КАК ЗАРОЖДАЛСЯ НОВОСИБИРСК
О самом первом здешнем жителе.
Речку Каменку будто бы называли Гусинкой.
Каменкой она стала, говорят, с тех пор, как начали строить
железнодорожный мост. В устье у берега и дно каменистые,
— вот и назвали Каменкой.
Недалеко от устья, в том месте, что речка делает
излучину и устремляется в Обь, раньше.....
кругом тайга была.
Строил мельницу богач Пенкин. Жил он в Кривощёкове
большом селе, на левом берегу Оби, как раз против устья
Каменки, А на мельнице хозяйничал свояк Пенкина Шмаков.
Глухое здесь было место.
Кривощековские мужики сюда не ездили с зерном, -
несподручно, а инюшинские, гусинские, гусинобродские,
каменские и мочищенские крестьяне, хоть не часто, но бывали.
Мельница небольшая, но осенью возле неё бывало людно.
Мельница называлась Гусинской то ли оттого, что была
она на речке Гусинке, то ли потому, что часто здесь бывали
гусинские мужики.
От мельницы сразу же начинался густой сосновый бор.
Теперь даже не верится, что на месте Красного проспекта
и Большевистской улицы стоял дремучий лес, в него ходили
с опаской — звери водились, и охотники бивали их немало.
Здешние земли и леса принадлежали царскому кабинету
и назывались "Кабинетской Гусинской дачей"

Кабинетские лесообъездчики стерегли леса, Один раз
весной они поймали инюшинского крестьянина и жестоко
избили его за то, что тот "царскую землю истоптал" - по
лесу шёл.
На другой не день начало лесной пожар на Гусинской
даче. Много лесу погорело на том месте, где теперь станция
Новосибирск 2-й и где Алтайская ветка проходит. Это место
еще до сих пор называют Погореловкой. Называть называют, а
многие уже и не знают, почему этому месту такое название
дано.
После этого случая на даче прибавили лесообъездчиков.
Построили им два дома на левом берегу Каменки, недалеко от
Гусинской мельницы, Дома эти до сих пор сохранились на
Большевистской улице № 2, во дворе.
Кабинетские начальники боялись, что лоди поедут с мельницы
и начнут рубить лес или опять красного петуха пустят.
Лесообъездчики часто пировали у мельника Шмакова. -
дежурили с ним.
Но первым жителем на том месте, где теперь вырос
наи город, был не мельник и не лесообъездчики, а
рыбак Гусев- гусинский крестьянин, Иля и отчество его
забыты. Все звали его просто Гусев, Это наверное даже и не
фамилия, а прозвище.
На берег Оби Гусев пришел из Гусинки в то время, когда
Пенкин начал строить мельницу. Плотничал Гусев на мельнице,
заодним и себе домишко срубил. Уж очень приглянулось ему
место на высоком берегу Оби.

Ловил Гусев рыбу, тем и жил, а когда началось строи-
тельство моста и железной дороги занимался также и пе-
ревозом на лодке через Обь. Был он в то время уже стар
и сед, но всё ещё матёр и крепок.
Мельник Шмаков, лесообъездчики и кривощёковские бога-
теи не любили Гусева за то, что он справедливым был. Он
за перевоз на лодке требовал плату и и с богачей и с лесо-
объездчиков, как и со всех прочих, а они хотели, чтобы
он их даром возил.  Гусев был прямой ......
богачей, называл "грабители бедняков", а лесобъездчиков
звал "продажными шкурами". Вот они свирепели,
распускали разные глупые слухи, будто Гусев - беглый катор-
жник, но на каторге он никогда не был. Это их злая выдумка.
Хотели недруги выжить Гусева с берега Оби и заявили
начальству, что он на царской земле самовольно дом
построил.
Вызывали начальники Гусева и спрашивали, а он коротко
отвечал: "Не дом у меня, а хижина и не на царской земле
стоит, а на каменной скале".
Проверили - правда, и не могли его выжить.
Когда приехали самара-златоустовские рабочие, чтобы
строить мост и железную дорогу, - это они стали селиться
рядом со старожилом Гусевым. Позднее домик Гусева был
перенесен на другое место: туда, где теперь расположено здание
Правобережной ТЭЦ № 1. На прежнем месте,  где жил Гусев
заложили первую опору для моста, возвели высокую
земляную насыпь и провели железнодорожную линию.
Вскоре у строительства моста и на правом берегу Каменки
вырос рабочий поселок. Название ему рабочие дали Гусевка
по имени самого первого здешнего жителя,
Гусевка и положила начало городу Новосибирску.
О мельнике Шмакове и лесообъездчиках записано
в Новосибирске в июне 1953 года от Смёна Фёдоровича
Белоносова 1867 года рождения, работавшего
в 1894 году на стройке Сибирской железной дороги
на земляной...
О рыбаке Гусеве записано в Новосибирске в апреле 1954 г
со слов Михаила Егоровича  Жилякова1872 года рождения,
работавшего в 1894 году на строительстве железнодорожного
моста подсобным рабочим.

