ десять тысячъ рублей для того, чтобы поднять свой кредитъ на должную высоту.

— За немногимъ дѣло стало! Десять тысячъ рублей, говорите вы! А у меня въ карманѣ всего на всего полторы сотни. Съ этими деньгами не разгуляешься,—сокрушенно вздохнулъ Огневъ.

— Другого выхода нѣтъ, десять тысячъ, изъ нихъ тысячу мнѣ, на первые расходы, часть на оплату срочныхъ векселей, а остальное въ распоряженіе нашего любезнѣйшаго директора. Только при такихъ условіяхъ и можно чего-нибудь сдѣлать.

— Тысячу рублей еще, пожалуй, я могу дать,—нерѣшительнымъ тономъ произнесъ Раменскій, а больше, ей Богу,—не могу, всѣ деньги въ оборотѣ.

— Заложите домъ вашей жены,—предложилъ Загорскій.

Раменскій сдѣлалъ кислую гримасу.

— Уже заложенъ подъ вторую закладную, толку не выйдетъ.

— Грустно, хотя все же не слѣдуетъ отчаиваться. Я, господа, назову вамъ человѣка, у котораго мы навѣрняка можемъ достать нужную сумму...

— Кто это такой?

— Это молодой Бинтиковъ, вотъ кто долженъ спасти насъ!

Предложеніе Загорскаго не особенно понравилось Гудовичу, который, какъ извѣстно нашимъ читателямъ, имѣлъ на Вишникова свои виды.

— Ну, знаете, Сергѣй Николаевичъ, врядъ-ли намъ удастся занять у этого купчика. Да вѣдь, какъ вы знаете, онъ за послѣднее время страшно проигрался и самъ нуждается въ деньгахъ.

— Пустяки! Вишниковъ всегда сумѣетъ найти деньги. Стоитъ только за него взяться хорошенько. Мы будемъ просить васъ, Станиславъ Андреевичъ, взять на себя хлопоты по этому дѣлу. Думаю, что эта миссія не покажется вамъ черезчуръ обременительной.

Гудовичъ поклонился и натянуто улыбнулся.

— Постараюсь, хотя и сомнѣваюсь въ успѣхѣ.

— А вы черезъ сестру попробуйте подѣйствовать на Вишникова, онъ вѣдь неравнодушенъ къ голубимъ глазкамъ панны Ядвиги и не сможетъ отказать ея просьбѣ.

— Да, да! Это вѣрно! Ужъ вы, Станиславъ Андреевичъ, попросите вашу сестрицу походатайствовать въ интересахъ компаніи.

Гудовичу ничего не оставалось больше, какъ только выразить свою готовность переговорить съ сестрой.

— Вотъ спасибо, голубчикъ, — сказалъ Огневъ, дружелюбно трепля Гудовича по плечу,—вы насъ всѣхъ выручите, и компанія, конечно, не останется предъ вами въ долгу.

— Итакъ, дѣло рѣшенное. Съ завтрашняго-же дня атакуйте Вишникова и съ тыла и съ фронта, а затѣмъ, когда у насъ будетъ десять тысячъ рублей, начну дѣйствовать я.

— Ну, въ добрый часъ. Теперь-бы, по настоящему, шипучки выпить слѣдовало, да министерство финансовъ хромаетъ.

— Да, сейчасъ недурно было бы выпить и закусить,— согласился Загорскій, допивая остатки вина.

Такое-же желаніе высказали и остальные.

— Такъ зачѣмъ-же дѣло стало? Спустимся внизъ и посидимъ, я при сёмъ случаѣ малую толику раздавимъ,—предложилъ Раменскій.

— Я бы, господа, предложилъ вамъ другое. Здѣсь, въ „Россіи“, намъ уже всё знакомо и не интересно, предлагаю вамъ поѣхать въ другое мѣсто...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XIX.„Кутежъ.“

— Ваше любимое мѣсто?—переспросилъ Раменскій.—Стало быть, вы частенько бываете здѣсь?

— Ну, хотя и не такъ часто, но все-таки бываю иногда. Компанія разсѣлась около столика. Загорскій черезъ залу легкимъ кивкомъ головы поздоровался съ знакомыми хористками.

— Ну, что жъ, господа, мы будемъ дѣлать?—спросилъ Огневъ, косясь на лакея, который въ ожиданій заказа стоялъ передъ ними навытяжку.

— Разумѣется, водку пить. Пить вино здѣсь считается дурнымъ тономъ.

— Русская пословица говорить: что городъ, то норовъ—что деревня, то обычай,—угодливо подхватилъ Гудовичъ.

— Послушай, голубчикъ,—обратился Загорскій къ лакею,—ты дашь намъ водки, только смотри, чтобъ холодная была. Закусить ветчины, семги; есть хорошая семга?

— Такъ точно, первѣйшій сортъ есть!

— Ну, вотъ и давай этотъ „первѣйшій сортъ“.

— Селедочку хорошо бы,—плотоядно потеръ руки Гудовичъ.

— Какъ прикажете подать?—обратился въ его сторону лакей.—Соусъ провансаль, или...

— А Lа naturelle съ отварнымъ картофелемъ.

— Слушаюсь! Еще чего прикажете подать?

— Московскую селянку на сковородкѣ, мясную,—распорядился Загорскій.

— Да нѣтъ-ли у васъ, братецъ, рыжичковъ соленыхъ?—добавилъ Огневъ.

— Сей моментъ-съ, все будетъ подано! —лакей бросился исполнять приказаніе.

Петръ Васильевичъ, какъ человѣкъ, никогда не бывавшій въ этомъ ресторанѣ, съ любопытствомъ осматривалъ обстановку.

— А все-таки грязновато здѣсь!—покачалъ онъ головой,—скатерти грязныя, смятыя, съ пятнами. Хористки какія-то обтрепанныя! кабакъ!

— Ну, ну, будетъ вамъ, многоуважаемый, критику наводить,—перебилъ его Загорскій. Слишкомъ ужъ вы аристократомъ стали, живя у Ивана Гавриловича, а еще таежникъ. Неужели вы на своихъ пріискахъ недостаточно привыкли къ грязи? Огненъ самодовольно крякнулъ и побарабанилъ пальцами по столу.

— Всяко приходилось. Мнѣ вѣдь, батенька мой, близко къ пятому десятку подходитъ. Всячины видалъ: изъ берестянной рюмки спиртъ пилъ, гнилымъ сухаремъ закусывалъ. Вмѣстѣ съ рабочими въ одной землянкѣ жить приходилось. Условія-то жизни раньше на пріискахъ были совсѣмъ не тѣ, что теперь!

— Прогрессъ коснулся, значитъ, и таежныхъ палестинъ!

— А вы, какъ думали? Былъ я прошлымъ лѣтомъ на Саралѣ, на Подвинцевскомъ рудникѣ, тамъ у нихъ и вѣнскіе стулья привезены, и граммофонъ гудитъ, однимъ  словомъ—культура.

— Погодите, господа, вотъ когда дѣла Сибирско-Британской Компаніи поправятся, мы не только на свои пріиска граммофонъ привеземъ, а даже рояль. Концерты давать будемъ,—разсмѣялся Загорскій.

— Правильно, въ грязь лицомъ не ударимъ,—кивнулъ головой Петръ Васильевичъ. —Только вотъ бы деньжатъ разстараться!

— Найдёмъ, самоувѣренно произнесъ Загорскій.—Помните слова знаменитаго Кречинскаго: „деньги въ каждомъ домѣ есть, нужно только умѣть ихъ взять“!... А вотъ и закуску несутъ, выпьемъ послѣ трудовъ праведныхъ.

Лакей, поставивъ на сосѣдній столикъ подносъ съ закусками и приборами, началъ быстро сервировать ужинъ.

...Пока не было утолено первое чувство голода, компанія выпивала и закусывала молча. Послѣ третьей рюмки водки Загорскій вытеръ ротъ салфеткой и, откинувшись на спинку стула, заявилъ:

— Увертюра сыграна, теперь можно и закурить. А кстати сейчасъ начнется, кажется, первое отдѣленіе.

За ярко расписанной занавѣсью, отдѣляющей эстраду отъ зала, продребезжалъ рѣзкій, отрывистый звонокъ. Хористки одна за другой покидали свои мѣста и шли переодѣваться къ своему номеру. Одна изъ нихъ, совсѣмъ еще молоденькая, недурненькая собой дѣвушка, съ сально напудреннымъ лицомъ и подведенными рѣсницами, съ пышной золотистой прической, украшенной чернымъ бантомъ, проходя мимо столика, занятаго Огневымъ и ого компаніей, стрѣльнула глазками въ сторону Загорскаго и на ходу уронила:

— Сержъ пріѣхалъ!

— Добрый вечоръ, Маруся, кнвпуль ей Загорскій!

— Однако, батенька мой, васъ здѣсь хорошо знаютъ,—улыбнулся Раменскій.

— Ну, это что, пустяки! Дешёвое удовольствіе,—пренебрежительно махнулъ рукой Сергѣй Николаевичъ,—у нихъ есть здѣсь одна брюнетка, каскадныя шансонетки исполняетъ, та еще болѣе или менѣе ничего. Хористочка тоже есть одна, шаловливая дѣвчонка, а пьетъ, какъ сапожникъ.

— Господа, не теряйте времени: селянка стынетъ. Сергѣй Николаевичъ, вашу рюмку.

Опять выпили и закусали... Занавѣсъ поднялся и глазамъ немногочисленной публики предсталъ смѣшанный хоръ. Двое или трое мужчинъ скромно прятались за спинами хористокъ. Аккомпаніаторъ сплеча ударилъ по клавишамъ піанино.

Громко и нескладно, хриплыми и надорванными голосами хоръ затянулъ какой-то избитый, всѣмъ знакомый вальсъ.

— Ну-съ, господа, подъ музыку хватимъ по одиной!—предложилъ Загорскій, наполняя рюмкн,—на сцену и смотрѣть не стоитъ, самое главное въ третьемъ отдѣленіи, тогда и брюнетка моя выступить, а сейчасъ пока опять давайте ѣсть и пить, и опять пить... Послѣ конца перваго отдѣленія къ ихъ столику подошла блондинка, которую Загорскій назвалъ Марусей, и съ ней еще другая хористка, брюнетка въ шелковомъ розовомъ лифѣ.

— Здравствуйте, Сержъ! Отчего вы такой скучный?—кокотливо улыбнулась Маруся, обмѣниваясь съ Загорскимъ рукопожатіемъ.

— Тебя давно иѳ видѣлъ, оттого и скученъ,—небрежно отвѣтилъ Загорскій, закуривая папиросу.

— Угости насъ рябиновой,—льнула къ пому блондинка.

— Погоди, время ещё но пришло, дай намъ до настоящихъ градусовъ дойти,— безцеремонно отрѣзалъ Загорскій.

— Фу, какой ты сердитый, пойдемъ Ниночка,—и блондинка, подхвативъ свою подругу, отошла отъ столика.

— Однако, вы не очень любезны съ представительницами прекраснаго пола,—замѣтилъ Раменскій, провожая дѣвушекъ внимательнымъ взглядомъ.

— Ну ихъ къ черту, успѣемъ еще! Человѣкъ, перемѣни графинъ! Будемъ пить по настоящему! Не такъ ли?

— Пить—умереть и не пить—умереть,— разсмѣялся Гудовичъ, опрокидывая свою рюмку.

— А публика мало по малу прибываетъ, —замѣтилъ Огневъ, оглядывая залъ.

— Часамъ къ двѣнадцати наберется,— пояснилъ Загорскій, какъ человѣкъ знакомый съ. обычаями этого мѣста.

— Одно у меня изъ ума нейдетъ,—началъ Огневъ,—отрѣзывая кусокъ ветчины,— откуда это вы знатнаго иностранца достанете'?

— Нашли время о дѣлахъ говорить,— махнулъ рукой Загорскій,—честное слово я сегодня въ такомъ ударѣ, что могу выпить цѣлое море водки. Давайте, господа, пить. Станиславъ Андреевичъ, что вы спите надъ своей рюмкой? Не отставать!

Гудовичъ вѣжливо улыбнулся и добросовѣстно осушилъ рюмку.

— Прежде я много вина могъ выпить— вздохнулъ Огневъ,—а теперь не то...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXI. „Кутежъ разгарается.“

— Однако, онъ пользуется здѣсь популярностью, этотъ Черновъ!

— Я этому нисколько не удивляюсь,--пожалъ плечами Загорскій,—талантливые люди наиболѣе замѣтны среди бездарностей!

— Ничего, важно поётъ парень!—покрутилъ головой Огневъ.—Такого-бы пѣсенника да на Савку Безшумныхъ, запоилъ-бы тотъ его прямо... А что, други мои, не пригласить-ли намъ для разнообразія мамзелей на высокихъ каблучкахъ!

— Какъ, какъ это вы говорите?—со смѣхомъ переспросилъ Раменскій.

