Е.В.Буркина. Как были спасены музейные ценности

(отрывок из дневника)

12 ноября 1941 года специальным эшелоном в составе 50 вагонов с ценностями ленинградских дворцов-музеев, Смоленского музея, Ленинградского музея этнографии и Горьковского художественного выехали в Сибирь. Станцией назначения был Новосибирск. К нашему специальному эшелону придали военизированную охрану из 5 человек, на каждой остановке у эшелона выставлялись часовые.
Выезжали в сравнительно нормальных условиях: музейное имущество упаковано, вагоны с ценностями запломбированы, есть охрана. Один вагон-теплушку, первый от паровоза, занимали ответственные работники музея и их семьи, всего 25 человек. Последний вагон отвели для военизированной охраны. Начальником эшелона был работник Горьковского областного отдела искусств Л.М.Гельфонд (Комитет искусств отправлял в тыл вагон театрального имущества), заместителем начальника по политчасти назначили меня.
Вагон наш хотя и назывался ”теплушкой", но в нем было очень холодно — сквозняки, промерзшие, обледенелые стены. В дороге мы утепляли свое жилище: паклей заделали щели, пазы, поставили железную печурку, заготовили дрова.
18 ноября на станции Горелики нашему эшелону дали паровоз, который работал на древесном топливе и почему-то назывался "кукушкой”. Он не куковал, но на ходу выбрасывал такие огромные снопы искр, что ночью было светло, как днем. Мы опасались, что могут загореться вагоны, сказали об этом машинисту, но он заверил нас, что подобного еще не случалось, а дрова сейчас применяются, так как угля не хватает. Доводы, казалось, были убедительными.
Отъехали от станции не более 60 километров. Вдруг среди
ночи улавливаем задах гари.  Потом затлела крыша, вагон наполнился
едким дымом. Мы очень растерялись и испугались не только за себя, но и особенно за вагоны, следовавшие за нами. Распахнули широкую