Об инженере Михайловском и о рыбаке Гусеве

Большое и богатое село Кривощёково лежало раньше на  самом берегу Оби. Рядом была пристань. Через проходил   Барнаульский тракт на Колывань.  До строительства железной дороги место было сов-  сем не таких, каким мы его знаем  в наше время.  Берег был каменистый, скалистый. На том месте, где начинается мост, стола кривая скала, её называли "Щекой".  Наверное, и название села происходит от этой "кривой щеки"-   - Кривощёково.  Когда инженер-изыскатель Михайловский с рабочими пришел  в Кривощёково, разнеслись разные слухи.  Одни говорили, передел земли будет,  убавят подушные  наделы, - другие передавали, что много золота нашли в песках  на берегу Оби - добывать будут.  Но вот узнали, что скоро будут строить железную дорогу.  Ещё никто тогда не знал, какая железная дорога. Думали,   что дорогу железными плитами мостить будут.  От Колывани до Кривощекова Михайловский шел пешком по  берегу, ко всему внимательно присматривался и все время  вёл какие-то записи.  Инструмент и провизию везли  и на двух  лошадях. Техники и рабочие все время подсаживались на телегу,  а Михайловский ни разу не присел.  Остановились изыскатели у Яренского острова, у затона.   Тут хотел инженер Михайловский мост строить. С этого берега   на остров и с острова на тот берег.  Три или четыре дня здесь стояли. Промеры Оби делали,  далеко в сторону от реки уходили, планы составляли, Большую работу выполнили, Хоть к послал Михайловский эту работу начальству, но не успокоился, ещё посмотреть берега и двинулись изыскатели в Кривощёково.  К вечеру добрались до села и стали все отдыхать, а инженер Михайловский заспешил на правый берег переплыть. Как раз и перевозчик старик Гусев тут же оказался.  Сел в лодку и смотрит на Гусева, а Гусева на   него. и молчат. Так всю дорогу и плыли молча, но   с первого взгляда друг к другу ............................ели.  Переплыли. Темнеть стало, Гусев костер разложил и стал  уху варить.  А инженер по берегу гуляет, на камни смотрит и радуется.   Сходил на Гусинскую мельницу. Вернулся - совсем темно стало.   Но у костра уютно. Покушали и разговорились.  Когда узнал Гусев, что инженер Михайловский собирается  мост через Обь строить, сначала не поверил, а потом, как   будто помолодел, - легко, легко стало, глаза разгорелись, сердце из груди выскочить хочет. Инженер потрепал его по  плечу и стал просить помощи.   — Ты мне, друг Гусев, расскажи всё, всё, что знаешь о рекоставах, о ледоколах, об уровне воды Оби, о её берегах…   — Неужели здесь и дно у Оби каменное?  Гусев стал говорить о всех повадках реки и о её дне.   Михайловский радостно улыбался.   А потом они оба спустились к реке. Гусев гладил гранитные   выступы на берегу и инженер Михайловский тоже их гладил.  — Здесь будет мост! Здесь для него самое подходящее место  — сказал инженер и запел песню о великой русской реке.  Рыбак Гусев подхватил. И долго звучала в ту ночь эта песня  на берегу Оби. Никогда ещё не пел так инженер и никогда  не певал так старый рыбак.    Инженер Михайловский пел и видел через реку красавец  -мост и на берегу город и рыбак тоже пел и тоже   видел и мост и на берегу больной красавец-город.  Скоро узнали колыванские купцы, что инженер Михайловский  обошел Колывань и решил строить мост к Кривощекова.   Они и сговорились подкупить инженера........  представителей с богатейшими подарками, в большой портфель  положили много денег.  Инженер, когда узнал, рассердился и не принял ни     подарков, ни денег.  Купцы сделали вывод - мало , и стали собирать ещё   Набрали больше денег и много золотых вещей и всё   послали. Михайловский разгневался прежнего и прогнал   от себя купеческих представителей.  — "Я не продажный!"- кричал он.—"Меня не купите!…"  а сам от обиды.  Рыбак Гусев послал купецкую делегацию "К чёрту в пекло!"  и погрозил им кулаком.  Тогда стали колыванские купцы с воротилами  высшему начальству жаловаться, начальников подкупать.   Те и привязались к Михайловскому:   — Почему в проекте большая излучина линии?… "  — Тут много земляных работ!...  — Тут подъём большой!…   И пошли, и пошли придираться.  Но разве инженера Михайловского свернешь с его пути.  С ним сам царь и его министерство ничего не могли сделать.   Так и начали строить железнодорожный мост на том месте,  где указал Михайловский.  Купцы и кулаки пытались в рыбака Гусева оклеветать, да  ничего не вышло. Его под суд отдали за то, что будто он   спиртом и водкой рабочих спаивал и деньги у них у пьяных  обирал.  Михайловский за друга заступился и клеветников приговорили  к строгому наказанию.  До самой смерти были друзьями инженер Михайловский и  рыбак Гусев.  Записано в Новосибирске в августе 1954 года от Абрама  Осиповича Агаркова 1867 года рождения, работавшего на стройке   Сибирской железной дороги костыльщиком. Он говорил, что   о дружбе Михайловского с Гусевым слышал от Ивана Копрова,   подводами которого пользовались изыскательская партия.  В декабре 1954 года от Безбородова Дмитрия федоровича  1871 года рождения, работавшего в 1898 году весовщиком на   товарном дворе, записан рассказ о попытках колыванских купцов   подкупить инженера Михайловского дая того, чтобы   он провел дорогу через Колывань.