— А это, батенька мой, я такъ шансонетокъ называю,—пояснилъ Петръ Васильевичъ.

— Что жъ, названіе мѣткое!—согласился Загорскій',—а относительно приглашенія я согласенъ, только нужно подождать немного.

— Чего подождать?

— Вотъ погодите, къ двумъ часамъ ночи публика пьяна вся будетъ, тогда можно будетъ, откинувъ всякія церемоніи, гульнуть по настоящему.

— Охъ, по-настоящему!—вздохнулъ Огневъ,—въ карманахъ-то только у насъ не больно густо. По настоящему-то, пожалуй, не разгуляешься!

— Чертъ побери! Неужели-же вы думаете, что мы будемъ требовать шампанскаго, это совсѣмъ не входитъ въ нашу программу. Ограничимся коньякомъ.

— Да, конечно! —поддержалъ Сергѣя Николаевича Гудвичъ,—пить шампанское здѣсь... совершенно непроизводительная трата денегъ.

... Лакей принесъ заказанную навагу.

— Ну-съ, выпьемъ теперь подъ горячую рыбку,—оживился Петръ Васильевичъ,—не знаю, какъ вы, господа, я я-бы съ удовольствіемъ теперь-бы съѣлъ харіузовъ, (наша таежная рыбка). Зажарить на сковородкѣ, яйцами залить —одно объѣденіе.

Ну, здѣсь въ Томскѣ харіузы цѣнятся на вѣсъ золота,—замѣтилъ Раменскій,—ихъ почти совсѣмъ не бываетъ на мѣстномъ ринкѣ...

— Обратите, господа, вниманіе, сказалъ Загорскій послѣ нѣкоторой паузы,—за сосѣднимъ столомъ сидятъ два интересные типа, очевидно какіе то мелкіе чиновники, пропивающіе остатки своего жалованья.

Прислоняйтесь къ ихъ разговору, честное слово любопытно!

Гудовичъ и всѣ остальные посмотрѣли по указанному направленію. Черезъ столикъ отъ нихъ сидѣли двое: одинъ въ форменной тужуркѣ почтово-телеграфнаго вѣдомства, другой въ старенькомъ потертомъ пиджакѣ. Оба они были вдребезги пьяны. Телеграфистъ, безсильно навалившись на столъ, мигалъ отяжелѣвшими вѣками и еле ворочая языкомъ, убѣждалъ своего товарища:

— Алеша!.. Выпьемъ ещё... Спросимъ еще графинчикъ!.. Ну!.. Пиджакъ неопредѣленно мычалъ что то и отрицательно трясъ головой.

— Ты другъ мнѣ, или нѣтъ?—допытывался телеграфистъ, покачиваясь на стулѣ. Другъ ты мнѣ, скрашиваю!

Бормотаніе пиджака приняло болѣе выразительный характеръ. Можно было разобрать упоминаніе о женѣ и о какихъ то двухъ рубляхъ долгу.

— Плюнь!—увѣщевалъ телеграфистъ— плюнь! Что тебѣ жена. Будемъ пить три дня и три ночи. Семь бѣдъ, одинъ отвѣтъ... Выпьемъ и пѣсни послушаемъ.

— Мнѣ нравится это выраженіе: пить три дня и три ночи,—разсмѣялся Загорскій. У молодца широкая натура. Вотъ, господинъ директоръ, учитесь, какъ послѣдній грошъ ребромъ ставятъ.

— Чтожъ, и мы отъ нихъ не отстанемъ. Трое сутокъ гулять не будемъ, а ночку сегодня проканителимся!

Въ это время къ столику, занятому нашей компаніей, вновь подошла хористка съ золотистыми волосами.

— Ну, когда-же вы, Сержъ, угостите пасъ?—кокетливо прищурила она подведенныя глазки.

— Боже мой, какое нетерпѣніе у этой женщины!—воскликнулъ Загорскій, — или ты ужъ очень голодна, Маруся?

Дѣвушка приняла обиженный видъ и вздернула плечики.

— Глупости говорите! Какъ будто мы не обѣдаемъ. Угостите насъ рябиновой, возьмите апельсиновъ.

— Эхъ, барышня, нашли у кого просить!—обратился къ хористкѣ Огневъ,— вѣдь это человѣкъ серьёзный, у него зимой льда не выпросишь. Вы лучше ко мнѣ, старику, подсаживайтесь, дѣло-то вѣрнѣе будетъ. Блондинка состроила жеманную улыбку и опустилась на стулъ, предупредительно подвинутый Огневымъ.

— Такъ чѣмъ барышня, говорите, угощать васъ,—рябиновой, а?—наклонился къ ней Огневъ.

— Пожалуйста! И попросите еще порцію наваги.
— Милочка, ты не умѣешь ѣсть рыбу, — насмѣшливо улыбнулся Загорскій, —помнишь на прошлой недѣли я тебя угощалъ стерлядью, и мнѣ пришлось за тебя краснѣть.

— Что это онъ про васъ, барышня, разсказываетъ? Въ чемъ дѣло?

— Да какъ-же, господа! Можете себѣ представить, эта mademoiselle ѣсть рыбу съ ножа и ещё утверждаетъ, что тамъ принято въ ихъ родной Чухломѣ. Развѣ я не правду говорю, Маруся?

Блондинка кокетливо погрозила Загорскому пальцемъ.

— Ужъ вы наскажете, я знаю васъ. Вѣчно на смѣхъ поднимаете. Вотъ я пожалуюсь на васъ... Струсили?

Загорскій выразительно свистнулъ.

— Милая моя Мэри, вы плохо знаете вашего Сержа, онъ не изъ трусливаго десятка, а вотъ вамъ съ Нинкой нужно обѣимъ уши натеребить!

— Почему такое, за что?

— За что? А помнишь третьяго дня, когда вы въ кабинетѣ пѣли, я посылалъ за вами лакея, мы здѣсь въ залѣ сидѣли съ однимъ пріятелемъ, отчего вы не пришли? Блондинка даже руками всплеснула.

— Миленькій Сержикъ, да мы же заказывали съ лакеемъ, чтобы онъ передалъ вамъ, почему мы не можемъ прійти. Тогда у насъ гулялъ одинъ купецъ. Богатый купецъ изъ Иркутска. Одного шампанскаго двѣ дюжины выпили, ну какъ-же мы могли уйти отъ такого гостя?

— Втирай очки! Такъ вотъ тебѣ и повѣрили! Гулеваны какіе, подумаешь, къ вамъ  ѣздятъ! По двѣ дюжины шампанскаго выпиваютъ! Впрочемъ мнѣ безразлично: и ты и Нинка не особенно мнѣ нужны. Приглашая васъ  я хотѣлъ сдѣлать маленькое удовольствіе своему пріятелю!

Лакей подалъ полбутылки рябиновой и маленькую вазочку, на которой лежали крымское яблоко, апельсинъ и кисточка винограда.

— Что же ты, любезный, не захватилъ лафитнаго стаканчика? Неужели ты думаешь, что Маруся будетъ пить изъ рюмки.

— Виноватъ съ! Сейчасъ принесу.

— Голубчикъ Сержъ! Вы меня компрометируете. Съ какой стати я буду пить изъ стакана, здѣсь есть рюмка!

— Ничего, барышня, не церемоньтесь, ужъ если сѣли за нашъ столикъ, такъ вашему нраву не препятствуйте!—вмѣшался Огневъ. — Мы церемоній не любимъ. Пить такъ ужъ пить по нашему, по пріисковому!

— А вы развѣ съ пріисковъ?

Сергѣй Николаевичъ подмигнулъ собутыльникамъ.

— Мэри, дитя мое,  обратился онъ къ хористкѣ — ты въ простотѣ своей, голубинной невинности и дѣтскаго невѣдѣнія и не подозрѣваешь даже, съ кѣмъ свелъ тебя случай, Вѣдь это,—Загорскій указалъ на Огнева,—директоръ Сибирско-Британской золотопромышленной компаніи. А эти остальные, господа пайщикикомпаніи... Эхъ, глупая дѣвчонка, нашла чего попросить! рябиновой! Я бы на твоемъ мѣстѣ сразу двѣ бутылки шампанскаго потребовалъ!

Маруся скользнула взглядомъ по внушительной фигурѣ Огнева и только прошептала:

— А я такъ люблю шампанское!

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXIII. „Бѣлыя рабыни“.

— Не хотѣла я тебя, Сержъ, знакомить съ нашей новой хористкой,—продолжала Нина, обращаясь къ Загорскому,—да дѣлать нечего, придётся познакомить. Только чуръ, смотри не вздумай за ней ухаживать, я вѣдь тебя знаю, ты свѣженькихъ любишь!

— А что она очень интересна, эта ваша новая хористка?

— Тоже—скажетъ интересная. Черна, какъ галка, суха, какъ палка,—вмѣшалась Маруся, очищая апельсинъ.—Дѣвчонка, только тѣмъ и беретъ, что носъ задираетъ. У насъ въ хорѣ ее Недотрогой-царевной зовутъ.

— Она недавно поступила къ намъ, всего нѣсколько дней—тихо пояснила Нина,— дѣвочка изъ хорошей семьи и съ образованіемъ, аттестатъ за шесть классовъ гимназіи имѣетъ.

— Что она пріѣзжая?

— Да, изъ Омска.

— Интересно!.. Какъ же это она къ вамъ въ хоръ попала?

Э, милый мой! Старая обыкновенная исторія,—махнула рукой Нина,—тебѣ нечего разсказывать, знаешь, какъ наша сестра въ хоры попадаетъ. Давай выпьемъ лучше! А вы что же, господа, отстаете? Манька, угощай своего кавалера!

Хористка съ золотистой прической непріязненно покосилась на подругу и прошептала, обращаясь къ Огневу:

— Вы, пожалуйста, не обращайте на нее вниманія, она у насъ такая... взбалмошная, совсѣмъ себя не умѣетъ держать съ порядочными гостями...

Петръ Васильевичъ пристально, нѣсколько отяжелѣвшимъ взглядомъ посмотрѣлъ на брюнетку въ палевомъ лифѣ и побарабанилъ пальцами по столу.

— Ну, что-же,—замѣтилъ онъ,—она дѣвица веселая,съ огонькомъ.—Ему понра-
вились раскраснѣвшееся лицо и черные, глубокіе глаза Ниночки.

... Дверь кабинета распахнулась, вошли еще двѣ хористки. Одна изъ нихъ высокая, полная, добѣлая блондинка, съ крупными чертами красиваго, но безжизненнаго лица. Другая—совсѣмъ еще молоденькая, худенькая брюнетка съ черными, какъ смоль волосами, собранными въ скромную гладкую прическу. Если-бы не длинное платье, ее можно-бы счесть за подростка. Худенькія покатыя плечики, молодая слабо развитая грудь и робкій застѣнчивый взглядъ дѣлали ее трогательно-жалкой и странно-чужой въ этой обстановкѣ продажной любви и пьянаго веселья.

—Вотъ, господа, прошу любить да жаловать. Наша новая пѣвица Соня, будущая примадонна. Голосъ у ней—прямо заслушаетесь!—рекомендовала Нина гостямъ вновь пришедшихъ хористокъ.

Послѣдовалъ обмѣнъ рукопожатіи и обычныхъ любезностей.

— Ну, Сонечка, ты садись на диванъ рядомъ со мной, подъ мое крылышко. Да не смущайся, дѣточка, здѣсь все люди свои, гости хорошіе, не укусятъ.

— Что, мадемуазель, пожелаетъ выпить? —галантно освѣдомился Гудовнчъ.—Можетъ быть, рюмку рябиновой?

Соня слабо запротестовала.

— О нѣть! Я не привыкла къ винамъ... Право, ничего не нужно... Я посижу такъ.

— Какъ же это такъ, барышня?—вмѣшался Огневъ.—Это совсѣмъ не порядокъ. Нѣтъ, ужъ вы пожалуйста... не отказывайтесь. Какая же намъ отъ васъ прибыль, если вы отказываетесь и не будете ничего пить. Удовольствія мало!

— Ничего, ничего, успокойтесь, она выпьетъ. Понемножку привыкать надо. Пей, Сонечка!

— А меня то что же не угощаете?— равнодушнымъ, апатичнымъ голосомъ протянула дебѣлая блондинка.

— Пейте, господа, пейте кому чего любо! Коли гулять, такъ пустыя бутылки нечего считать!—крикнулъ Огневъ, уже въ достаточной степени разгоряченный выпитыми напитками и откровеннымъ заигрываніемъ своей сосѣдки.

