Советская Сибирь, № 181, от 13.8.1922
По фабрикам и заводам Куломзино
(С комиссией Сибпромбюро).
Лучи восходящего солнца возвестили о наступлении жаркого июльского дня.
Небольшой пароходик, курсирующий по Иртышу от Омска до Куломзино на городской пристани принимал пассажиров.
Тут и торговка, спешившая на закупку сельских "фабрикатов" и рабочие успевшие побывать в городе и "ответственные с портфелями"...
Мигом пароход был переполнен десятками тремя „клиентов" и, неимоверно пыхтя, напоминая собой крыловскую лягушку—тронулся.
— Долго проедем?—спрашивает один из членов комиссии.
— Ерунда,—отвечает кто-то из пассажиров. 4 версты езды. Через полчаса будем там.
Но эти полчаса по обыкновению растянулось на 2 часа. Не хватило паров и пароход на полпути стал.
Дамы нервничали. Пароходик тронулся по течению обратно.
— Тише едешь, дальше будешь, —Заметил кто-то.
— Да, — поддакивает сосед,—оттого места, куда едешь...
Вновь пыхтение, свисток и пароход "двинулся".
Ровно через полтора часа мы уже рассаживались в небольших тележках, именующихся в Куломзино фаэтонами.
Освежив себя брызгами куломзинской грязи, выехали на ровное, степное место и с удвоенной скоростью (2 версты в час), тронулись вперёд.
Мы въезжали в в фабричные ворота с красующейся над ними вывеской: механическая фабрики обуви имени т.Брыкова.
— Почему такая громаднейшая площадь?—интересуется член комиссии.
— Союз маслобойных артелей— говорит директор кожкомбината, решил устроить большой кожевенный завод. Но не достроил. Теперь тут приспособили обувную фабрику.
Входим в фабричное помещение. Поднимаемся на верх. Десятка три станков, продолжая свой обычный концерт на все лады, не давал возможности расслышать друг друга. Нет вопрошающих взглядов рабочих. Все заняты. Машина подгоняет, некогда перекинуться друг с другом словом.
— Машинизация полная,—повествует заведующий заводом. Начиная от кройки и кончая окраской— всё машиной. Пред вами раскроечное и сшивальное отделения. Здесь начальная стадия работы.
Ряд длинных столов. За одними из них раскройщики „полосуют". За другими на машинах женщины сшивают. Все быстро, точно... Человек становится придатком машины, особенно в соседнем отделении, где производится остальная работа.
Вот готовятся каблуки. Мальчик, лет 15—17, быстро один за другим кладет еле скрепленные клочки кожи, делает нажим ногой и через секунду вы получаете крепкий, правильной формы каблук. Невдалеке чрезвычайно сложная машина. Ее равномерные, быстрые удары привлекают ваше внимание. Это натяжная машина. Рабочий быстро на стержне повертывает головку сапога и машина одновременно затягивает на колодку кожу и прибивает её гвоздем.
Затем у следующего станка набивка готовых каблуков, потом шлифовка, чистка, смазка и... сапог готов.
— Много так производите в сутки?—спрашиваю мастера.
— Да пар полтораста.
— Многонько.
— У, это что. Фабрика может сделать 500 пар. Только бы отремонтировать немного, да прибавить рабочих, так выполнили бы эту норму.
Кожкомбинат, в состав которого входит эта, единственная в Сибири, механическая фабрика обуви, старается достигнуть такой производительности. Уже привезен новый локомотив. Производится установка.
Наверху склад готовых изделий. Целые баррикады сапог, ботинок. Несколько забитых ящиков с надписью: Новониколаевск—Сибторгу.
В общем фабрика производит чрезвычайно благоприятное впечатление. Сердце радуется, когда видишь эти десятки вертящихся станков, заменяющих собою сотни одиночек сапожников.
Держим путь на кожзавод № 1. До него около 10 верст.
По дороге задерживаемся на случайно попавшемся на глаза заводе. Крупная вывеска с надписью: „Чугунно Литейный завод Тесмана" привлекла наше внимание.
Узнаём: завод арендуется агрсоюзом.
У кого? У совнархоза?
— Нет, отвечает управляющий, у бывшего владельца Тесмана.
Вот так фунт! Завод арендуется у самого владельца заводом, с десятками тремя рабочих. Возможно ли такая вещь? Можно ли вообще допустить мысль, что в Советской
России арендную политику проводят сами владельцы? А вот в Сибири, извольте возможно (II)
— И много платят хозияину?
— 225 тыс. руб в год,—спокойно отвечает управляющий.
— А теперь платят?—спрашиваем мы.
Но на сей вопрос управляющий, при наличии представителей сибпромбюро, ответить затруднился.
Не удобно же, на самом деле, выдавать все прелести омской жизни...
Осмотрели завод. Все как следует быть. И литейный цех, и кузнечная, и столярная и даже жернов приделали. Силовую энергию использовывают во всю, не по совнархозски..
Долго потом управляющий посматривал нам вслед после того, как мы, сделав соответствующие пометки в блокнотах, тронулись дальше. И о таким вниманием, что даже не замечал кланяющегося ему мужичка с сошником в руке, повидимому, пришедшего с просьбой отточить его...
Солнце палило нещадно. Часовая езда до кожзавода показалась вечностью. Уже не привлекала внимания степь своим разнообразием цветов; даже на калмыцкие „хоромы" никто не обратил внимания.
Наконец-то... Несколько деревянных строений с одним, резко выделяющимся, каменным зданием перед нашими глазами. Это и есть кожзавод № 1 Омский. Завод большой, но уж слишком разбросан. Его основатель каждый рубль прибыли затрачивал на расширение. И так расширялся до октября 17 г. Потом... Потом... стал.
В степь от завода длинной вереницей тянутся стога корья. Его целые тысячи пудов, но с ним случилось небольшое несчастье. После долголетнего' пребывания на "вольном" воздухе он сгнил. Это, конечно, не мешает кожкомбинату это корьё считать своим оборотным капиталом. Что же до того, что он
фактически не изменяет баланс; все таки он капитал (?!)
Входим в завод. Целые батареи зольников, дубных чанов Оборудование, правда, далеко до заводского, но вообщем, сносное. Ряд громадных бараков скрашивает картину. Есть даже разводная машина, что считается на наших заводах редкостью.
Долго рассматривать не приходится. Благоухание из разных кислот выпирает.
— Это ничего, даже полезно, — говорит рабочий.— В холерный год возами возили, а здесь ни один не издох.
Осматриваем запасы сырья. Натыкаемся на целую гору, с позволения сказать, кож. Откуда только они набрали столько лоскутов?
— Это тоже оборотный капитал,—не без иронии спрашивает один из членов комиссии.
— Конечно,—отвечает представитель кожкомбината не без оттенка удовольствия.
Обратно в Омск возвращаемся на лодке. "Рулевой", старик, бывший заводский рабочий, говорит о своём заводе.
Жаль, что сидел на носу. Уловил лишь несколько его фраз: „распорядков нет, вот что... Бывало Михаил Иваныч (по-видимому, имя бывшего хозяина или одного из его администраторов) глаз свой не спускал. А теперь что? Сколько в чан кож замочат, и не знают. Иной свои туда натюрит, заводской материал на себя потребляет, а начальству и невдомек. Глаз нужен. Хозяйский глаз".
Приходится лишь сожалеть, что не всем комбинатчикам удалось слышать эти правильные слова рабочего.
А. Корп.