Первые названия нашего города

Строительство железной дороги в Сибири началось ещё   при царе Александре III. На том месте, где позднее вырос наш  город, при проведении железной дороги появилось два   селеньица: одно у строительства моста — называлось Гусевкой   и другое у станции "Обь" - Вокзальной слободкой или Новой   деревней.  В Гусевке жили рабочие-строители, занятые на строительстве  моста, товарного двора или как его тогда называли   "Коммерческого подворья", пристанских служб  и т.д.  Гусевка была окружена лесом, но это не задерживало её  роста. Новые строения возводились главным образом по   правому берегу Каменки, т.к. на берегу Оби селиться запрещалось.  Красного проспекта ещё не было. Первыми выросли улицы  Кривощёковская и Серебренниковская, та часть её, которая    была ближе к Каменке.  Старинное село Кривощёково на левом берегу Оби было  снесено в связи с железнодорожным строительством.  Большинство его жителей переселилось выше на берег к станции,  получившей название тоже Кривощёково. меньшая же часть   кривощёковцев переехала на правый берег Оби т вблизи от  устья Каменки образовала Кривощёковскую улицу, сохранившую своё название до настоящего времени.  Улица Серебренниковская была ближе к воде, потому и  выросла раньше других.  Вокзальная слободка ютилась  возле самой станции "Обь".   Здание станции было маленьким и деревянным. Слободка была  расположена на пригорке, который начинался сразу же от  станции. Слободка тоже быстро росла и от Гусевки она  находилась за тремя лесами: за сосновым, за березовой рощей  и за, болотным осинником. Жили здесь, главным образом,  железнодорожники: путейцы, строители депо, станционные   работники. Там, где теперь улицы Салтыкова-Щедрина, Красноярская, Иркутская другие, рос сосняк, в густом  лесу было много  грибов и черники. За сосняком начиналось болото и было "Круглое озеро", по берегам которого росло много смородины  и черемухи. Здесь железнодорожники охотились на  водоплавающую дичь. "Круглое озеро" занимало значительную площадь между  нынешними улицами Сибирской к им.Фрунзе, Советской и Иркутской, Оно бывало большим весной после таяния снега и после дождей, Летом же почти высыхло. Из него был  сток в Обь. Вода большой овраг или, как тогда  говорили, лог. Позднее у озера была свалка нечистот.  Оно заваливалась навозом и мусором, становилось все  меньше и меньше. Первые местные реалисты и гимназистки называли это место "Средиземным морем" потому что посреди назьма всё ещё была большая лужа, Здесь был пустырь. Благоустроили и заселили этот пустырь уже при Советской власти. Земля внешняя принадлежала царскому кабинету. Чтобы  строить жильё, надо было арендовать у кабинета землю.  Аренда была дорогой, но и это бы ещё чего. Главная  трудность заключается в том, что постройки возводились не  на своей земле. Кабинет в любое время мог передать тот или  иной участок земли другому арендатору, тогда постройки  приходилось сносить. Это было очень невыгодно для владельцев домов и предприятий. Но рост Гусевки и Вокзальной слободки не прекращался, наоборот усиливался. Гусевка и Вокзальная слободка вот-вот могли соединиться в один посёлок. Домовладельцы, железнодорожные чиновники, купцы и  разные дельцы решили пойти на хитрость и стали просить царя чтобы он разрешил назвать вновь возникающий большой  поселок его именем, т.е, - Александровским и чтобы земля под строения кабинетом продавалась по сходной цене или в крайнем случае, была бы снижена арендная плата за  земельные участки. Просьбу назвали по-старинному  "челобитной", послали  её Александру III и стали ждать ответа. С момента посылки "челобитной" среди чиновников и купечества посёлок стал называться Александровским, но  трудящиеся не признавали этого названия, Они по-прежнему посёлок, раскинувшийся от моста до теперешней Коммунистической улицы, Гусевкой, а разросшееся селение у станции - Вокзальной  слободкой. Новое название не прививалось. Но, несмотря   на это, память об Александровске некоторое время сохранялась: собор был назвал Александро-Невским, престольный праздник  установлен в царский день, одна из первых улиц называлась  Александровской до самой Великой Октябрьской социалистической революции (нынешняя Серебренниковская ул.), общественный сад  также назывался.  Александровским, правда, его иногда называли ещё и  Сосновкой. Это - всё остатки с неудачного имени посёлка. Сами купцы, домовладельцы и чиновники вскоре  отказались от своего предложения о наименовании поселка. Александр III через свой кабинет прислал ответ на "челобитную"  Он не только не соглашался с предлагавшимся названием,  но даже не признавал поселок существующим.  — Кто мог без дозволения в моем имении, на земле моих отцов построить какой-то посёлок?  — Земля моя и никто там не смеет жить! Не по нраву пришелся Александру III новый посёлок.  Сильно сердился царь и предлагал кабинету немедленно  выселить всех с кабинетской земли.  Но этого выполнить никто не мог. Посёлок вопреки царской воле рос и рос и задержать этот рост было  невозможно, тем более немыслимо было упразднить  растущее поселение. Вскоре умер  Александр III и моментально  предприимчивое купечество переименовало поселок , назвав его по имени   нового царя Николая II, который был  свергнут в феврале  1917 года. Новый царь вынужден был признать посёлок существующим  и присвоить ему  имя. И стал поселок у пересечения  железной дороги и реки Оби единым, получил он название Новониколаевск, хотя и от этого названия не  улучшилось его положение. Записано в Новосибирске в июне 1965 г. со слов Козловой Степаниды Павловны 1869 г. рождения, работавшей в 1892 г. учительницей в первой поселковой школе, открытой  инженером Г.М.Будаговым.   