...Время шло. Были потребованы и выпиты еще двѣ бутылки шампанскаго. На столѣ появились большой мельхіоровый ко-
фейникъ, ликеры, коньякъ. Приближался тотъ моментъ рестораннаго разгула, когда люди сбрасываютъ съ себя, вмѣстѣ съ пиджаками и жилетами, послѣднія сдерживающія звена порядочности и приличія. Когда веселый, безшабашный кутежъ переходитъ въ мрачную разнузданную оргію. Двери кабинета были плотно притворены и ревниво стерегли отъ любопытныхъ глазъ то, что происходило за ними. Въ кабинетѣ было душно, жарко, страшно накурено. И гости, и хористки были пьяны, если не вдребезги, то, во всякомъ случаѣ, вполнѣ достаточно для того, чтобы утратить ясное представленіе о времени и мѣстѣ. Исключеніе составлялъ одинъ только Загорскій. Сильное внутреннее возбужденіе отъ поглощеннаго алкоголя сказывалось въ немъ только страшной блѣдностью лица и сухимъ горячечнымъ блескомъ глазъ. Онъ молча тянулъ коньякъ, время отъ времени прибавляя въ свой стаканъ кусочки мелко накрошеннаго льда. Маруся съ разстегнутымъ лифомъ, изъ подъ котораго бѣлѣла сильно напудренная грудь, съ помятой, полураспустившейся прической, прижималась къ окончательно пьяному Огневу и дѣлала безсильные попытки подняться съ кресла.

— Миленькій, пойдемъ... Ну, пойдемъ!... Спать я хочу!—лепетала она, стараясь разбудить своего кавалера.

Добѣлая блондинка, основательно угостившая себя коньякомъ и ликерами, тяжело икала, припавъ лицомъ къ залитой виномъ скатерти. Раменскій щекоталъ ей шею и подбородокъ и съ настойчивостью пьянаго повторялъ;

— Слушай, ты! Ты, пышка, сними корсетъ! Я тебѣ говорю—сними корсетъ!

Ниночка, полуразвалившись на диванѣ и припавъ головой къ плечу Загорскаго, улыбалась блаженной пьяной улыбкой и время отъ времени поддерживала настойчивое требованіе Раменскаго.

— Ты, Катька, дура, корова толстая, спишь!.. Вотъ, господа, наказаніе съ этой пѣвицей... Сержикъ, миленькій, а я пьяна! Охъ я пьяна!.. Манька, давай танцевать матчишъ! Пусти—меня, Сержъ, я хочу танцевать матчишь!

— Матчишъ прокрасный танецъ. Онъ кровь волнуетъ... — запѣла, было, она, но тутъ же закашлялась и опять прильнула къ плечу Сергѣя Николаевича.

— Ну его къ черту, спать хочу... А все-таки ты мнѣ брошку привези!

Маленькая хористочка, выпившая, благодаря настойчивымъ просьбамъ гостей два бокала шампанскаго и нѣсколько рюмокъ ликера, спала тяжелымъ, лихорадочнымъ сномъ, откинувшись на спинку дивана. Если бы въ ату чадную атмосферу, пропитанную спиртуозными испареніями и табачнымъ дымомъ, зашелъ свѣжій человѣкъ, онъ-бы съ жалостью остановился на блѣдномъ утомленномъ лицѣ Сони...

— Ну, господа, я вижу вы всѣ порядочно пораскисли,—совершенно трезвымъ тономъ произнесъ Загорскій, поднимаясь съ дивана. —Пора покончить эту исторію.

Онъ подошелъ къ столу, вылилъ остатки коньяка въ свои стаканъ и залпомъ осушилъ его.

— Чертъ побери! Ихъ скоро не раскачаешь!—подумалъ онъ. оглядывая своихъ собутыльниковъ.—Гудовича придется оставить здѣсь спать до утра. Расположился человѣкъ на полу, какъ на собственной постели! Ну чертъ съ нимъ, пусть спитъ, а вотъ Огнева нужно разбудить.

Взглядъ Загорскаго упалъ на блѣдное личико спящей Сони. Онъ на минуту задумался, затѣмъ рѣшительно махнулъ рукой и подошелъ къ дѣвушкѣ.

— Послушайте, Соня! Проснитесь, вамъ здѣсь неудобно. Пойдемте я васъ провожу въ вашу комнату. Отъ прикосновенія чужой руки дѣвушка очнулась и посмотрѣла на Загорскаго мутнымъ соннымъ взглядомъ.

— Что... что вы говорите?—съ трудомъ протоптала она.

— Вы утомлены? Желаете я провожу васъ? Здѣсь больше нечего дѣлать.

— Проводите... Куда? Я ни куда не поѣду!

— Да нѣтъ же, нѣтъ, голубушка! Вы не поняли меня! Я просто хочу проводить васъ въ вашу комнату. Ну-те дайте вашу руку! Вотъ такъ!.. Теперь вставайте! Загорскій бережно, съ тихой лаской обнялъ нѣжный станъ дѣвушки т приподнялъ ее съ дивана.

— Ой, не могу я идти, у меня голова кружится! Мнѣ не хорошо!

— Бѣдняжка!—съ неподдѣльной искренностью вырвалась у Загорскаго.—Ну ничего, потерпите немножко. Сейчасъ я распоряжусь принести воды съ о-де-колономъ, вы освѣжите голову...

— Спасибо, вы добрый хорошій... Холодная насмѣшка проскользнула по красивому лицу Загорскаго. Онъ нажалъ кнопку электрическаго звонка я приказалъ явившемуся лакею:

— Принеси холодной воды и о-де-колона, да приготовь счетъ. Поживѣй! Мы сейчасъ уѣзжаемъ.

Затѣмъ, подойдя къ Огневу, Загорскій сильно тряхнулъ его за плечо:

— Вставайте, Петръ Васильевичъ,—пора ѣхать! Ужо шесть часовъ утра...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій

ГЛАВА XXV. Потайная дверь".

Презрительное сожалѣніе отразилось въ глазахъ Загорскаго. Онъ равнодушію пожалъ плечами.

— Будетъ глупить, Нина! Ничего подобнаго у меня и въ мысляхъ не было. Съ чего ты это взяла?

Просто мнѣ жалко дѣвочку... Она вѣдь не привыкла еще къ такимъ безсоннымъ ночамъ, къ оргіямъ отдѣльныхъ кабинетовъ... Можешь, если хочешь, взять на себя заботу о ней. Проводи ее спать... Такой неожиданный оборотъ дѣла удивилъ Нину. Она недовѣрчиво посмотрѣла на Сергія Николаевича и; перемѣнивъ тонъ, спросила:

— А ты развѣ уѣзжаешь одинъ? Она останется здѣсь?

— Ну, разумѣется, да... Возьми вотъ эти деньги... Потомъ раздѣлите ихъ между собой...

Загорскій подалъ хористкѣ четвертной билетъ и указать лакею на спящаго Гудовича:

— Это господинъ останется здѣсь... запри дверь кабинета!

— Идемте, Петръ Васильевичъ! Давайте вашу руку, Захватавъ Огнева и Раменскаго, Сергѣй Николаевичъ вышелъ изъ кабинета. Прощаясь съ Ниной, онъ предупредилъ ее:

— Смотри, не оставляй Соню спать въ кабинетѣ. Проводи ее до комнаты. Здѣсь вѣдь народъ знаешь какой? Зря можетъ погибнуть дѣвчонка! Ну, прощай!

— Когда наши герои вышли изъ подъѣзда ресторана, было уже довольно свѣтло; по городъ еще спалъ...

— Ну, теперь я завалюсь спать... до самаго утра,—зѣвнулъ Огневъ, садясь на
извозчика.—Поѣдемъ, товарищъ ко мнѣ, у меня въ номерѣ отдохнемъ... А то задастъ тебѣ жена здоровую головомойку, если верпёшься домой не проспавшись... Ликъ то у тебя здорово перекосило! Садись, что-ли! Раменскій усѣлся рядомъ съ Огневымъ. Они распростились съ Загорскимъ и уѣхали...

— Сергій Николаевичъ, пріѣхавъ домой, приказалъ встрѣтившему его слугѣ:

— Приготовь ванну! А потомъ подашь кофе ко мнѣ въ кабинетъ... Что никто у меня вчера вечеромъ не былъ?

— Никого по было-съ!

— Хорошо, ступай...

Пройди въ свой кабинетъ, Загорскій подошелъ къ письменному столу и взялся за ручку телефоннаго аппарата, стоявшаго на столѣ.

— Дайте № ООО...

— Откуда говорятъ?., попросите пожалуйста Артемія... Дома онъ? Скажите, что Сергѣй Николаевичъ проситъ...

— Дзынь... это ты, Артемій? Пріѣзжай сейчасъ—же ко мнѣ... Серьёзное дѣло есть...

Въ ожиданіи Залетнаго Загорскій освѣжилъ себя холодной ванной и выпилъ два стакана кофе...

— Господинъ Сладкопѣвцевъ желаютъ васъ видѣть—доложилъ появившійся лакей.

— А? хорошо, проси!

Необходимо пояснить нашимъ читателямъ, что Артемій Залетный, сдѣлавшись счастливымъ обладателемъ дебѣлыхъ красотъ бывшей экономки изъ весёлаго дома, а нынѣ содержательницы модной мастерской —перемѣнилъ фамилію. Онъ жилъ теперь по безсрочному виду, сфабрикованному на имя почетнаго гражданина Артемія Ивановича Сладкопѣвцева.

— Раненько встать изволили, многоуважаемой Сергѣй Николаевичъ! раненько-съ! — заговорилъ Залетный, входя въ кабинетъ.

— Чѣмъ могу служить?—продолжалъ онъ, протягивая руку Загорскому.

— Э... пустяки въ смыслѣ исполненія и очень важное дѣло—по цѣли... Хочешь кофе? Сигару?

— Отецъ и благодѣтель! Весьма польщенъ... за великую для себя честь сочту воспользоваться вашимъ радушнымъ гостепріимствомъ...

Загорскій приказалъ подать кофе и подвинулъ ящикъ съ сигарами.

Эксъ-сыщикъ, теперь содержатель тайнаго притона со всѣми атрибутами обирательства: картами, женщинами, виномъ, осторожно протянулъ руку къ сигарамъ и, взявъ одну, повертѣлъ ее между пальцевъ.

Эхъ сигарочки... Видно настоящаго знатока.., Отъ Фейка изволите выписывать? Поди, три рубля штука стоитъ?

Онъ съ наслажденіемъ втянулъ въ себя благовонный дымъ дорогой регаліи и, отхлѣбнувъ глотокъ поданнаго кофе, обратился къ Загорскому:

— Ну-съ, досточтимый принципалъ, я слушаю васъ!

— Видишь-ли въ чемъ дѣло, Артемій, —началъ Загорскій, въ свою очередь закуривая сигару,—тебѣ нужно будетъ сегодня же уѣхать изъ Томска...

Эксъ-сыщикъ удивленно поднляъ брови и вопросительно посмотрѣлъ на Загорскаго.

— Ненадолго, разумѣется,—успокоилъ его тотъ.—Ты отправишься въ Красноярскъ, по желѣзной дорогѣ, оттуда поѣдешь на лошадяхъ до села Абаканскаго, въ Минусинскомъ уѣздѣ... Возьми вотъ себѣ подробный маршрутъ. Здѣсь у меня записаны деревни и разстояніе... Пріѣхавъ въ это село, выдай себя за служащаго Сибирско-Британской К°. Распусти тамъ слухи, что на пріискахъ этой компаніи найдено богатое золото... Затѣмъ ступай въ мѣстное почтово-телеграфное отдѣленіе и подай телеграмму такого содержанія... постой, возьми бумаги, карандашъ и записывай, я буду тебѣ диктовать... пиши: "Томскъ. Гостинница Россія. Петру Васильевичу Огневу. На Федоровскомъ, развѣдочная линія 7, найдена розсыпь. Сложное содержаніе три золотника. Мощность девять четвертей. Одолѣваетъ вода. Необходимъ пульсометръ. Золото высокопробное. Розсыпь прослѣжена на сорокъ сажень поперечника, на двѣсти—по теченію. Поздравляю съ удачей. Завѣдующій развѣдкой Шибановъ". Написалъ? Ну такъ вотъ, подашь эту телеграмму и пріѣзжай обратно въ Томскъ... получи двѣсти рублей на расходы... но что это ты такой кислый, или мое порученie тебѣ не нравится?

— Голубчикъ Сергѣи Николаевичъ,— взмолился Залётный,—всякое слово, исходящее изъ устъ вашихъ, для меня законъ непреложный, но.. нельзя ли послать другого? Дѣло вѣдь у меня здѣсь собственное... Хозяйскій глазъ необходимъ... Увольте! Войдите великодушно въ мое положеніе! Загорскій пристально посмотрѣлъ на своего помощника и произнесъ жесткимъ ледянымъ тономъ:

— Артемій! Я тебѣ приказываю сдѣлать это! Очевидно, въ суровомъ взглядѣ и тонѣ Загорскаго было что то особенное, потому что Артемій не протестовалъ болѣе. Онъ молча спряталъ въ бумажникъ полученныя деньги и инструкціи.