раздвижную дверь, кричали изо всех сил: "На паровозе, стой!
Горим!". Стучали в железо, свистели — ничего не помогало. Ни машинист, ни охрана нас не услышали.
Некоторые хотели выбрасываться из вагона. Женщины рыдали. Поднялась несусветная паника! И только громкое "По паникерам буду стрелять! Все на тушенке пожара!" как-то образумило людей. Сразу же нашлись и смельчаки и средства тушения. К слову, тот, кто собирался "стрелять но паникерам", никогда не держал в руках никакого оружия, а на этот раз имел лишь обычный дворницкий свисток.
А.Н.Вихорев, привязавшись, влез на крышу, из вагона ему подавали воду, одеяла — и огонь мало-помалу отступил. Мы проехали в горящем вагоне около 20 километров.
За инициативу, проявленную при тушении этого пожара, Андрей Николаевич получил от Наркомпроса благодарность.
И вот новая станция! Потерпевший вагон как раз остановился против вокзала. Мы все как один выскочили на перрон — черные, страшные, возбужденные и все разом набросились на начальника станции — кто со слезами, кто с угрозами, кто с требованиями немедленно писать жалобу наркому путей сообщения. Начальник станции долго не мог разобраться, что за встревоженный "табор" взял его в окружение, он только озирался и пятился. А когда наша "ватага", подгоняемая 35-градусным морозом, влетела в помещение вокзала, то дремавшие тут одиночные пассажиры, подхватив свои вещички, стали исчезать.
А потом все происходило точно в сказке по щучьему велению: за полчаса залатали крышу нашей злополучной теплушки, дали теплой воды для умывания, напоили горячим чаем, выдали двойкой паек хлеба и сахара и, что удивило, — сразу же отправили дальше. Так что не было бы счастья, да несчастье помогло!
На исходе тридцать четвертого дня пути, 15 декабря 1941 года прибыли к месту назначения. Так вот он какой долгожданный Новосибирск! Ярко освещенный огромный вокзал, перламутровое небо, мороз 45 градусов. Красота! Прямо на полотно просится!
Каждый из нас, ответственных хранителей, знал свои обязанности, знал очередность разгрузки вагонов, у каждого наготове были описи груза, нумерация ящиков, рулонов и т.п. Кажется, все было предусмотрено!...
Но, увы! Новосибирск нас не принял, мотивируя тем, что город перегружен эвакуированной техникой и людьми. Нам посоветовали ехать дальше, в Томск, сказав, что там нас будто бы уже ждут.
В Томске действительно ожидал представитель горисполкома, но не для приветствия, как горько шутили в вагоне, а для того, чтобы сказать, что в городе совершенно негде размещать ценности музеев и что принять нас он не может. Отцепили только вагон горьковских театралов, чему мы очень обрадовались. Дальше ехать было некуда!
Посовещались, звоним в Новосибирск первому секретарю обкома партии. Объясняем, кто мы, что везем и что нас нигде не принимают. Ответ секретаря был телеграфно кратким: "Возвращайтесь — примем".
Еще три дня ехали обратно, от Томска. И какая же была радость, когда, подъезжая к Новосибирску, мы увидели шесть грузовых автомашин и даже с грузчиками. Вот это встреча!
К утру все музейное имущество было благополучно разгружено и перевезено в полуподвальное помещение театра оперы и балета, которое еще не было достроено. При разгрузке смоленского вагона оказался один лишний ящик. Что за чудеса? Ящик по виду наш, только очень
тяжелый, на нем точно так же, как и на других, написано "Смоленск" и даже  "Не кантовать". Но, правда, краска
несколько иного цвета и почерк как будто другой. Мучила неизвестность.
Но вскрывать ящик в полуподвале было нельзя. Решила подождать!
Для людей отвели на один-два дня большую, пахнувшую стружкой комнату, без окон и без мебели, но очень теплую. Она показалась уютной и даже роскошной, особенно тем, у кого были обморожены носы, руки и ноги. А мерзли, обмораживались и простуживались мы часто— у нас не было ни теплой одежды, ни обуви. Время для всех было тяжелое, а для нас, уехавших из родных мест с серебром и золотом,янтарем, бриллиантам и дворцовыми реликвиями, оно было в тысячу раз тяжелее. И "теплое” отношение сибиряков никого не спасало от трескучих морозов, снежных буранов и проливных дождей.
Пока люди приходили в себя с дороги, новосибирские власти решали судьбу музеев так: имущество Смоленского музея передать в систему Новосибирского областного отдела искусств, хранение Ленинградского музея этнографии поручить хранителей) ленинградских дворцов-музеев, директору же Смоленского музея предоставить право выезда в районы области для... трудоустройства. Коротко и ясно! Но мне было абсолютно ясно и другое — если удалось спасти музейные ценности от огня, то уж здесь, в глубоком тылу, я сумею их сохранить и противостоять всяким "решениям”', откуда бы они ни исходили.
Решение, таким образом, было опротестовано и в свет не вышло. Но после этого, естественно, стало труднее сохранять музейное имущество.
Выяснилось, что полуподвальное помещение не отвечает элементарным требованиям для хранения музейных ценностей — в нем сыро, ведутся электромонтажные работы, ходят посторонние люди и один раз помещение заливало водой из лопнувшей водопроводной трубы. Необходимо было поднять все имущество хотя бы на один этаж. Но фойе первого и второго этажей были заняты ранее приехавшими сюда Третьяковской галереей и Ленинградским музеем Красной Армии, к тому же, хозяином здания являлся... областной комитет искусств.
Борьба была трудная и неравная. Но  все-таки она закончилась нашей победой, имущество Смоленского музея разместили на антресолях третьего этажа театра, по соседству с грузом ленинградских дворцов-музеев. Здесь было светло и сухо. Организовали круглосуточное дежурство, а несколько позже при входе в наше фондохранилище был установлен милицейский пост.
Первым делом вскрыла лишний ящик и ахнула - стекло! Полный ящик оконного стекла! Из озорства ли, из добрых ли побуждений солдат ты, что грузили в Горьком, очевидно, прихватили где-то ящик стекла, по всем правилам учинили на нем надписи и поставили в наш вагон. Если  б они знали — какую большую услугу оказали нашему музею! Немедленно был произведен расчет с рабочими. Ну чем бы мы рассчитывались, если бы не стекло? Зарплаты у меня не было, на местный бюджет музей не брали.
Рабочие остались очень довольны — стекло в то время было большой ценностью. За стекло же потом были получены и бумага, и вата, и гвозди, и даже кованый сундук с замком, такой необходимый для особо ценных экспонатов.
Весь 1942 год продолжалась серьезная работа — реставрация живописи. Безотлагательной реставрации требовали живопись по дереву, особенно пострадавшая в дороге от Смоленска до Горького, и картины с рулонов.
Опытный реставратор — старший научный сотрудник Третьяковской галерей М.А.Александровский — много внимания уделил реставрации картин Смоленского музея. Он трудился и долгими вечерами и в свои выходные дни. Плату брал самую минимальную, так как работал не из-за
денег, а больше из любви к искусству. Правда, был момент, когда Михаил Александрович отказался продолжать работу, узнав откуда-то что его труд оплачивается из личных средств директора. Но этот вопрос потом урегулировали - Смоленский музей вскоре был взят на местный бюджет и стал иметь небольшие средства на хранительские мероприятия.
Часто делали контрольные просмотры картин с рулонов и из ящиков и выбирали некоторые полотна для срочной реставрации, хранили их при особом температурном режиме.
Как ни странно, но потребовалась срочная (а не очередная) чистка старинного оружия. Оно стадо покрываться ржавчиной, появились плотные темные пятна — предвестники раковин, С участием реставратора по металлу Е.И, Мышковского были предупреждены "заболевания" оружия и при соответствующей упаковке и месте хранения оно пребывало потом в весьма удовлетворительном состоянии.
Ткани и головные уборы с жемчугом просушивали неоднократно, так как дорожное промерзание — создавало в них устойчивую и повышенную влажность,
Новосибирск в те годы был особенно многолюден. Могли ли мы, хранители музейных сокровищ, не показать людям эти народные ценности? Мы показывали их различным делегациям, особенно военным, малым группам экскурсантов. Смоленский музей участвовал в выставке "Героическое прошлое русского народа", организованной в Доме Красной Армии, Были выставки (в хранилище) живописи, тканей, оружия, нумизматики, Серебро показывать было боязно, привлекались лишь по 1—2 предмета.
Сибиряки знали, что в Новосибирске работает Смоленский музей, который ждет своего часа возвращения домой — в родной город. Они благодарили за выставки. Благодарил и секретарь обкома партии тов. Крылов, Он как-то сказал: "Спасибо за спасенное народное добро".
Знали Смоленский музей и многострадальную героическую историю Смоленщины и в госпиталях. Знали по лекциям и беседам. И неоценимой наградой были такие слова: "А я ведь тоже смоленец, я воевал за Смоленск, но не знал, что это такой замечательный город!"
==================

Коллекция:Документы
Название:Воспоминания Е.В. Буркиной "Как были спасены музейные ценности" (отрывок из дневника).
Материал:Бумага
Техника:Машинопись
Размеры:28,7 х 20,7
Музейный номер:НВ-14384/1