Первая просека

Когда Новосибирск только зарождался, его называли
поселком Александровским. Жил здесь в то время известный
инженер Будагов. Он открыл в поселке первую школу,
библиотеку-читальню, любительский театр. Хороший был
человек. Рабочих не притеснял, никогда на них не кричал,
не ругался. Обходительный был, рабочего человека уважал.
В то время это было большой редкостью. Инженера,
техники, разные чиновники — .............................
смотрели на рабочих как на животных, на скотину. Но инженер Будагов был не таким и поэтому все его любили.
Однажды рабочие увидели у него в руках компас и
подумали, что это карманные часы.
Они спросили: "Григорий Моисеевич, который час?
Инженер ответил: "Это не часы, а компас, он определяет стораны горизонта."
Рабочие молчали. Они не знали, что такое компас и
горизонт. Будагов тоже молчал. Он не знал, как объяснить
что такое компас неграмотным людям, а рабочие на стройке
железной дороги сплошь были неграмотными.
Но недолго продолжалось молчание. Инженер стал рас-
сказывать, а рабочие обступили его кругом, стали слушать. — Вот. Земля, на которой мы живём есть большой шар.
Кругла, как яйцо, — говорил Будагов.
Рабочие засмеялись и не поверили Удивленно смотрели на рассказчика.
— И этот шар кружится вокруг себя и вокруг солнца.
Григорий Михалыч снял с головы фуражку и стал показывать.
Ещё громче засмеялись рабочие и подумали:"Ну и заливает"
Некоторые внимательно всматривались в лицо инженера. Уж не выпил ли он. Хотя никто ни разу не видел его выпивши. Чего
же это он такую околесицу несёт.
Старик-богатырь, многое повидавший в жизни, перебил Будагова.
— Григорь Моисеевич, дак как же мы не падаем с шара-то, да
кружится он?
Долго объяснял инженер про устройство .................
— Есть у земного шара полюсы северный и южный....
магнитная стрелка у компаса всегда одним своим концом
показывает на север, а другим на юг.
Перестали рабочие смеяться и сомневаться, Видят, что
Григорий Моисеевич не выпивший и говорит им обо всем серьёзно, без шутки, без обмана. Затаил дыхание, ведь об этом
они отродясь не слыхали.
Давал Будагов каждому в руки компас подержать и определить, где север, где юг.
Эта беседа Григория Моисеевича велась на месте, где
теперешняя Мостовая остановка пригородных поездов находится.
Плотники рубили там сруб будки, сохранившейся до наших
дней, а лесорубы лес валили: в полосе отчуждения дороги
полагалось лес вырубать.
Рассказ Будагова крепко запомнился рабочим и стали они
по своей воле рубить лес для стройки просекой, направление
взяли то, что показывал компас. Потом эту просеку расширил
Григорий Моисеевич.
Эта просека и явилась зародышем нынешнего Красного
проспекта. Тогда это была зеленая улица, коридор в густом сосняке.
Позднее на пригорке у просеки, откуда виден почти весь поселок, Обь и стройка моста, был заложен каменный собор. Камень для фундамента ломали на правом берегу Каменки у "Чёртова городища", недалеко от Александровской улицы. И вот один большой камень везли на таратайке Лошадь вдруг упала и сдохла, запрягли другую, она сделала десять шагов и тоже упала замертво. Все сразу догадались:"чортов камень" везли лошади. Нельзя его в основание ............................. бросили камень на том месте, где пала вторая лошадь. Этот камень сохранился до нашего времени, правда, немного он врос в землю, лежит в саду у самого входа в областную больницу. Кое-кто даже боялся этого камня и по просеке мимо его не ходил. Даже каменоломню у "Чортова городища" забросали - признали неподходящей. Стали ломать камень для собора в другом месте. Известно, люди тогда суеверные были. А кони-то, как потом говорили, от "мышей” сдохли.
На том месте, где сейчас дом Союззолота и областная больница, при прорубке просеки образовался базар. Его перенесли сада с Каменки. Сначала торговля велась в устье Каменки на поляне правого берега там, где в наше время казарма мостовой охраны построена. Там базары бывали большие, а на новом месте стали и того больше. Народу съезжалось великое множество. Издалека, из-за трехсот верст и даже того дальше приезжали сюда крестьяне. На просеко дома появились и людно стало.
Точно не помню, но кажется в 1910 году проспект озеленили: посадили первые тополя. Они до наших дней растут. Говорили тогда: в Городской Думе хотели новый бульвар Меридианным назвать, т.к. по середине дорожки бульвара будто бы тянулась ниточка Новониколаевского меридиана. Но это предложение не прошло, потому что большинство "отцов города” признало название очень трудным и для горожан непонятным.
Записано в Новосибирске в июле 1952 года со слов Петра Павловича Харламова 1876 года рождения, работавшего в 1912-1915 годах в Новониколаевске на железной дороге конторщиком у начальника отделения службы пути.