— Я выѣду сегодня съ вечернимъ поѣздомъ.

— Прекрасно, теперь ступай. Больше ты мнѣ не нуженъ.

Послѣ ухода Залетнаго Сергѣй Николаевичъ заперъ дверь кабинета на ключъ и опустилъ тяжелыя суконныя шторы оконъ. Въ кабинетѣ стало темно... Загорскій зажегъ стеариновую свѣчу и. подойдя къ одной изъ стѣнъ кабинета, завѣшанной громадной медвѣжьей шкурой, нажалъ какую-то незамѣтную для непосвящённыхъ глазъ кнопку.

— Теперь пройдемъ въ свою лабораторію!—скавалъ онъ.

Открылась потайная дверь. Пламя свѣчи затрепетало отъ движенія воздуха.

(Продолженіе слѣдуетъ)

Не-Крестовскій

ГЛАВА XXVII. ,,Въ модной мастерской“.

Залетный вышелъ отъ Загорскаго въ самомъ скверномъ расположеніи духа.

— Вотъ навязалъ чертъ дѣльце!—размышлялъ онъ, идя домой.—Шутка-ли сказать, дней на десять придётся отлучиться. Тащись куда-то въ Минусинскіи степи, а отказаться нельзя, съ этимъ дьяволомъ шутки плохи. Такую механику подведетъ, что и не вывернешься! А главное то обидно, не смѣетъ безъ меня баба жида обставить, вотъ что скверно!

Недѣля двѣ тому назадъ Залётный затѣялъ одно выгодное для себя дѣльце. Игорный притонъ, процвѣтавшій въ заднихъ комнатахъ модной мастерской, имѣлъ, какъ мы уже говорили выше, иныя приманки, кромѣ картъ: шла торговля женскимъ тѣломъ. Сожительница Залётнаго, въ качествѣ хозяйки мастерской, брала себѣ въ ученицы дѣвочекъ подростковъ, совращала
ихъ и продавала богатымъ кліентамъ игорнаго дома. Дѣло, за успѣхъ котораго такъ безпокоился Залетный, было именно такого же сорта: предстояло продать одному богатому золотопромышленнику—еврею молоденькую деревенскую дѣвушку, недавно поступившую въ мастерскую...

Послѣ четверти часа ходьбы Залетный поднимался по парадной лѣстницѣ своей квартиры, расположенной въ верхнемъ этажѣ большого деревяннаго дома, въ одномъ изъ переулковъ Болота. На двери, обитой черной клеенкой, красовалась мѣдная доска, на которой было выгравировано: „Наряды и моды. М-mе Шольцбергъ“.

Залетный надавилъ кнопку электрическаго звонка: ему отворила дверь дѣвочка лѣтъ четырнадцати въ полиняломъ ситцевомъ платьицѣ съ бѣлыми, какъ лёнъ волосами, заплетенными въ жидкую косичку. Залетный снялъ пальто въ маленькой полутемной прихожей.

— Барыня дома?

— Дома?—пискливымъ голоскомъ отвѣтила дѣвчонка.—На куфнѣ кофій кушаетъ!

— Ладно... Запри двери на крюкъ, дура большеротая! Сколько разъ говорить вамъ!

Залетный вышелъ въ зало—большую свѣтлую комнату съ симметрично разставленными вѣнскими стульями, съ рисунками парижскихъ моделей по стѣнамъ. Направо дверь вела въ мастерскую, откуда доносился стукъ швейныхъ машинъ. Изъ мастерской на минуту выглянула высокая сухощавая дѣвушка съ веснушчатымъ лицомъ въ черномъ шелковомъ лифѣ, утыканномъ иголками и булавками—старшая мастерица и закройщица.

— Ахъ это вы, Артемій Ивановичъ! а я думала, что заказчицы.

Залетный что-то пробурчалъ подъ носъ и прошелъ во внутренніе апартаменты.

Прямо изъ зала дверь была въ комнату, служившую столовой и вмѣстѣ съ тѣмъ спальней для Залетнаго и его сожительницы. Кровать, огороженная ширмой, стояла въ углу. Эту комнату отдѣлялъ узенькій коридорчикъ, въ концѣ котораго помѣщалась кухня, отъ другой половины квартиры. Тамъ были еще три комнаты, предназначен-
ныя спеціально для игры и прочихъ удовольствій.

Залетный прошелъ по коридору въ кухню и, отворивъ дверь, крикнулъ:

— Эмилія Петровна, подите сюда, вы мнѣ нужны!

Его нѣжная половина, толстая сорокалѣтняя нѣмка, съ круглимъ бѣлобрысымъ лицомъ, которое оживляли маленькіе сѣрые глазки, полные затаенной хитрости, вышла изъ кухни, неся кофейную чашку.

Она была одѣта въ грязный фланелевый капотъ. Мелкіе кудряшки ея свѣтлыхъ волосъ были закручены въ бумажные папильотки. Отъ поя пахло лукомъ и кухоннымъ чадомъ.

— Иди въ столовую!

— Что такое? Почему у тебя длинное лицо? Или ты нездоровъ? Я заварю декоктъ!

— А ну тебя къ черту, вмѣстѣ съ твоимъ декоктомъ!—досадливо махнулъ рукой Залетный—Садись-ка вотъ, да слушай!..

Онъ плотно притворилъ двери и понизилъ голосъ.

— Неотложныя дѣла заставляютъ меня покинуть Томскъ,—началъ Залетный, выбирая, по своему обыкновенію, канцелярски закругленныя выраженія.

— Mein Gott!—всплеснула руками нѣмка,—это ещё новая исторія! Ему нужно ѣхать! О, я знаю ваши  продѣлки, Артемій Иванычъ!

— Да погоди! Дай тебѣ толкомъ разсказать. Понимаешь! Мнѣ необходимо ѣхать, это дѣло коммерческое. Я вернусь дней черезъ десять. Собери мнѣ все, что нужно для дороги, въ маленькій чемоданчикъ... Ну, да объ этомъ потомъ, а теперь, дражайшая моя, хочу я преподать тебѣ инструкцію, касательно Ольги. Повѣсь свои уши на гвоздь вниманія! Берковичъ пріѣдетъ завтра, помнишь, какъ это у насъ условлено...

— Ну да, помню! О чемъ говорить. Онъ долженъ отдать остальные двѣсти рублей?

— Да! Ты къ этому случаю приготовь подобающую выпивку и приличную холодную закуску. Весь расходъ на его-же счетъ отнесёмъ. Нужно будетъ взять какого ни-
будь лёгонькаго винца для дѣвчонокъ. Кліенты мои заранѣе предувѣдомлены, что игры завтра не будетъ, значитъ можно будетъ дѣйствовать смѣло. Ольгу-то нарядить придется, чтобы товаръ лицомъ показать. Хорошенькое платьице есть у Соньки и ростъ подходящій... Ахъ, чертъ его возьми, я и забылъ совсѣмъ, что дуру эту не уломаешь. А тотъ, старый грѣховодникъ, настаиваетъ, чтобы дѣвочка была при полномъ къ нему сердечномъ расположеніи.

— Эта деревенская дѣвчонка большая дура. Я пробовала дѣйствовать черезъ подругъ. Обѣщала Сонѣ фая на кофточку —не поддается!—сокрушенно покачала головой Эмилія Петровна.

— Ну, ладно! завтра утромъ ты сходи къ Берковичу и изложи ему обстоятельства дѣла. Категорически заяви, что какъ онъ хочетъ сдѣлать—невозможно и для перваго разу придется дѣвчонку подпоить. Скажи —и рады-бы душей, да нельзя! Что-же, на самомъ дѣлѣ, отъ насъ многаго требовать нельзя. Не влѣзу же я къ ней въ душу!

— Tы-бы припугнулъ ее еще разъ пачпортомъ.

— Пожалуй, можно попробовать!

Эмилія Петровна отворила дверь въ зало и громко крикнула:

— Пошлите сюда Ольгу!

Черезъ нѣсколько минутъ передъ достойной супружеской четой предсталъ предметъ вышеприведенныхъ обсужденій.

Это была дѣвочка подростокъ лѣтъ пятнадцати, рано, не по лѣтамъ, развившаяся. У ней было малое симпатичное личико, съ котораго душная атмосфера мастерской еще не успѣла смыть здороваго румянца. Большіе темно-каріе глаза дѣвочки, оттѣнённыя лучистыми рѣсницами, робко и вопросительно посмотрѣли на хозяйку.

— Меня кликали, мадамъ?

— Вотъ, что, Ольга!—началъ суровымъ гономъ Залетный.—сейчасъ я опять изъ полиціи бумагу получилъ. Хотятъ тебя этапнымъ порядкомъ выселить, понимаешь? Пѣшкомъ, съ арестантами! Жаль мнѣ тебя, а помочь не могу.

У дѣвочки на рѣсницахъ задрожали слезинки.

— Вы-же, баринъ, отписывали тятенькѣ, чтобы пашпортъ выслалъ. Онъ выправитъ изъ волости, пришлетъ!

— Эхъ, дура ты, Ольга! Какъ понять не можешь. Вѣдь толковалъ я тебѣ, что волость требуетъ двадцать рублей за документъ, а гдѣ ты ихъ возьмешь? Да полно, не распускай нюни.

— Матушка барыня, и вы, голубчикъ баринъ,—всхлипывала дѣвочка, утирая слезы рукавомъ кофточки,—ужъ пожалѣйте меня, выручите! Заслужу, все до копеечки отдамъ. По вѣкъ жизни благодарна буду! Что-же мнѣ теперь дѣлать? Куда идти? Ни родныхъ, ни знакомыхъ! Дядя въ извозчикахъ жилъ, да и тотъ въ деревню уѣхалъ...

Залетный закурилъ папиросу и тѣмъ-же суровымъ тономъ сказалъ:

— Будетъ хныкать! Пока поживешь у меня, не выгонимъ, а деньги сама ищи!

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXIX. "Жертва большого города".

Слѣдуя инструкціи, полученной отъ хозяйки, Сопя поспѣшила въ маленькую полутемную комнатку, позади мастерской, служившую помѣщеніемъ для ученицъ.

— Hу, дѣвочки, одѣвайтесь! Гулять хозяйка отпустила. До самаго вечера, говоритъ, можете гулять! — бойко тараторила Соня, обращаясь къ своимъ товаркамъ.

— Раздобрилась наша нѣмка: полтинникъ на орѣхи дала по случаю дня ангела... Вотъ онъ, полтинникъ-то!

Соня разжала ладонь и показала серебряную монету.

— Загуляемъ, значитъ!—мальчишески прищелкнула она пальцами.— А вечеромъ отъ хозяйки угощенье будетъ. Это ужъ у насъ въ мастерской завсегда такъ... А ты, Ольга, что стоишь, глазами хлопаешь? Одѣвайся, миленокъ, пройдемъ съ нами на Большую улицу.

— Оля грустно вздохнула.

— Охъ, дѣвоньки, не до гулянья мнѣ... Вечеръ опять меня хозяинъ о пашпортѣ спрашивалъ. Съ рестантами, гритъ, тебя вышлютъ. Изъ волости денегъ требуютъ, а гдѣ ихъ взять!

— А ну его къ черту, хозяина этого. На двѣ копѣйки дѣловъ съ нимъ!—безпечно махнула рукой Сопя.— Я если бъ на твоемъ мѣстѣ была, не въ жисть бы хозяину не поклонилась. Плюнула бы на мастерскую. Ей Богу, правда!

— Ну тебя, ты нахлопаешь языкомъ! Тебя только послушай. Верченая ты! — — Верченая! — передразнила подругу бойкая наперсница Эмилія Петровны, — не бойсь, худому не научу. Сама послѣ спасибо скажешь! Одѣвайся, чего ты думаешь!? Въ кои то вѣки свободный денёкъ выдался, а она, дура, стоитъ, какъ корова неподоенная.

Слова Сони поколебали нерѣшительность дѣвочки. Она съ безпечностью, свойственной ея полудѣтскому возрасту, перемѣнила тонъ.

— Ой и впрямь пойтить, дѣвоньки. Только вотъ бѣда: полушалокъ то у меня больно плохъ. По городу то, гляди, засмѣютъ!

— Возьми мой платокъ надѣнь,—покровительственно замѣтила Соня. — Я въ шапочкѣ пойду. По модному—знай нашихъ!

... Черезъ полчаса дѣвочки весело, перебрасываясь оживленными восклицаніями, сбѣгали по чёрной лѣстницѣ квартиры. Хозяйка выглянула на минуту изъ кухни и крикнула имъ вдогонку:

— Смотрите вы, гуляйте себѣ скромно! Чтобы у меня не было кавалеровъ! Слышите!

— Будьте спокойны, Эмилія Петровна, развѣ мы не понимаемъ!—отвѣтила за всѣхъ Соня.