И здесь была "ходынка"

День коронации Николая II Кровавого в поселке Новониколаевском совпал с торжеством закладки собора. К месту закладки пришло много простого народа. Были здесь также чиновники, купцы и их приказчики. Шныряли в толпе привезенные из Томска стражники. Полицейских тогда называли стражниками.
Служили молебен два священника................................. производил кабинетский начальник, приехавший из Барнаула.
В закладку фундамента принимали участие и железнодорожные инженеры.
После молебна и церемонии закладки собора начальство и священники уехали к купцу Жернакову на обед, а на поляне, примерно, на том месте, где в настоящее время стоит дом союззолота, началось веселье. Кружилась карусель, были построены качели па канатах с большими тесовыми лодками. Звучали песни, гармошки. Здесь же бойко шла торговля.
Позднее всех, уже после молебна, на поляну пришли вокзальники, среди них резко выделялись мастеровые, работавшие на стройке депо. Вот пять-шесть голосов запели смелую песню:

  — Кто у нас на троне?
— Чучело в короне.
Ай да царь, ай да царь,
Сумасшедший государь.
Мать его царица—
Страшная, как львица.
Ай да царь, ай да царь,
Сумасшедший государь...

Стражники истошно засвистели в свистки и суетясь стали перебегать от одной кучки народа к другой. Перебегая, они придерживали левой рукой шашку.
Люди, посмеиваясь, выкрикивали:
— Держи крепче "селёдку", а то упадет!
Шашку рабочие называли "селёдкой".

— А царица Сашка — Чертова какашка.
Ай да царь, ай да царь,
Сумасшедший государь.

Песня летала над поляной, как птица,появляясь и дразня стражников, то в одном, то в другом конце.

— Их дядья и братья
— Всем людям — проклятье.
Ай да царь, ай да царь,
Сумасшедший государь...

Стражники вспотели и устали, но не могли установить, кто пел не разрешенную песню. Крамольная песня прекратилась сама собой. В народе появились подвыпившие.
Началась борьба: бились на кулачках землекопы и строители, боролись, ухватив друг друга подмышки, тянулись на палках. Стражники успокоились. Опять празднество шло прилично. Иногда борющиеся увлекались и изрядно мяли друг другу бока. Немало лиц изукрасилось синяками и подтеками Этими знаками участники борьба гордились.

Был на поляне и молодой костыльщик, фамилию его забыл,
а звали его Тимшей. Он в борьбе участия не принимал, шутил с девушками у карусели.

Но вот у палатки купца Ежова собралась толпа рабочих и о чем-то вёл спор с купчиной. Девушки и Тимша пошли туда Костыльшик увидел груду палок-шаровок для игры в городки и пустые бочки из-под браги, пива и кваса. Он крикнул:
"А ну, ребята, сыграем в кадушечку!

Спор смолк. Только Ежов ругался и требовал не брать его кадушки.
Тут же был и стражник, он возразил купцу
— Не трожь! Пусть потешатся, не запрещай, только, чтобы по правилу.
Ребята быстро поставили бочку, но она не стояла прямо, а внаклон, как будто была пьяной.

Один парень первый поднял шаровку взвесил ее в руке, прицелился и осев на ногах назад, вамахнув палкой, пустил её в бочку.  Шаровка просвистела по воздуху и пролетела мимо. Толпа взрывом хохота проводила неудачника. Тогда выступил Грицко Карнаух токе костыльщик. Он взял шаровку побольше, целился долго, потом коротким отрывистым взмахом руки пустил ее. Шаровка пролетела так быстро, казалось не успела и свистнуть. Громыхнув о дно бочки она растреснула его и упала внутрь, глухо загудев.

Тимша не вадержал, подмигнул девушкам, засучил рукова сиреневой сатиновой рубахи, для свободы движения расстегнул ворот, и врылся покрепче сапогами в землю. Товарищ подал ему шаровку,  тщательно выбрав ее получше.
Тимша кивнул ему, вытянул с шаровкой руку и сказал:

— Не хитрость, Гриша, пробить плоское днище, вот бок пробей. Он горбом. Попробуй-ка его!