Когда дѣвочки вышли изъ калитки, извозчики, стоявшіе около противоположнаго тротуара, обмѣнялись между собой краткими, но выразительными замѣчаніями: — Пошли нѣмкины дивчата!

— Теперича до самаго вечера скрозь прошлындаютъ!

— Прокатить, што ли, мамзели? Эхъ!

— Ладно, на своихъ на двоихъ дойдемъ!—бойко отвѣтила Соня, увлекая впередъ подругъ.

— А прокатилъ бы, уважилъ... Въ долгъ, безъ отдачи, повѣрилъ бы!

...На перекресткѣ дѣвочки раздѣлились. Трое изъ нихъ пошли впередъ по улицѣ, послѣ того, какъ Соня многозначительно подмигнула имъ. У нихъ было заранѣе условлено, что Соня останется съ Ольгой вдвоемъ.

— Зайдемъ въ лавочку, я карамелекъ куплю,—предложила Соня подругѣ.

— Вотъ,—продолжала она, выходя вновь на улицу,—не пойму я тебя, Ольга, какой ты есть человѣкъ. Счастье само тебѣ въ карманъ плыветъ, а ты понять этого не можешь... Глупо съ твоей стороны. Чай, вѣдь не маленькая, должна понимать!.. Соня самымъ добросовѣстнымъ образомъ выполнила порученіе хозяйки. Она пугала подругу неизбѣжнымъ столкновеніемъ съ полиціей, говорила о томъ, какая легкая привольная жизнь ожидаетъ Ольгу, если она „не будетъ дура и перестанетъ ломаться“.

Но всѣ эти старанія были напрасны. Она по поддавалась убѣжденіямъ.

— Сохрани меня, Господи, и помилуй!— односложно отвѣчала она.

— И что это тебѣ, Сонька, на умъ пришло. Гдѣ ты такихъ словъ набралась!

Убѣдившись, что хлопоты ея пропадаютъ даромъ, Соня круто оборвала разговоръ, сердито обругавъ неподатливую товарку. Онѣ продолжали прогулку молча. ...Между тѣмъ, въ квартирѣ Эмиліи Петровны шли послѣднія генеральныя приготовленія къ сегодняшнему вечеру. Она приняла отъ Семена сдѣланныя имъ покупки: вино и закуски, предназначающіяся для угощенія ожидаемаго гостя.

— Пива у насъ достаточно?

— Сегодня утромъ два ведра привезли, —мрачно отвѣтилъ Козырь, отсчитывая принесенную сдачу.

Вопреки обѣщанію Залетнаго, Эмилія Петровна не разрѣшила Козырю отлучаться изъ дома, ссылаясь на то, что его услуги будутъ сегодня необходимы. Такое запрещеніе было весьма непріятно для нашего героя, такъ какъ у него былъ уже готовъ планъ веселаго время препровожденія.

— Ступайте, Семенъ, пообѣдайте. Я велю вамъ подать пару пива. Можете послѣ обѣда соснуть. Сегодня намъ предстоитъ безсонная ночь. Запаситесь силами!

— Надо будетъ дворнику сказать, чтобы не пропустилъ кого по ошибкѣ,—угрюмо замѣтилъ Козырь, намекая хозяйкѣ, что ему отлично извѣстны исключительныя обстоятельства предстоящей ночи.

— Нѣтъ ужъ, голубчикъ Семенъ, вы сами подежурьте у воротъ. Этотъ дуралей можетъ что нибудь напутать. серьезное. Вамъ вѣдь обѣщалъ Артемій Ивановичъ заплатить отдѣльно.

— Ладно, посижу... Ну,я пойду обѣдать. Выспаться дѣйствительно нужно: пятую ночь безъ сна.

Въ сумерки, когда уже зажгли лампы, появились Соня и Оля. Хозяйка сдѣлала имъ для вида легкiй выговоръ за позднѣе возвращеніе.

— Её ругайте,—кивнула головой на подругу Соня.—Изъ за нея задержались. Въ, церковь меня затащила—къ вечернѣ... Оставить ее одну я побоялась: заблудится еще, пожалуй.

— Иди-ка, Оля, скажи, чтобы самоваръ поставили,—распорядилась хозяйка, дѣлая Сонѣ незамѣтный знакъ.

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXXI. „Преступникъ въ роли спасителя".

Выпроводивъ Берковича, Эмилія Петровна вернулась въ квартиру.

— Что-же ты стоишь?—накинулась она на Семена.—Что стоишь, какъ истуканъ! ( Или тебѣ горя нѣтъ?! Нужно скорѣе гасить лампы. Ольга! Убирай тарелки! Тащи ихъ въ кухню.

Козырь саркастически разсмѣялся.

— Ха, ха! Струсила, мать командирша! Испугалась полиціи. Слушай, ты, чертова перечница!—рѣзко измѣнилъ онъ тонъ.— Давай мнѣ деньги, какія у тебя есть! Выкладывай, сколько съ жида получила!

— Что-ты, что-ты! Какія деньги! Опомнись!—залепетала она.

— Ладно, разговаривай  нѣмецкая твоя образина! Вытряхивай кошель-то нечего тебѣ дурака валять! А то, вотъ икона святая, все полиціи обскажу. Выкажу какими вы тутъ дѣлами подлыми занимаетесь. Самъ себя засыплю, да и тебѣ придется въ острогѣ гнить. На то пошелъ! Поварачивайся скорѣе! Слышишь, полиція идетъ, сейчасъ ломиться будутъ!

— Да что-ты, Семенъ, что-ты, голубчикъ! Бѣлены объѣлся,—запротестовала, было, нѣмка.

— А, коли такъ, такъ ладно! Самъ пойду двери отворю. Пускай полиція узнаетъ, что у васъ тутъ за модная мастерская!

Козырь рѣшительно двинулся въ прихожую. Эмилія Петровна остановила его. Она вынула изъ ридикюля деньги, полученныя отъ Берковича, и дрожащей рукой сунула Семену.

— На, подавись, Іуда предатель!

— Небось, не подавимся. Это намъ на голодные то зубы какъ разъ кстати!

— Помни ты только, окаянная твоя душа, чтобъ завтра-же твоего духа на квартирѣ не было!

— Эка напугала, подумаешь! Я и сегодня уйду. Сборы-то мои не велики; шапку въ охапку, да и былъ таковъ. Только не одииъ я уйду, а и ее съ собой прихвачу.

Козырь показалъ рукой на Олю, которая пугливо жалась въ уголкѣ.

— Пойдешь со мною, Ольга?

— Пойду, дяденька Семенъ. Боязно мнѣ тутъ!

— Ну, коли пойдешь, такъ завязывай свои пожитки въ узелъ, а ты, сволочь нѣмецкая, подавай мнѣ сейчасъ ея документъ! Не отвиливай, чума бѣлобрысая! Знаю я. самъ вѣдь въ полицію за отсрочкой для ея вида ходилъ!

Нѣмка только теперь поняла, какъ ловко ее одурачилъ Семенъ, напугалъ полицейской облавой,

— Такъ что-же ты, мошенникъ, задумалъ?!—завопила она.—На собственной моей квартирѣ денной грабежъ устраиваешь! Что-же ты думаешь, разбойникъ, суда на тебя нѣть!

— Молчать!—загремѣлъ Козырь—Что ты меня судомъ стращаешь? Видалъ я виды, ѣдалъ казенный паекъ! А вотъ ты, шкура барабанная, не возрадуешься, ежли да тебя за художества твои въ острогъ потянутъ. Знаешь, за совращеніе малолѣтнихъ какое наказаніе полагается! Говорю тебѣ, подавай паспортъ, а не то... Пришибу!— и Козырь со своего размаха опустилъ кулакъ на столъ съ такой силой, что посуда повалилась.

Увидя, что дѣло принимаетъ оборотъ серьёзный, Эмилія Петровна поспѣшила подать требуемое.

— Погоди ты, душа каторжная,—жалобно всхлипывала она,—иріѣдетъ вотъ Артемій Ивановичъ, онъ до тебя доберется. Со дна моря достанетъ.

Козырь насмѣшливо свистнулъ..

— Ладно, ищи вѣтра въ полѣ! Лови сокола на отлетѣ! А на счетъ каторжной-то души моей, такъ это вы, Эмилія Петровна, ошибаться много изволите. Можетъ, и впрямь каторжный я, можетъ, и впрямь руки свои кровью человѣческой обагрялъ, да всё-же на гнусность такую, какъ вы допускаете, не согласенъ. Каторжникъ, онъ что, темной ночкой обухомъ дѣйствуетъ, за то самъ своей головой рискуетъ, петли не боится. А вы среди бѣла дня душу невинную губите, дѣвчонокъ неразумныхъ старымъ мерзавцамъ продаете. Да на деньги эти подлыя, на слезы сиротскія, капиталъ себѣ пріобрѣтаете. Эхъ, кто изъ насъ лучше, ещё подумать надо!.. Ну, Ольга, собралась? Пойдемъ!

Козырь взялъ за руку плачущую дѣвочку и направился къ выходу. Эмилія Петровна не протестовала болѣе. Она, подавленная этимъ неожиданнымъ событіемъ, молча сидѣла на диванѣ.
Выйдя изъ квартиры, Козырь обратился къ своей спутницѣ и дѣланно суровымъ тономъ сказалъ:

— Ну ты, не хнычь!.. Захватила съ собой манатки-то (пожитки)? Дай-ка узелокъ я понесу.

— Охъ, дяденька Семенъ, боязно Засудитъ она насъ теперича!

— Чего тамъ боязно, дура! паспортъ твой у меня въ карманѣ Къ мѣсту я тебя опредѣлю настоящему. Чего тебѣ нѣмка сдѣлать можетъ. Переночуемъ, где ни на есть, а утромъ я тебя на мѣсто поставлю. Шагай быстрѣе, кацавейка у тебя не больно теплая, зазябнешь!

Темное и звѣздное небо дышало холодомъ. Не похоже было на мартъ мѣсяцъ. На встрѣчу Семену и его спутницѣ попадались запоздалые прохожіе. На перекресткѣ Козырь взялъ извозчика и назвалъ адресъ однихъ меблированныхъ комнатъ— грязнаго притона, куда по ночамъ охотно пускали одинокія парочки, не спрашивая документовъ.

— Иди за мной, Ольга! Да не бойся, не съѣдятъ тебя тутъ,—успокаивалъ Козырь дѣвочку, поднимаясь съ ней по грязной скрипящей лѣстницѣ, ведущей въ верхній этажъ, гдѣ были расположены меблированныя комнаты. Въ полуосвѣщенномъ коридоре ихъ
встрѣтилъ слуга, заспанный малый въ разорванномъ пиджакѣ.

— Номерокъ вамъ? Пожалуйте-съ, есть свободные.

Онъ провелъ ихъ въ маленькую комнату съ однимъ окномъ, вся меблировка которой состояла изъ кровати, колченогаго стола и двухъ стульевъ.

— Деньги за номеръ впередъ! Рубликъ-съ! Больше ничего не понадобится?

Козырь выбросилъ ому рублевку.

— Больше ничего не нужно, ступай! Ложись, Ольгунька. на кровать, а я на полу прикурну. До утра здѣсь отдохнемъ, а завтра я тебя сведу на мѣсто. У знакомаго моего барина, у Станислава Андреевича сестрица, добрѣйшей души человѣкъ. Она тебя въ услуженіе къ себѣ возьметъ.

— Спасибо вамъ, дяденька Семенъ. По гробъ жизни помнить буду!

— Ну ладно! Чего тамъ спасибо! Все равно мнѣ съ этой нѣмкой не ребятъ крестить. Надоѣло мнѣ у нихъ. Ложись, спи!

Дѣвочка скоро задремала и заснула. Сенька Козырь выкурилъ папиросу, убѣдился хорошо-ли заперта дверь и загасилъ свѣчу.

— Ну дѣла!—думалъ онъ, располагаясь на полу, въ углу комнаты.—Опять, значитъ, ты, Семенъ, на вольную воду выплылъ. Не бѣда, проживемъ! Денегъ теперь у меня сотняги три есть, чего-жъ еще? Не пристало фартовику у нѣмецкой твари въ лакеяхъ служить, да и корысть не большая. Ну ихъ къ черту! Нашему брату, бродягѣ бездомному, вольная волюшка дороже всего.

Остановясь на этой мысли, Козырь вскорѣ заснулъ ровнымъ, спокойнымъ сномъ человѣка, который ничего не боится и ничѣмъ но дорожитъ...

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXXIII."Въ тискахъ".

Въ одно ясное мартовское утро солнечные лучи, ворвавшіеся въ кабинетъ Викула Семеновича Вишникова, освѣтили такую картину.

Молодой наслѣдникъ вишниковскихъ милліоновъ сидѣлъ въ глубокой задумчивости передъ своимъ письменнымъ столомъ. Блѣдное, одутловатое лицо Викула Семеновича отражало слѣды безсонной ночи и тревожныхъ думъ. Не смотря на ранній часъ утра, онъ быль одѣтъ въ сюртучную пару, какъ будто только что вернулся откуда-нибудь съ вечера. Не смятая простыня постели, посланной на турецкомъ диванѣ, давала возможность предполагать, что Вишниковъ бодрствовалъ всю ночь. Это было и въ дѣйствительности такъ. За послѣднее время дѣла вашего купчика приняли весьма плохой оборотъ. Съ одной стороны, его теребили заимодавцы, требуя уплаты долговъ, съ другой стороны, прижималъ Гудовичъ. Но далѣе, какъ вчера вечеромъ Станиславъ Андреевичъ въ категорической формѣ заявилъ ему, что пора, наконецъ, выполнить данное обѣщаніе. Рѣчь шла о женитьбѣ на паннѣ Ядвигѣ. Тщетно напуганный купчикъ старался упросить Гудовича обождать съ этимъ дѣломъ, послѣдній былъ неумолимъ.

— Вы ставите меня и мою сестру въ двусмысленное положеніе,—сказалъ ему на прощанье Гудовичъ.—Дольше я ждать не могу.  Выбирайте  любое: или свадьба, или немедленная уплата по векселю!

Пріѣхавъ домой, Викулъ Семеновичъ всю ночь проломалъ голову, силясь найти выходъ изъ даннаго положенія.

— Все-бы ничего,—думалъ онъ,—ежли-бы не вексель этотъ. Скверное дѣло, подлогъ, острогомъ пахнетъ! Откупиться-бы? Да гдѣ денегъ достанешь! Шутка сказать, пятьдесятъ тысячъ рублей. Отцу во всемъ признаться,—немыслимо, разсвирѣпѣетъ старикъ, со свѣту сживетъ. Что теперь дѣлать, ума не приложу! Оно, конечно, будь моя воля, безъ дальнихъ словъ-бы я женился, дѣвица стоитъ того! А какъ къ отцу подступишься? Какъ говорить ему будешь? Развѣ онъ во вниманіе возьметъ! Одна надежда на Шварца остается. Ежли онъ не достанетъ денегъ, ну тогда—прямо шабашъ. Ложись и помирай!

Эти невеселыя размышленія Вишникова были прерваны легкимъ, осторожнымъ стукомъ въ дверь.

— Кто тамъ?—сердито крикнулъ Викулъ Семеновичъ.

— Чай пить пожалуйте! Самоваръ давно кипитъ!—отвѣтила изъ-за двери горничная.

— Принеси мнѣ сюда стаканъ! Да покрѣпче.

Вишниковъ освѣжилъ лицо холодной водой, пригладилъ волосы и, въ ожиданіи чая, зашагалъ по кабинету. Появилась горничная, рослая краснощекая дѣвушка, въ бѣломъ кокетливомъ передникѣ. Войдя въ кабинетъ, она подозрительно покосилась на нетронутую постель и утомленное лицо Викула Семеновича.

— Должно, всю ночь пропьянствовалъ. Ишь рожа-то какая, точно пчелы искусали, —подумала она, ставя принесённый чай на край письменнаго стола.

— Что, отецъ уѣхалъ?—спросилъ Вишниковъ, не глядя на горничную и помѣшивая ложечкой въ стаканѣ.

— Уѣхали-съ! Чаю отпили и уѣхали... А васъ баринъ какой-то спрашиваетъ, тамъ, въ гостиной, дожидается.

— Какой баринъ—удивленно спросилъ Викулъ Семеновичъ.

Изъ его личныхъ знакомыхъ рѣдко кто бывалъ въ ихъ домѣ, такъ какъ старикъ Вишниковъ не особенно-то жаловалъ свѣтскихъ пріятелей сына.

— А вотъ ихня карточка! Извольте по смотрѣть.

Горничная протянула золотообрѣзную, бристальскаго картона карточку, на которой, подъ большой дворянской короной, значилось: „Станиславъ Андреевичъ Гудовичъ, Горный Инженеръ".

Екнуло сердце у Вишникова. Ничего добраго отъ этого неожиданнаго визита онъ не ожидалъ.

— Проси!..

— За какимъ чортомъ ого принесло такую рань? Ужъ не отцу ли жаловаться хочетъ? Отъ него, пожалуй, станется. Чего добраго!

— Вы меня простите,—заговорилъ Гудовичъ, входя въ кабинетъ, — что я выбралъ для своего посѣщенія такой ранній часъ. Я боялся позднѣе не застать васъ дома .. Дѣло вотъ въ чемъ, любезнѣйшій Викулъ Семеновичъ...

— Что вы, что-вы! Я за всегда радъ видѣть васъ! Садитесь пожалуйста. Не угодно-ли вамъ чаю?

— Мегсі! Я къ вамъ на нѣсколько минутъ и по весьма серьезному дѣлу. Прежде всего я долженъ извиниться передъ вами. Вчера я былъ э...э.. немножко не корректенъ. Ужъ извиняйте пожалуйста! Знаете, разные дѣловыя неудачи, большой проигрышъ въ карты—все эго разстраиваетъ нервы.

— Помилуй-те! Я что-же... Я ничего... Да вѣдь вы же, Станиславъ Андреевичъ, отлично знаете мои чувства къ вашей сестрицѣ. Господи! Да ежели бы моя воля была..

— Отлично, отлично! Я понимаю васъ. Можно eщё немножко подождать... Но, простите, я долженъ вернуться къ цѣли своего посѣщенія. Прежде всего сообщу вамъ пріятныя извѣстія... Вишниковъ недоумѣвающе захлопалъ глазами.

— Вамъ, какъ пайщику Сибирско-Британской компаніи, будетъ несомнѣнно пріятно услышать, что на нашихъ пріискахъ
найдено богатѣйшее золото. Вчера Петръ Васильевичъ Огневъ получилъ съ пріисковъ телеграмму, извѣщающую объ этомъ счастливомъ открытіи.

— Что-же! Эго... пріятно, дѣйствительно,—смущенно пробормоталъ Вишниковъ, не понимая еще, къ чему клонитъ рѣчь Гудовичъ. Успѣхи Сибирско-Британской Компаніи Вишникова особенно радовать не могли, такъ какъ у него было всего лишь нѣсколько акцій.

— Да, батенька мой, теперь наши дѣла пойдутъ въ гору,—самодовольно подтвердилъ Гудовичъ, закуривая сигару.—Къ обѣду весь дѣловой Томскъ будетъ кричать о нашей удачѣ... Дорогой мой Викулъ Семёновичъ! Позвольте мнѣ на правахъ вашего будущаго родственника дать вамъ маленькій совѣтъ. Предложите вашему батюшкѣ купить, пока еще не поздно, нашихъ акцій тысчонокъ этакъ... этакъ... на сто. Дѣло вѣрное, исключительно изъ пріязни къ вамъ совѣтую. Рубль на рубль нажить можно.

— Что вы, что вы!—испуганно замахалъ руками Вишниковъ,—да развѣ вы не знаете моего отца? Вѣдь, это такой человѣкъ кремень, безъ всякихъ культурныхъ занятій. Одно слово рутинеръ. Его легче похоронить, чѣмъ уговорить. Ему не втолкуешь!

Гудовичъ пожалъ плечами.

— Очень грустно! Но вы-то сами, Викулъ Семеновичъ, какъ интеллигентный, развитой, должны, надѣюсь, понимать выгодность моего предложенія!

Вишниковъ замялся.

— Охъ, мошенникъ, къ деньгамъ моимъ подбирается! — подумалъ онъ.

— Я, разумѣется, понимаю... Какъ-же не понять... Будь у меня свободныя деньги съ величайшимъ наслажденіемъ...

— Ну полноте! Какъ у васъ нѣтъ денегъ! Единственный наслѣдникъ милліонера — отца.

— Ей-же-ей, нѣту!.. Ежели хотите знать, окромя долговъ ничего нѣтъ. Сейчасъ по векселямъ однимъ тысячъ за двѣсти долженъ. Только и остается, что переписывай. А проценты дерутъ не соразмѣрные, пользуются случаемъ,

— На что же вы, дорогой мой, надѣетесь? Тятенькиной-то смерти долго, пожалуй, ждать придётся. Старикъ кряжистый, насъ съ вами переживетъ!

Вишниковъ смущенно и тихо замѣтилъ.

Это, конечно... На тетку я надѣюсь... Тетка у меня есть. Старуха при деньгахъ. Въ случаѣ кончины ея, прямымъ наслѣдникомъ я буду, сама не разъ мнѣ говаривала. „Помру, говоритъ, все тебѣ, Викулъ, достанется. Молись только, говоритъ, за мою душу грѣшную“.

— Ну, знаете, на этихъ старухъ особенно полагаться нельзя,—покачалъ головой Гудовичъ.—Можетъ, еще все свое состояніе на монастырь оставитъ. Старухи это любятъ... Однако,—перемѣнилъ онъ тонъ,—мы уклонились въ сторону... Если вы сами не хочете воспользоваться случаемъ и пріобрѣсти по дешевой цѣнѣ акціи, стоимость которыхъ черезъ мѣсяцъ удвоится, тогда дайте мнѣ тысячъ, ну, этакъ, десять. Въ счетъ вашего обязательства. Вы понимаете? Деньги мнѣ будутъ нужны дня черезъ два, не позже.

— Да откуда-же я ихъ возьму?—развелъ безпомощно руками Вишниковь.

— А ужъ это дѣло ваше! Ещё разъ повторяю: деньги мнѣ нужны не позже какъ черезъ два дня.

Гудовичъ всталъ, вѣжливо раскланялся и повернулся къ выходу.

— Надѣюсь, вы сегодня вечеромъ у насъ?—небрежно спросилъ онъ, выходя изъ кабинета. Вишниковъ не отвѣчалъ. Онъ проводилъ своего "будущаго родственника“ оторопѣлымъ испуганнымъ взглядомъ и безсильно упалъ въ кресло.

— Что я теперь буду дѣлать... Боже мой! что дѣлать!— шепталъ онъ, схватившись за голову.

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій,

ГЛАВА XXXV."Залетный въ роли англичанина".

Вѣсть о скоромъ, пріѣздѣ въ Томскъ представителя иностранной компаніи для покупки пріисковъ произвела, какъ и слѣдовало ожидать, сенсацію. Городскіе дѣльцы, такъ или иначе причастные къ золотопромышленности, заволновались. Всѣмъ имъ естественно хотѣлось воспользоваться случаемъ и зашибить деньгу. Акціи Сибирско-Британской Компаніи поднялись въ цѣнѣ.

Огневъ и его помощникъ—Гудовичь усердно распространяли самые невѣроятные слухи о сдѣланномъ открытіи. Заранѣе высчитывались барыши, достигавшіе въ этихъ вычисленіяхъ колоссальной суммы.

Люда, наиболѣе искушенные опытомъ, слѣдя за возрастающей золотой лихорадкой, скептически покачивали головами.

Загорскій между тѣмъ не дремалъ. Изъ подъ его искусныхъ рукъ выходили поддѣльные рапорты и телеграммы отъ завѣдующаго развѣдкой золотосодержащихъ площадей.

Была также сфабрикована телеграмма, извѣщавшая о днѣ пріѣзда сэра Джонсона—уполномоченнаго Южно-Валлійскаго треста. Для помѣщенія почетнаго гостя и его секретаря были приготовлены лучшіе номера въ гостиницѣ „Россія“, заблаговременно обсуждалось меню парадныхъ завтраковъ и обѣдовъ. Наконецъ, провелъ назначенный день. Огневъ, сопровождаемый Гудовичемъ, выѣхалъ, какъ это было условлено, въ "Тайгу" для встрѣчи сэра Джонсона.

Загорскій, провожая Огнева, сказалъ ему, между прочимъ, слѣдующее:

— Для наиболѣе успѣшнаго выполненія нашего плана я рекомендовалъ бы вамъ, уважаемый, держать себя съ нашимъ „знатнымъ иностранцемъ" совершенно также, какъ если бъ это былъ настоящій англичанинъ—нашъ покупатель. Послѣднее важно вь томъ отношеніи, что всѣ мы лучше выполнимъ взятыя роли, если на время позабудемъ о нашей мистификаціи.

Огневъ пообѣщалъ строго слѣдовать совѣту Сергѣя Николаевича.

Встрѣтить англичанина на „Межениновку" выѣхали Раменскій, Загорскій и еще кое-кто изъ пайщиковъ Сибирско-Британской К°. Былъ тутъ и Шанкевичъ—непремѣнный участникъ всѣхъ событій, при которыхъ можно хорошо выпить и закусить на чужой счетъ.