Зрители одобрительно загудели, а Тимша ещё не кончив фразы, прищурил правый глаз, незаметно, словно слегка, дёрнул палку и — тяжелая шаровка уже летела, как стрела. Через мгновение она ударилась молнией о бок небольшой плотной бочки. Бочка крякнула резким, коротким звуком и разлетелась будто стеклянный стакан в мелкие щепы.
Все зашумели, восхищаясь образцовым ударом.

Какой-то мужик-кулак у палатки Ежова стоял с кнутом в руках. Он видел, как разлетелась бочка, изо всей силы щелкнул кнутом по траве и проговорил:

— А ведь они, отчаянные, разобьют и государев трон, вот так же, как этот парень разбил бочонок.
— Унять их! Разогнать их! — кричал Ежов, а народ и так уж расходился.

Несмотря на крамольную песню и разбитую бочку у Ежова, первый день "торжеств" закончился благополучно.
На второй день было решено устроить для народа угощение в честь царской коронация.
На полянке поставили длинные сколоченные из досок столы, обставили их обрубками деревьев и тесовыми скамьями. Заставили столы ковригами, блюдами с дешевыми пряниками, стопами о вином и брагой. После "благословения" священника народ лавиной устремился к столам. Получилась давка, многих смяли, столы не выдержали натиска и рухнули. Поп с крестом в руках громко выругался скверным ругательством. Купцы сначала "вразумляли" людей, а потом с помощью своих приказчиков устроили самосуд. Вспыхнул народный бунт. Над поселком опять взметнулась песня:

— Долго ль нам терпети   
Царский кнут и плети?
Ай да царь, ай да царь,
Сумасшедший государь.
— С бою взять свободу
Русскому народу
Ай да царь, ай да царь,
Сумасшедший государь.

Были разбиты почти все торговые палатки, сокрушены все столы. Разгром перекинулся на рынок. Запылал огонь. При усмирении бунта многих рабочих изувечили. Отдельных "бунтовщиков" жестоко избили, арестовали и отправили сначала в Бугры, а потом в Кривощековскую каталажку. По пути двое из арестованных умерли.

То место, где всё ото происходило рабочие называли "Новониколаевской ходынкой".

Записано в г.Бийске Алтайского края в июле 1956 г. от Гордея Ивановича Шаброва 1882 года рождения, работавшего на стройке Алтайской железной дороги на земляных работах .
Г.И.Шабров сам не был ни участником ни свидетелем "Новониколаевской ходынки" рассказывал со слов своего родственника Григория Мироновича Карнауха.

О Переселенческой улице и переселенцах

Улица 1905 года до революции называлась Переселенческой, теперь многие об этом не знают. А старики помнят и много интересного рассказывают о прошлом.

Сначала переселенческие партии двигались в Сибирь речными путями, а также по Сибирскому тракту на конях и даже пешком.
На месте Новосибирского вокзала ещё до постройки
железной дороги поселились переселенцы, выходцы из бывшей Вятской губернии. Все они по фамилии были Даниловы, поэтому и основанная ими заимка называлась Даниловкой, хотя крестьяне из Мочище, Каменки, Кривощекова, Вертковой, Ересной и других чаще называли её ещё и “Новой деревней".

Даниловцы стали родственниками речных судовых рабочих, работавших в навигацию, главным образом, на обских баржах. В летнее время за заимке оставались только женщины да малые дети. Мужчины и подростки плавали на судах. Старики ходили на заработки плотничать в соседние деревни. К зиме даниловцы нанимались у кабинетских подрядчиков работать на заготовке дров для пароходов. Дрова рубилась в окрестностях деревни Кубовой. Это название, наверно, и произошло от дровяного промысла. Подрядчики от лесорубов принимали дрова "кубическими саженями" или”кубами". От "кубов" и деревня стала "Кубовой".

С началом работ по проведению Сибирской железной дороги даниловцы и вновь прибывающие переселенцы стали работать на новостройке. Даниловка была  перенесена на соседний пригорок и положила начало Вокзальному
поселку, называемому ещё продолжительное время "Новой деревней".

Плотники Даниловы строили здание станции "Обь", станционные дома и против здания станции на пригорке деревянную церковь, называвшуюся Вокзальной, хотя престол у неё и был посвящен в честь пророка Даниила.
С открытием железнодорожного сообщения переселенцы в Сибирь устремились по железной дороге. Теперь они ехали тысячами семейств. На прежних местах была безземелица, нужда и голод, а не освоенные просторы Сибири и её богатства влекли.

За станционными путями, на берету Оби были построены бараки для переселенцев.  Это места называлось "Переселенческим пунктом". Переселенческие поезда здесь и останавливались на самом последнем пути.

Бараки на "Переселенческом пункте" мало кто пользовался: служители пускали туда людей только за деньги, а переселенцы в большинстве были бедняками. Они располагались на земле в сосновом бору и на зелёных лужайках под открытии небом. Их поливал дождь в ненастье. Ночью бывало холодно, поэтому вечером по всему бору загорались многочисленные костры. Люди возле огня грелись и готовили пищу.

Переселенческий начальник жил у вокзала, а контора его была в лесу, недалеко от паровозного депо, против переезда через станционные пути. Позднее вместо переезда построили переходной мост, сохранившийся до наших дней Жители в то время этот переход называли "воздушным мостом".
Многие переселении, чтобы поскорее попасть к начальнику и получить направление для приписки на место нового поселения, устраивались со своими семьями вблизи от конторы, в березняке. Здесь они жили также под открытым небом. Переселенческие писаря и чиновники, прежде чем выписать направление крестьянину, вымогали взятки. Отдельные переселенцы, доведенные до крайнего отчаяния, кончали самоубийством, бросаясь под поезд, или устраивая себе виселицу в лесу. Некоторые пухли с голода и умерщвляли малых детей, топили в реке, чтобы избавить от мучений. Невыразимые страдания переживали переселенцы. Стоны, плач и мольбы женщин и детей, мужчин и стариков доносились до депо с были слышны в вагонах, проходивших пассажирских поездов.

Деповские рабочие часто приходили к переселенцам, утешали их, пробуждая уверенность в свои силы,  приносили съестное и вели долгие беседы. Рабочие разъясняли, что надо надеяться не на бога, а на себя. Надо быть настойчивыми и дружно отстаивать свои права перед начальством.
Переселенцы по пути переселения теряли веру в бога.
Вот почему в Сибири в новых деревнях, построенных переселенцами, нет церквей. Вера в бога у большинства переселенцев или была сильно поколеблена или совсем убита. Царю они тоже не верили. Царских чиновников ненавидели как самых заклятых своих врагов. А дети переселенцев и новоселов были уже совсем новым поколением: "они не боялись ни бога, ни черта и не признавали царя".

Однако духовенство всячески стремилось не растерять верующих и пытались всячески поощрять храмостроителей,
но малоуспешно. Чтобы поддержать религиозные чувства были попытки и в Гусевке открыть "божье чуда", но из этого ничего не получилось."Чудо-юдо" сорвалось.

Примерно на половине пути от Гусевки до Вокзальной слободки, недалеко от железнодорожной линии был обнаружен "Белый ключ": холодная вода била из земли столбом. Религиозники хотели ключ объявить святым и поставить у него часовню Но дельцы-предприниматели опередили религиозников: они захватили ключ. Вскоре завладел им один ...... некий Леонтьев. Он устроил здесь продажу воды.....по копейке ведро. Ключ стал называться Леонтьевским. Водоразборная башенка сохранилась до сих пор на углу улиц Революции и Максима Горького. До революции и продолжительное время при Советской власти этот ключ снабжал горожан водой.

Вода в Гусевке, а потом и в Новониколаевске была дорогой. О водопроводах в то время и понятия не имели. Воду населению за плату развозили водовозы, а они её брали на реке, из ключа или из станционных резервуаров.

Переселенцы, останавливавшиеся в березовых колках, недалеко от железнодорожной линии, воду брали тоже из резервуара,  сохранившегося до наших дней. Теперь у переходного моста два резервуара: тот, который поменьше, построен раньше. Он видел первый поезд на станции Обь, первых водовозов и поил своей водой жителей Вокзального поселка. Этот резервуар видел и страдания переселенцев, утолял их жажду и освежал их своею водой.

Переселенцы часто болели. Среди них свирепствовали эпидемии: тиф, холера. Смертность была огромной.
Трупы умерших приказано было обливать известью и хоронить в особых общих ямах.  Это было необходимо для борьбы с эпидемией. Но переселенцы обычно не объявляли о смерти родственников и своих земляков. Хоронили умерших по ночам сами и на том месте, где жили.

Много безутешного горя видала земля, где останавливались переселенцы. Много в эту землю впиталось народных слёз и крови. Много,очень много  в этой земле лежит крестьянских костей. Здесь сейчас выросли большие красивые дома
и пролегла широкая улица, а в ............................ наш город, это место было местом ужаса. Здесь же впервые деповские рабочие вступили в борьбу с царским самодержавием.

Записано в Новосибирске в сентябре 1952 года от Ивана Ефремовича Чистякова - 1884 года рождения, работавшего с 1906 до 1914 года в Новосибирске рабочим -грузчиком на мельнице Туркина.

Большой пожар

В Новониколаевске часто бывали пожары.
Многие из них возникали от поджогов. Выстроит какой-нибудь делец, вроде купца Сурикова, барак, объявит его магазином застрахует в двух трех страховых, конторах, а потом и подожжет. Получает денежки. На страховках в то время кое-кто разбогател.

Но самый большой повар в нашей городе случился в 1909 г. и не от умышленного поджога. Начался пожар с Каинской улицы. В одном из дворов на той улице была неказистая избёнка, переделанная из бани, в ней лих сторож, а рядом сеновал, в котором торговец Гнусин хранил тысячи рогож и пустых мешков. В сеновале было также много мочал и стояли там бочки со спиртом и скипидаром.