Онъ, засунувъ руки въ карманъ довольно поношеннаго бешмета, судя по бобровой отторочкѣ, видавшаго лучшіе дни, расхаживалъ по перрону, бесѣдуя о чемъ то съ Берковичемъ. Самуилъ Аароновмчъ, незадолго передъ этимъ пріобрѣтшій въ собственность довольно крупный пай Сибирско-Британской К°, также почелъ своимъ долгомъ явиться на вокзалъ—встрѣтить сэра Джонсона. Берковичъ плохо слушалъ своего собесѣдника и то и дѣло поглядывалъ въ сторону. Его вниманіе привлекала панна Ядвига, стоявшая около дверей, ведущихъ въ залъ І-го класса. Она была окружена толпой поклонниковъ и оживлено разговаривала с ними. Очаровательный  видъ польки, одѣтой по послѣднему слову моды, невольно бросалась въ глаза каждому.

— Кто это такая блондинка въ синемъ жакетѣ?—спросилъ Берковичъ.

— Эта сестра Гудовича—инженера, состоящаго на службѣ у Компаніи,— предупредительно отвѣтилъ Шанкевичъ.—Она пріѣхала якобы затѣмъ, чтобы встрѣтить брата, но я подозрѣваю иную цѣль ея появленія здѣсь. Этотъ плутъ Огневъ пригласилъ ее, такъ сказать, для декораціи. Вы понимаете? Чтобы обставить встрѣчу англичанина наиболѣе торжественно!

— Представьте меня ей.

— Съ превеликимъ удовольствіемъ! О, это очень интересная женщина.

Они подошли къ группѣ остальныхъ пайщиковъ. Берковича познакомили съ панной Ядвигой.

Темноголубые глаза красавицы на минуту остановились на фигурѣ богатаго еврея.

— Надѣюсь, вы навѣстите насъ.—Я и мой братъ—будемъ очень рады!

Произнеся эту общую фразу, полька повернулась къ Загорскому и возобновила прерванный разговоръ. Сергѣй Николаевичъ слушалъ свою хорошенькую собесѣдницу съ видомъ человѣка, которому давно знакомо и уже надоѣло женское вниманіе

— Раздался третій звонокъ. Поѣздъ подходилъ къ станціи.

— Вниманіе, господа, сейчасъ мы увидимъ нашего именитаго гостя!—воскликнулъ Загорскій, направляясь къ краю платформы.

Изъ вагона I класса вышелъ Огневъ, за нимъ показалась оригинальная фигура, облаченная въ длинное клѣтчатое пальто. Это былъ достойный помощникъ Загорскаго—Артемій Залетный. Шествіе замыкали Гудовичъ и секретарь сэра Джонсона—молодой человѣкъ, съ продолговатымъ бритымъ лицомъ, съ маленькими рыжеватыми бачками.

Пока носильщики хлопотали около багажа мнимаго англичанина, Огневъ представилъ его присутствовавшимъ. Надо отдать Залетному полную справедливость: онъ игралъ свою роль превосходно. На привѣтствія встрѣтившихъ его отвѣчалъ одной и той же короткой фразой. Ни одинъ лингвистъ въ мірѣ не сумѣлъ бы опредѣлить, къ какому языку эта фраза относится.

     Секретарь также хорошо справлялся съ ролью. Онъ немилосердно коверкалъ русскія фразы и, обращаясь къ принципалу, мололъ такую чепуху, что людямъ, посвященнымъ въ эту комедію, стояло большого труда удержаться отъ  улыбокъ.

— Надѣюсь, сэръ, вы не очень утомлены дорогой и не откажетесь позавтракать? —почтительно обратился Огневъ къ англичанину. Сэръ Джонсонъ въ отвѣтъ на это любезное приглашеніе извлекъ изъ своего горла какіе то хриплые звуки. Секретарь поспѣшилъ перевести:

— Милордъ очень благодарствуй! Мы есть хорошъ аппетитъ. Очень спасибо! Рюмка коньякъ съ дороги полезенъ.

— Ѣдемте, господа. Экипажи готовы, — суетился Огневъ.

Всѣ направились къ выходу.

Огневъ отозвалъ Загорскаго.

— Ну, батенька мой, — фамильярно прошепталъ онъ,—истинно вы магъ и волшебникъ! Такого англичанина выкопали, что лучше и требовать нельзя! Бестія, парень! Повѣрите, во всю дорогу хоть бы слово по-русски сказалъ.

Загорскій снисходительно улыбнулся на эти слова.

— Мои люди умѣютъ работать!

— Распорядились-ли вы относительно завтрака?

Сергѣй Николаевичъ утвердительно кивнулъ головой.

— Не безпокойтесь. Все готово.

Сэра Джонсона усадили вмѣстѣ съ его секретаремъ. Остальные участники торжественной встрѣчи также размѣстились по экипажамъ. Кортежъ тронулся. Шанкевичъ присосѣдился къ Берковичу. Послѣдній всю дорогу упорно молчалъ, занятый обсужденіемъ вопроса о томъ, какъ бы ему заслужить расположеніе красавицы польки. Шанкевичъ, не обращая вниманія на хмурый сосредоточенный видъ спутника, болталъ безъ умолку.

— Вы, какъ вижу, не на шутку заинтересовались этой полькой. О, эта очень изящная женщина. Такая оригинальная, гордая красота! Она имѣетъ успѣхъ въ вашемъ обществѣ.

Берковичъ плотоядно почмокалъ губами.

— Да—это женщина! Что вы не знаете, у ней есть покровитель?

— Э, кажется, нѣтъ. Вѣдь эти польки чертовски горды. Дёшево она себя не продастъ. Правда, за ней усиленно ухаживаетъ одинъ купеческій сынокъ, нѣкій Вишниковъ. Но я не думаю, чтобы между ними что-нибудь было... такъ легкій флиртъ! Вотъ если бы вы, Самуилъ Аароновичъ, соизволили за ней  приволокнуться, тогда дѣло приняло бы другой оборотъ!

— Вы полагаете?

— Я въ этомъ увѣренъ!

— Гмъ! можно будетъ попробовать.

— Въ успѣхе я не сомнѣваюсь.

— Но ея братъ, какъ онъ посмотритъ на это, скажите?

— Братъ ея—очень покладистый парень. Жуликъ чистѣйшей воды!

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій.

ГЛАВА XXXVII.Обманутыя ожиданія.

Въ то время, когда Огневъ при содѣйствіи Загорскаго и другихъ помощниковъ втиралъ очки томскимъ капиталистамъ, одурача ихъ комедіей со знатными иностранцами, въ жизни Викула Семеновича Вишникова произошло крупное событіе.

... Позднимъ апрѣльскимъ вечеромъ у воротъ квартиры Гудовича остановился извозчикъ. Онъ привезъ Вишникова. Разсчитавшись съ извозчикомъ, купчикъ быстро прошелъ черезъ дворъ и съ лихорадочной торопливостью нажалъ кнопку звонка. Ему отворилъ дверь лакей, взятыя Гудовичемъ вмѣсто разсчитаннаго Семена.

— Дома Станиславъ Андреевичъ?

— Дома-съ, у себя въ кабинетѣ отдыхать изволятъ-съ.

Вишниковъ бросилъ на руки лакея своё пальто и прошелъ въ кабинетъ.

Станиславъ Андреевичъ послѣ обильныхъ возліяній, сопровождавшихъ парадный завтракъ, затянувшійся далеко за полдень, спалъ крѣпкимъ сномъ. Вишниковъ раза три постучалъ въ дверь, прежде чѣмъ разбудилъ своего будущаго родственника.

— Что такое, кто тамъ стучитъ? А это вы, Викулъ Семеновичъ. Проходите, пожалуста!

Гудовичъ повернулъ кнопку и освѣтилъ комнату.

— Фу, чертъ побери, и заспался-же я, зѣвнулъ Гудовичъ, искоса посматривая на своего неожиданнаго гостя.

— Садитесь, что-же вы стоите, да что это у васъ, дорогой, такое перевернутое лицо точно вы уксуса хватили?

Гудовичъ только сейчасъ обратилъ вниманіе на взволнованный и растерянный видъ посѣтителя.

Вишниковъ грузно опустился въ кресло.

— Заприте дверь,—кивнулъ онъ головой.

Станиславъ Андреевичъ исполнилъ просимое и, усѣвшись противъ Вишникова, закурилъ папиросу.

— Ого, какая таинственность! Я слушаю васъ. Въ чемъ дѣло?

Викулъ Семеновичъ поникъ головой и беззвучно уронилъ:

— Умерла...

— Кто?—не понялъ Гудовичъ.

— Тетка.

— Ахъ! вотъ оно что, получаете значитъ наслѣдство?

— То-то и горе, что нѣтъ, все на монастыри оставила, больше шести сотъ тысячъ наличнаго капитала. На младшую сестрёнку домъ записала, а мнѣ, какъ на смѣхъ, пятнадцать тысячъ!

Физіономія Гудовича при этихъ словахъ замѣтно удлинилась.

— Да, чертъ побери, обманулись мы въ своихъ ожиданіяхъ!

— Что теперь дѣлать и ума не  приложу,—развелъ руками Вишниковъ,—прямо хоть въ петлю лѣзть, пріѣхалъ съ вами посовѣтоваться.

— А когда умерла ваша тетка?

— Въ ночь на сегодня.

— Какъ-же вы успѣли познакомиться съ завѣщаніемъ?

Вишниковъ понизилъ голосъ до шепота.

— Видите-ли, человѣкъ у меня тамъ вѣрный есть, въ теткиномъ домѣ то есть, съ мальчишекь онъ у нея жилъ, а послѣднее время былъ старшимъ приказчикомъ. Промежду насъ съ нимъ условіе заключено было: ежели, значитъ, тетка умретъ, сейчасъ-же меня о томъ извѣстить. Было мое такое обѣщаніе наградить его. Ну, вотъ, значитъ, какъ вчерашнюю ночь тетенька моя представилась, человѣкъ этотъ добѣжалъ до меня и вызвалъ съ задняго крыльца.

—  А  получается что же покойная-то душеприказчика назначила?

— Близкаго человека, Егорыча назначила и страшную клятву съ него взяла, чтобы никому до самой ея смерти не говорить о завѣщаньи. Пріѣхали мы съ нимъ въ тетенькинъ домъ, отозвалъ онъ меня въ спаленку покойницы, ключи вынулъ и показываетъ на желѣзный ларчикъ. „Знашь, говоритъ, Викулъ Семенычъ, что въ семъ дворцѣ хранится?“ Ну я натурально въ невѣдѣніи. „Духовное, говоритъ, завѣщаніе, домашнимъ порядкомъ, говоритъ, составленное. Меня, говоритъ, покойница Анфиса Ивановна въ свидѣтели поставила, только, говоритъ, на счетъ васъ, Викулъ Семенычъ, забыть матушка изволила, обидѣла васъ“. Схватился я тутъ за голову, что-же говорю ты, старый чертъ, раньше то молчалъ, до послѣдняго часа довелъ. „Нельзя, говоритъ, было, потому предъ образомъ клялся“.

— Вы видѣли сами это завѣщаніе? Домашнее, говорите?

— Признаться сказать, невдомекъ было, да и къ чему смотрѣть, все равно вѣдь не вернешь.

— Эхъ вы, чудакъ человѣкъ. Теперь, вѣроятно, всѣ вещи покойной опечатаны?

— И ящикъ этотъ тоже?

— Серебро фамильное и прочее опечатаны дѣйствительно до введенія въ права наслѣдства. А ларецъ этотъ надоумились мы до поры до времени припрятать. Егорычъ, приказчика такъ зовутъ, къ себѣ его взялъ на квартиру. Я ужъ такъ смѣкаю, Станиславъ Андреичъ, не лучше-ли уже намъ совсѣмъ эту духовную не доводить и до начальства, авось дѣло-то въ нашу пользу выйдетъ?

Гудовичъ презрительно улыбнулся.

— Что вы толкуете! Въ вашу пользу! Нѣтъ, милый мой, если вы хочете соблюсти свою выгоду, то должны дѣйствовать иначе.

— Какъ-же такъ, невдомекъ мнѣ?

— Эхъ вы, голова, несмышленная. Гудовичъ въ волненіи прошелся по кабинету. Онъ нѣсколько колебался.

— Слушайте, вы, другъ мой, юный...,— сказалъ полушепотомъ Гудовичъ, —вашему горю можно пособить. Дело еще пока поправимое. Стоитъ только выкрасть это завѣщаніе и замѣнить его другимъ, составленнымъ въ вашу пользу... Вы понимаете?

Вишниковъ въ ужасѣ отпрянулъ.

— Что-вы, что вы,—зашепталъ онъ,— Христосъ съ вами, „что-же вы говорите. Вѣдь это-же подлогъ, каторгой пахнетъ, засудятъ насъ!

— Э, полно дурачка валять. Вы отлично знаете, что у васъ другого выхода нѣтъ. Вы вѣдь ужо совершили одинъ подлогъ. Я говорю о векселѣ въ пятьдесятъ тысячъ рублей. Вы поставили на немъ фальшивый бланкъ вашего отца. Стоитъ мнѣ только предъявить этотъ вексель куда слѣдуетъ, и вы, мой любезнѣйшій, сядете на скамью подсудимыхъ. Пользуйтесь случаемъ, пока я иду къ вамъ на помощь.

Вишняковъ, сознавая себя въ полной власти этого опаснаго афериста, вынужденъ былъ согласиться.

— Дѣлайте, что хотите, я въ вашихъ рукахъ. Пропадать—такъ ужъ пропадать, —вздохнулъ онъ.

Гудовичъ не ожидалъ такой быстрой побѣды. Онъ радостно потеръ руки.

— И такъ поѣзжайте и привезите мнѣ это завѣщаніе. Ручаюсь, я вамъ устрою это дѣло такъ, что и комаръ носу не подточитъ. Этотъ вашъ Егорычъ, очевидно, человѣкъ покладистый. Вы пообѣщаете ему тысячъ десять и тѣмъ купите его молчаніе. А кто другой свидѣтель, подписавшійся подъ завѣщаніемъ?

— Ну объ немъ-то много толковать не приходится,—нѣсколько оживился Вишняковъ,—стариченко былъ тутъ одинъ, заштатный канцелярскій чиновникъ. У тетки онъ въ домашнихъ адвокатахъ состоялъ. Теперь онъ намъ не опасенъ.

Съ мѣсяцъ тому назадъ его къ Вознесенью снесли.

— Тѣмъ лучше, меньше хлопотъ. Поѣзжайте-же, не теряя времени, и привозите этотъ документъ.

— Охъ, боюсь я каторги, Станиславъ Андреевичъ. А вдругъ Егорычъ заартачится?

— Вотъ вздоръ какой. Деньгами можно любого купить.

— Завѣщаніе-то привести можно, въ этомъ не расчетъ. А вотъ дальше-то какъ будетъ,—бормоталъ Вишняковъ, нерѣшительно переминаясь.

Тѣмъ не менѣе онъ направился къ двери.

— Сегодня-же привезу...

— Часа три спустя, Вишняковъ вернулся. Теперь у него былъ замѣтно болѣе бодрый видъ. Онъ опустился въ кресло.

— Привезъ, получайте.

Говоря это, Викулъ Семеновичъ вынулъ изъ кармана въ четверо сложенный листъ бумаги и подалъ его Гудовичу.

— Ну, вотъ, видите, значитъ душеприказчикъ оказался сговорчивѣе, чѣмъ вы думали. Сколько онъ съ васъ взялъ?

Вишниковъ махнулъ рукой.

— Охъ, и не говорите. Заставилъ бестія написать вексель на тридцать тысячъ, чистое разореніе!

— Не бѣда, за то вы получите шестьсотъ тысячъ, не ударивъ палецъ о палецъ. Долженъ васъ предупредить, что я также хочу имѣть часть въ барышахъ. Вы должны написать мнѣ долговое обязательство. Много я съ васъ не возьму... Пишите на сто тысячъ, вотъ вамъ вексельная бумага. Пишите, не ломайтесь!

— Что вы, Станиславъ Андреевичъ, побойтесь Бога! Вѣдь это же денной грабежъ! Будетъ съ васъ и тѣхъ пятидесяти тысячъ но старому векселю. Обида  прямая. Гудовичъ рѣшительнымъ движеніемъ оттолкнулъ отъ себя кресло и гнѣвно воскрикнулъ, потрясая духовнымъ завѣщаніомъ.

— Этотъ документъ въ моихъ рукахъ Стоитъ мнѣ разорвать его, и вы не получите ни шиша!

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовскій,

ГЛАВА XIXL."Карточка съ мертвой головой."

Гудовичъ вздрогнулъ, предчувствуя что то недоброе.

— Кто бы это могъ быть?—подумалъ онъ, идя въ прихожую.

Въ передней его ожидалъ какой-то человѣкъ съ лицомъ, закутаннымъ въ башлыкъ.

— Отъ Загорскаго,— кратко сказалъ онъ, протягивая Станиславу Андреевичу большой запечатанный конвертъ.

— Отъ Загорскаго?—переспросилъ Гудовичъ. Но неразговорчивый посланецъ повернулся и вышелъ изъ передней.

Станиславъ Андреевичъ прошелъ къ себѣ въ кабинету заперъ за собою двери и осторожно вскрылъ конвертъ.

Вотъ что писалъ ему Загорскій: „Любезнѣйшій Станиславъ Андреевичъ, посылаю вамъ то, что нужно Самъ явиться не могу. Тонѣ не здоровится, и она просила провести вечеръ съ чей. Сегодня у васъ, кажется, будетъ Берковича Этого гуся можно пощипать тысячъ на пять. Поручить игру Шварцу. Надѣюсь, вы не обманете меня въ выметкѣ. Вашъ С. 3."

Прочитавъ это посланіе, Гудовичъ развернулъ бумаги, находившіеся въ конвертѣ. Тутъ было недлинное завѣщаніе тетки Вишникова и другой экземпляръ его, сфабрикованный умѣлыми руками Загорскаго. Раз смотрѣвъ внимательно послѣднiй, Станиславъ Андреевичъ воскликнулъ:

— Артистически сдѣлано! Если-бы покойница встала изъ гроба, то и она-бы не могла отличить свою подпись отъ поддѣльной. Чертъ побери! Я и не подозрѣвалъ, какой талантъ скрывается въ этомъ Загорскомъ. Великолѣпно, спрячемъ пока эти документы...

Гудовичъ открылъ желѣзную несгораемую шкатулку, въ которой у него хранились деньги и другія цѣнности, и положилъ туда оба духовныя завѣщанія: настоящее и поддѣльное.

— Теперь нужно вернуться къ гостямъ. Станиславъ Андреевичъ вышелъ въ гостиную въ самомъ прекрасномъ расположеніи духа.

— Ну, что господа, вы уже начали?

— Что-же терять золотое время,—отозвался за всѣхъ Раменскій.—садитесь: ваше мѣсто готово. Ядвига Казимировна взяла за васъ карту.

Гудовичъ присоединился съ играющимъ.

— А вы что-же, Шанкевичъ? Развѣ не хочете принять участія въ игрѣ?

Тотъ выразительно хлопнулъ себя по карману и разсмѣялся.

— И радъ бы въ рай, да грѣхи не пускаютъ. Піастровъ нема!

— Э, полному вѣдь вы же на прошлой недѣлѣ выиграли около тысячи рублей.

— Были, да и сплыли. Знаете, какъ у насъ на пріискахъ говорятъ: деньги что голуби: сегодня есть, а завтра улетѣли. Игра шла съ перемѣннымъ счастьемъ.

Гудовичъ и ого помощники, отлично зная рисунокъ крапленыхъ картъ, не могли конечно, проиграть Они выжидали моментъ когда разгорятся страсти игроковъ и можно будеть безъ боязненно пустить въ ходъ „накладку". Берковичу въ этотъ вечеръ замѣчательно не везло. Онъ проигралъ болѣе шестисотъ рублей, хотя и  не рисковалъ, ограничиваясь маленькими ставками.
— Нѣтъ, нужно перемѣнить тактику. Тотъ, кто хочетъ выиграть, долженъ рисковать,—сказалъ Самуилъ Аароновичъ, съ тяжелымъ вздохомъ раскрывая свой толстый бумажникъ.

Панна Ядвига, все время сидѣвшая около Берковича, сочувственно кивнула бѣлокурой головкой.

— То есть правда панъ! Маленькими ставками нельзя выиграть.

Берковичъ вынулъ сторублевый билетъ и, блеснувъ брилліантовыми перстнями, подвинулъ его къ банкомету.

— Карту.

— Ого, на всѣ, вотъ это я понимаю, улыбнулся Раменскій, который держалъ банкъ

Карта была дана.

— Теперь я попробую на ваше счастье, Ядвига Казимировна,—галантно произнесъ Берковичъ

— О, напрасно панъ дѣлаетъ это,— воскликнула панна Ядвига,—у меня нѣтъ счастья, но я умѣю его приносить другимъ.

Слова польки оправдались. Берковича побили по первой картѣ.

Не желая утомлять нашихъ читателей подробнымъ описаніемъ хода игры, мы скажемъ только, что часамъ къ двѣнадцати ночи карманы игроковъ были порядочно опустошены, благодаря стараніямъ Шварца.

— Эхъ. недурно-бы теперь водченки выпить—безцеремонно заявилъ Огневъ, бывшій въ сильномъ проигрышѣ.—Хозяюшка ласковая, распорядитесь!

— Браво, это мнѣ нравится, разсмѣялся Раменскій, люблю молодца за ухватку,— васъ, Петръ Васильевичъ, нельзя назвать застѣнчивымъ.

— Помилуйте, господа, какія тутъ церемоніи,—вмѣшался хозяинъ.—Ядвига распорядись относительно ужина.
Ядвига Казимировна вышла въ столовую и, вернувшись оттуда, объявила:

— Ужинъ готовъ, прошу господа.

— Постойте, дайте кончить талію,—за-протестовалъ Раменскій. Но Огневъ, бросивъ карты, двинулся въ столовую.

— Можете доигрывать, а я пойду тяпну рюмочку съ горя.

— Съ какого это горя, панъ Огневъ?— весело улыбаясь, спросила полька.

— Да, какъ-же, Ядвига Казимировна, объиграли меня старика; какъ липку, можно сказать, обчистили.

— Сочувствую пану. О, этотъ Шварцъ, ему невѣроятно везетъ!

— Не сглазьте, хозяюшка,—спокойно замѣтилъ Шварцъ, пересчитывая выигранныя деньги.

Общество направилось въ столовую. Тамъ, на красиво сервированномъ столѣ, ихъ ожидалъ ужинъ, по обыкновенію состоявшій изъ холодныхъ блюдъ. Великолѣпный розовый ростбифъ, холодная телятина, окорокъ ветчины и цѣлый рядъ открытыхъ банокъ съ консервами представляли пріятную картину для глазъ проголодавшихся игроковъ.

— Пожалуйста, господа, прошу,—угощалъ Гудовичъ,—безъ церемоній,—будьте какъ дома. Самуилъ Аароновичъ,—окорока. Рекомендую, господа, отличнѣйшая икра.

— Да икра, дѣйствительно, того,—глубокомысленно промычалъ Огневъ, прожевывая бутербродъ.

— Очень радъ, что понравилась. Не забывайте бутылокъ, господа. А вы что-же, господинъ... виноватъ...

— Стрѣльницкій,—съ вѣжливымъ полупоклономъ отвѣтилъ тотъ, къ которому обратился Гудовичъ. Это былъ красивый представительный брюнетъ выше средняго роста, съ густой окладистой бородой, въ золотыхъ очахъ. Его привелъ сюда Шварцъ.

— Господинъ Стрѣльницкій,—поправился Гудовичъ—пожалуйста, прошу васъ—закусывайте. Знаете, господа, мы должны составить дружескую коалицію противъ этого несноснаго Шварца. Вѣдь онъ обыгрываетъ васъ всѣхъ.

— Охотно присоединяюсь къ вашему предложенію! — подхватилъ Раменскій,— Шварца во что-бы-то ни стало нужно объыграть. Мы всѣ платимъ ему дань, какъ послушные вассалы.

Тотъ, о комъ шла рѣчь, съ самымъ невозмутимымъ видомъ, слушалъ эти разсужденія и не возражалъ.

... Послѣ перерыва игра опять возобновилась. Берковичъ, сославшись на головную боль и усталость, не присоединился къ игрокамъ, а остался въ столовой въ обществѣ красавицы польки. Между ними завязался легкій оживленный разговоръ. Ядвига Казимировна болтала весело и безпечно, обращалась съ Берковичемъ какъ со старымъ знакомымъ. Самуилъ Аароновичъ уѣхалъ домой вполнѣ побѣжденный чарами обоятельной красоты своей собесѣдницы. Онъ рѣшилъ добиваться ея взаимности во что-бы ни стало, не жалѣя ни времени, ни денегъ.

...Разсвѣло уже, когда разъѣхались остальные игроки. Гудовичъ, проводивъ гостей и приказавъ слугѣ разбудить себя въ часъ дня, прошелъ въ кабинетъ, служившій ему вмѣстѣ тѣмъ и спальней. Подчиняясь какому-то непонятному предчувствію, онъ, прежде чѣмъ лечь спать, отперъ желѣзную шкатулку, чтобы еще разъ полюбоваться артистической работой Загорскаго. Холодный потъ выступилъ у него на лбу. Документовъ не было. Они исчезли. Гудовичъ не вѣрилъ собственнымъ глазамъ. Вмѣсто похищенныхъ документовъ, онъ нашелъ визитную карточку съ изображеніемъ человѣческаго черепа. Ниже была надпись: „Человѣкъ въ маскѣ шлетъ привѣтъ".

(Продолженіе слѣдуетъ).

Не-Крестовск