11 мая около половины второго избушку затопили, а был сильный ветер. Искры из трубы полетели в открытую дверь сеновала. Соседка увидела и закричала через забор:

— Что вы делаете? Сами сгорите и нас спалите! Ровно в два часа дня вспыхнула крыша у сеновала. Пожар начался. Огонь забушевал во-всю. Народ сбегался к месту несчастья, а на каланче центральной пожарной части  - тишина. Она стояла, примерно, на месте теперешнего сквера у стоквартирного дома Облисполкома, наискось от собора.
Один из прохожих крикнул:

— Эй каланчист! Уснул, язви те! Пожар водь рядом!

Только после этого зазвонили в колокол и выехали пожарники.
Огонь шел с невероятной быстротой как по направлению
ветра, так и против ветра. В предыдущие дни стоял зной.

Деревянные крыши накалились до того, что из них выступила сера.
Во всех домах сильно скученных, была масса горючего материала.  Часа через два пылали уже сотни домов. Горело одновременно свыше двадцати кварталов. Море огня пожирало город. Пожарная команда работала плохо. Воду доставать было трудно. Пожарники с бочками ездили на Обь, но там взвозы были крутые и дальность расстояния сводили на нет их усилия.

Брали воду и из Каменки, но там со взвозами было еще труднее. Пожарные машины работали, главным образом, у двух-трех купеческих домов, которым и так пока не угрожала опасность, но их беспрестанно поливали. Так же, где надо было бороться с огнем, пожарных не было. Огонь беспрепятственно разливался и смоченные дома вспыхнули, как и все другие.
Огонь подбирался к складу с овсом и распорядители тушения пожара подали команду.

— А ну, спасай овёс!...
— Все равно, зря пропадет же добро, а нам коней кормить нечем.

И в опорожненные из под воды бочки стали насыпать овес, вместо того, чтобы скорей ехать за водой.
Пожарники везли овес к Центральной части, там ссыпали

его и после этого ехали на реку. Только раз и съездили: сгорела и пожарная часть и овёс.

Беспорядок на пожаре был невообразимый. Жулики открыто грабили, разбивали уже спасенные сундуки и уносили имущество. Солдаты, присланные для наведения порядка, ничего не могли сделать, а потом некоторые из них и сами принялись грабить.

В городе плач, рёв, визг, крики, стоны. Всюду большая паника: жители даже далеких окраин торопливо укладывали свои пожитки в узлы, сундуки и всё выносили на улицу. Некоторые стояли на коленях и со слезами взывали к божьей милости. Но пожар не стихал и бушевал даже ночью. Над городом было большое зарево.

Утром 12 мая пожар не прекратился, но огонь стал распространяться медленнее. Погорельцы расположились лагерем на правом берету Каменки. Там и сям разбросаны разные пожитки, около которых сидели молча................. портной со своим многочисленным семейством. Он спас только одну швейную машину.

Рядом две женщины, на руках у одной иа из них плачущий ребенок, около валялась зыбка. Эта бедная вдова спасла только ребенка и зыбку. Немного далее лежали сломанная кровать, стол и матрац — оставшееся достояние семьи.

Здесь же бегала рыдающая женщина, она разыскивала своего ребенка — сгоревшую девочку лет четырех. Многие бродили по своим пепелищам и подбирали разный ненужный хлам.
Пожарище представляло иа себя громадную черную дымящуюся равнину, на которой, как могильные памятники, возвышались печи и трубы.

Сгорело всё до тла и только кое-где среди общего черного пожарища остались отдельные домики, обойденные огнем. На Тобизеновской улице остался дом № 29 его спасли росшие рядом бсрёзы. В другом месте несколько кустов черемухи спасли небольшой домик.

Полностью пожар погас только па четвертый день. Выгорела большая половина города. Сгорело много хлеба, товаров, имущества, сгорели и многие люди. Пожар причинил
миллионные убытки.

Погорельцам "оказывали помощь": беднейшей части в первые дни выдавался бесплатный хлеб. Потом стали выдавать пособия, но их получали не все. Городская управа и благотворители при раздаче пособий не учитывали — насколько кто  пострадал, а принимали во внимание — насколько кто был богат до позора. Пособия выдавались только зажиточным домовладельцам и купцам. Если бедняк терял последний кусок во время пожара, то он все равно не заслуживали помощи. "Отцы города" и благотворители говорили:

— Бедноты много, на всех и пособий не хватит. Да и зачем беднякам помогать?  Были бедны и навсегда бедняками останутся.

Богачи же получили страховку, большие пособия и лес на постройку.

Хоть пожар и много принес убытку, по Новониколаевск не прекратил своего роста. В мае город выгорел, а к концу ноября того же года на всех местах сгоревших домов выросли новые.
Записано в Новосибирске в апреле 1955 года со слов Тимофея Павловича Устюжанина — 1889 года рождения, работавшего в Новониколаевске с 1902 года сначала учеником, а потом столяром. Т.П.Устюжанин сам лично наблюдал пожар, принимал участие в борьбе с огнем.